Фёдор поднялся на ноги, бросив прощальный взгляд на солнечные блики, играющие поверхностью утренней воды, направился в деревню собирателей. Пустотно-трескучий звук… Горх снова появился. И сны Евы или то, что похоже на сны… Это Горх пытается связаться с ней? Тогда Ева в огромной опасности. Но почему? Что происходит?! Ева под защитой Петропавла и гидов Университета – это немного успокаивало. И там сейчас Агнец. Что, как ни странно, успокаивало намного больше. Он не может ничем помочь, пока не окажется на мосту. Или может? Сны Евы… («О ком ты говорила, хозяйка Сестра?») Сны Евы или то, что похоже на сны… Ведь можно попытаться. Установить с ней эту ненадёжную, эфемерную связь. Только он сам не понимает, что происходит. Хардов в Икше, он сам – здесь, Ева в Университете… Кто ещё? Как увязать всё это, собрать в единый кулак и увидеть вещи такими, какие они есть? Эфемерная связь… Они не убили тогда Горха, потому что Агнец просила не проливать ненужную кровь – никто не знает, какую роль кому предстоит сыграть. И вот Горх появился снова, трескуче-пустотный звук, который слышит Ева, не может быть ничем иным. И девочка, о которой говорила Сестра… Фёдор остановился. Это уравнение не решается, в нём какая-то ускользающая переменная. Череп Горха давно находится в Университете, он пришёл за ним, но сам не может его забрать. При чём тут Ева? Ни Тео, ни Хардов с тех пор в Университете не были. Ушли за моря дружественных тогда капитанов Пироговского братства на север восстанавливать Дубну и Дмитров. На север. Где чудом сохранилась жизнь, где туман подступал вплотную к берегам канала и где «Кая Везд», блуждающий по волнам проклятый корабль, грозил свести на нет всю их работу. Университет оставался на Петропавле. И?.. Нерешабельное уравнение. Пока… не увидишь эту ускользающую переменную, не отыщешь, где, в ином месте (во тьме?) она таится. Хардов, Фёдор, Ева, кто-то ещё… Лия, её призрак? Рыжая Анна? Эта синеглазая охотница, которая спасла их, принявшая совершенно ненормальное имя «Раз-Два-Сникерс»… Кто-то ещё. И вот снова появляется чудовищный Горх, которого, возможно, они тогда пощадили неспроста. Эфемерная связь… Фёдор снова двинулся в направлении деревни. Играющая на краю группа детей не так почтительно, как взрослые, но всё же замолчала, провожая его весёлыми взглядами. Здесь все не хотят его тревожить, потому что он гость самой Маа-Агнец. Потому что… Она единственная в состоянии сейчас разобраться, что происходит. Если кто-то и может, то Агнец ближе всех к разгадке. Он отдал ей свой манок, свои бусы для Евы, ещё одна надежда на эфемерную связь… «Потому что Агнец единственная, кто знает о Горхе больше меня, – думал Фёдор, ступая по тропинке к деревне собирателей. – И о Сестре она знает больше меня. Сестре, с её пророчеством о грядущем…» Фёдор вдруг снова остановился. Уставился невидящим взглядом в пустоту перед собой, где мелькал калейдоскоп образов. Вот калейдоскоп прекратил движение, всё затянулось мутной пеленой, но один образ всё же ненадолго застрял в ней, прежде чем окончательно исчезнуть. От него остался лишь непонятный, (эфемерный?) плохо читаемый след, похожий на тень. И Фёдор услышал, как сам проговорил, несколько отстранённым, словно пришедшим оттуда, из-за мутной пелены, голосом: – А если тогда не всё закончилось? Когда они с Хардовым добрались до посёлка, девочка в люльке проснулась. И заулыбалась им. Потом, видимо голодная, начала плакать. Это удивительно, но из кишок какого-то убитого им животного Горх соорудил подобие соски, обтянув ею глиняную бутыль, и кормил девочку молоком. Сейчас они постарались это повторить, вышло довольно неуклюже, но девочка припала к соске и начала тянуть. – Что? – спросил Тео у Хардова. – Впервые вижу такое умиление на твоей физиономии, – рассмеялся тот. В посёлке люди встречали их, как героев. Здесь ещё ничего не слышали о гидах и воспринимали этих двоих людей в пыльных ботинках и измятых плащах как более удачливых охотников на всякую нечисть. В каком-то смысле, так оно и было. Мать ребёнка выбежала им навстречу. Тео передал ей люльку. Молодая женщина расплакалась. Потом перехватила в воздухе руку Тео и поцеловала. Тот отвернулся. Хардов услышал, как совсем негромко скрипнули зубы друга. – Спасибо вам! Храни вас господь, он никогда не забудет вашей доброты. – Женщина уже прижимала малышку к себе, люлька Горха теперь валялась в траве. Эти люди верили в древнего распятого Бога, и, наверное, сейчас он помог им. Затем мать ребёнка вдруг обняла Хардова и поцеловала в щёку. Она не утирала слёз, лишь повторяла: – Спасибо вам, храни вас господь, спасибо… Хардов был сконфужен и растроган одновременно. Тео улыбнулся. Хорошо, что всё закончилось так. – Как её зовут? – Нежность в голосе Хардова. Тео больше не улыбался. Мать чуть отстранила от груди своё дитя, посмотрев на него мокрыми счастливыми глазами, и с гордостью, неведомой им, двоим удачливым охотникам в пыльных плащах, сказала: – Лидией. Глава 14 Президент Лидия Ева перевернула следующую страницу. Сейчас, ещё несколько секунд, и здесь тоже появятся буквы. Размашистый, совсем не женский, с небольшим наклоном почерк; все заглавные и длинные строчные, с палочкой или хвостиком буквы она писала сверху вниз. Совсем не то, что аккуратный, красивый, легко читаемый девичий почерк самой Евы. Девушка с нетерпением ждала, крепче сжала левую ладонь, свет от масляной лампы падал на пожелтевшие страницы дневника. Ключ сказал ей не пользоваться электричеством, ключ подсказал ей, как прочитать то, что много десятков лет было скрыто от всех, как прочитать пустые страницы личного дневника президента Лидии. Ключ или… Фёдор, его талисман, бусы, (манок, гиды называют это «манок») которые сейчас украшали шею его девушки. Всё менялось в образе легендарной Лидии, дамы с портрета, мудрой, не совершающей ошибок, твёрдой рукой управляющей огромным Университетом во времена, когда о союзе Дубны и Дмитрова ещё никто не слышал. Лидия была живым человеком, с ошибками и несчастной любовью. И возможно, всё менялось в представлениях самой Евы о том, для чего она здесь. Третий президент Университета заинтересовал Еву сразу, как только она увидела портрет. Девушка проштудировала всё, что хранилось в библиотеке о Лидии; она действительно была выдающейся женщиной, и наибольшего расцвета Университет достиг именно при ней. В год Чёрной весны, когда внезапно «ожили» и заработали аттракционы Парка Горького, причём тихая и словно издевательская музыка, под которую обычно крутятся детские карусели, была слышна даже здесь, за несколько километров, когда туман, скрывающий порождения тьмы, неожиданно двинулся на Воробьёвы горы, а во главе его шла чудовищная Чёрная волчица, именно президент Лидия была организатором обороны Университета. Её безупречно грамотные действия позволили дать туману сокрушительный отпор. Чёрная волчица была повержена Лидией и Петропавлом; разные источники по-разному оценивали роль каждого, сам же Петропавел однозначно высказался в пользу больших заслуг президента Лидии, скромно отметив, что ему лишь повезло совершить удачный выстрел. Алёшка показывал Еве пулю, которой Глава гидов сразил чудовище; они вообще немало говорили о тех великих днях, и, конечно, симпатии самого Алёшки полностью принадлежали стороне Петропавла. Это была последняя атака мглы на Университет, туману пришлось отступить, а гиды, напротив, шаг за шагом отвоёвывали себе новое пространство. Точнее, забирали старое в городе, который когда-то был городом людей, и на канале, созданном древними строителями. Источники упоминали, что Учитель с гидами Тихоном и Хардовым отправились на Север к началу канала и больше в Университет не возвращались, заботы же о нём полностью легли на плечи Лидии и Петропавла. Так же по преданиям, Лидии принадлежал череп Горха, чудовищного порождения тьмы, и она могла повелевать им, но чётких подтверждений тому факту не было. Алёшка высказался в пользу подобной версии, дав понять Еве, что гиды не всегда действуют в белых перчатках и для пользы предприятия не побрезгуют ничем. Парню вообще почему-то не особо нравилась президент Лидия, и с его точкой зрения Ева познакомилась ещё в их первую встречу. Её даже несколько удивило такое отношение всегда доброжелательного Алёшки к давно жившему человеку. А потом она поняла, что просто здесь, как и во всём, у её нового друга была своя теория, и пьедестал единственного героя был полностью отдан Петропавлу. Алёшка мечтал быть гидом, но полагал, что природные увечья тому помеха; его интересовали учёные, но образования не хватало; ему явно было тесно в рамках только смотрителя за древностями, разные идеи, в том числе и сумасшедшие, буквально распирали несчастного парня. Ева прекрасно понимала, что он чувствует, но пока совершенно не представляла, как ему помочь. Пока они только сдружились, и с каждым днём их дружеская привязанность становилась лишь крепче. Всё своё время Ева проводила на занятиях с Мелани, в библиотеке, а потом отправлялась к Алёшке. Ей также были необходимы беседы с Петропавлом, её терзали сомнения, тоска, ей необходимо было поделиться насчёт возможного материнства Лидии, но у Главы гидов было полно своих дел. Ева пыталась пару раз поговорить с ним, но Петропавел однозначно высказался относительно бездетности Лидии, и, понимая, как она будет выглядеть со своими досужими вымыслами о сходстве, Ева решила собрать побольше информации. Проштудировав всё, она обнаружила, что есть ещё личная переписка Лидии и её дневник. Но это хранилось в закрытом архиве, и доступ туда можно было получить только у Петропавла. Правда, Глава гидов подписал его, не задавая Еве никаких вопросов, лишь предупредив, что она не найдёт там ничего нового. – А в дневнике, девочка моя, вообще несколько чистых страниц. – В смысле? – не поняла Ева. – Он не закончен? – Если бы, – развёл руками Петропавел. – Такое впечатление, что она писала, а потом по какой-то непонятной причине решила пропустить полтора десятка страниц, оставив чистыми, пустыми, а потом продолжила писать дальше. – Как, прямо в середине? – Да. Меня это тоже удивило. Возможно, собиралась что-нибудь вписать туда позже… Да так и не успела. – Вы точно уверены, что у неё не было детей? – вдруг спросила Ева, даже не успев пожалеть об этом. – Послушай. – Петропавел внимательно посмотрел на неё. – Ты мне уже не в первый раз задаёшь этот вопрос, девочка моя. Что тебя волнует? – Я… – Ева уже была близка к тому, чтобы рассказать о сходстве, но что-то остановило её. – Я не знаю. – Лидия была прекрасным человеком. – Петропавел светло улыбнулся давним воспоминаниям. – И моим большим другом. Делились разными секретами, как брат с сестрой, молоды были… Я бы знал. Детей у неё не было. – Ясно. – Ева. – Петропавел взял её за руку, и ностальгические нотки покинули его голос. – Что ты хочешь мне сказать? – Пока не знаю, – призналась девушка. – Узнавай быстрей и говори. Не тяни с этим. – Хорошо, – пообещала она. Ева поняла, что её остановило рассказать о сходстве. Они были очень близки, друзьями, почти как брат с сестрой. И всё же у Лидии, возможно, была тайна. Даже от Петропавла. И если это так, то это её тайна. Что-то очень важное для неё, раз имелись основания скрыть это ото всех. А если это не так, то нечего и языком зря чесать. Надо прежде внимательно всё выяснить. А потом всё равно рассказать Петропавлу. Рассказать, что сейчас, в эту самую минуту в Икше, городе призраков и видений, осаждённая в колокольне, возможно, находится тайная дочь президента Лидии. А спасательная экспедиция по поиску Хардова, начатая Тихоном, идёт на выручку и ей. Петропавел оказался прав. Ни в дневнике, ни в личной переписке президента Лидии Ева не нашла ничего нового. И действительно, только не в середине дневника, а ближе к концу она обнаружила полтора десятка пожелтевших от времени, но совершенно чистых страниц. Ева разочарованно закрыла дневник. Нигде никаких указаний на то, что у Лидии мог быть ребёнок. У неё просто не хватало времени, чтобы позволить себе счастье материнства. И хоть Лидия была замужем, вся её жизнь оставалась на виду. И всё равно Ева решила поговорить с Петропавлом о загадочном сходстве. А потом что-то случилось. Ева точно помнит, когда это произошло. В кабинете у Петропавла. И как у неё забилось сердце, когда старый гид протянул ей раскрытую ладонь, а в ней лежал манок, бусы Фёдора. Она сразу же узнала и: – Откуда? – Передал с курьером. – Петропавел улыбнулся девушке. – Он хочет, чтобы это было у тебя. Надень. Мне кажется, это важно. А дальше начались расспросы, расспросы, и Ева хотела бы поговорить с курьером, но Петропавел сказал, что не представляется такой возможности – это очень необычный курьер, и заверил её, что с Фёдором всё хорошо. «И никакой даже коротенькой записочки», – сокрушённо подумала она. А Петропавел словно прочитал её мысли: – Девочка моя, скоро вы увидитесь. Осталось совсем недолго. Ничего другого, кроме бус, с этим курьером он передать не мог. И всё равно, засыпая в этот вечер, Ева счастливо улыбалась. А потом снова вернулся этот трескуче-пустотный звук. Ева поднялась, подошла к окну, раскрыла его. Ничего не происходило. По какой-то причине, этот тревожный звук перестал её пугать. Ева возвратилась в постель. И уже проваливаясь в сон, она услышала: Трхх-пр-гум-памкм Ты всё ближе… Ты здесь. Впусти меня. Возьми ключ. Возьми его. Дневник. Возьми ключ. Это был сон. Ева знала, что это так. Но её возлюбленный сейчас поцеловал её, и отделаться от ощущения, что поцелуй реальный, было очень сложно. Ева открыла глаза. Ночь тиха, но прежде, чем исчезнуть, Фёдор успел поцеловать её ещё раз. – Как же я скучаю, – прошептала девушка. И ночь словно ожила. Звуки, шёпот, шелесты, очертания предметов сделались ярче. Её чашка с недопитым чаем будто бы беседовала с тихонько, как колокольчик, звенящей о блюдце ложкой. В комнату влетели светлячки, их неспешный полёт казался трогательным и грустным. Вероятно, всё это ещё снилось. Окно комнаты было широко раскрыто. И там, на фоне ночного неба чернел силуэт, и два глаза смотрели на неё. Откуда-то Ева знала, что глаза эти могут быть очень свирепыми, но сейчас в них таяло что-то такое же трогательное и грустное, как в полёте светлячков. И Ева совсем не испугалась ночного гостя. – Кто ты? – позвала она. Тишина, нет ответа, светлячки летают по комнате, лишь глаза в окне застыли. Ева подняла руку к бусам Фёдора, может, её любимый вернётся, но этот сон во сне заканчивается. Ева слышит: Впусти меня. Дневник. Возьми ключ. Сможешь прочитать. Возьми его. Ева просыпается. Теперь уже окончательно. Ночь. Но в окне никого нет. Лишь трескучий звук: Трхх-пр-гум-памкм Алёшка без расспросов и возражений вернул ей ключ: – Конечно, он же твой. Бери в любое время.