Ева сглотнула. – Это ведь ворон Хардова? – вопросила Мелани. – Мунир, – заворожённо прошептала Ева. И бросилась открывать окно. У гидов было не принято касаться чужих скремлинов. Но, видимо, не в этот раз. А ещё высшие гиды умели читать послания по глазам скремлинов. Это было как автоматическое письмо, когда рука с грифелем двигалась по листу бумаги вроде бы без участия человека. Лишь единицам – Петропавлу, Хардову, Тихону – порой бумага не требовалась. А также не нужен был карандаш. С Мелани дела обстояли не так, и сейчас она убрала руку, и ворон деликатно взлетел, уселся на спинку кресла. Склонил голову, глаза-бусинки… лист бумаги с несколькими только что написанными строчками лежал перед Мелани. Тишина в комнате. Лишь глаза ворона Мунира внимательно изучали обеих женщин. Мелани потребовалось усилие, чтобы заговорить. – Да, Ева, – всё ещё хрипотца в голосе. – Я помогу тебе. Теперь всё в порядке. Теперь всё в полном порядке! Хрипотца и еле уловимое восторженное благоговение. Ворон захлопал крыльями, из глотки вырвался клокочущий и радостный звук, взлетел, описал по комнате круг, словно прощаясь, и устремился в раскрытое окно. – Он удивительный, – сказала Мелани. – Мы больше не увидимся, но я его не забуду. Мы… Вот. – Полетел, да? – Да, Ева, – Мелани рассмеялась. – К твоему Фёдору. Чтобы вы собрали этот ваш… круг. – Контур, – голос Евы чуть слышен. – Круг лучше, – возразила Мелани и снова рассмеялась. Поймала себя на том, что впервые назвала Учителя Фёдором. И на том, что это ей нравится. Следующая мысль оказалась более неожиданной и какой-то весело-нелепой: что не только эти двое, Мунир и Ева, одной природы, но и она сама, Мелани. И всё вокруг. И как же этому можно мешать? Как?! Ни для чего больше всего этого не надо! И вовсе не обязательно произносить слово «любовь», которой невозможно противостоять, сколько бы губительны или радостны ни были её пути. Обречённые или полные надежд, по-другому никак. Но произносить не надо. Потому что изречённое – оно может погибнуть, произнесённое – оно уже начинает увядать… – Ева, конечно же, я помогу тебе, – сказала Мелани. И почувствовала что-то странное. Словно грозная тень прислушалась к её словам. То, что всегда ждёт на другой стороне. И тогда она улыбнулась. Чтобы эта вечная тьма знала о её улыбке и проваливала куда подальше со своими угрозами. Рука Хайтека дрогнула. Та, в которой он держал пипетку с парой капель мутноватой жидкости. Лазарь велел ему, и он всё делает правильно. Лазарь… К имеющейся формуле следовало добавить семь частей белладонны, две части спор болотных грибов летнего сбора, в ночь перед солнцестоянием, три части стогницы придонной и две части выдержки из слизи червя. Но не обычной слизи, вызывающей наркотические видения и эйфорию, а вытяжку из трупиков червя. Тогда вместо сильнейшего и опасного лекарства, которое, подобно яду змеи, может убить, а может и помочь, вопрос лишь в пропорциях, раствор точно станет ядом. Необратимым и почти не оставляющим следов. Всё шито-крыто. Лазарь… Хайтек вдруг невидяще уставился в стену. Рука с занесённой пипеткой всё ещё не совершила своего рокового действия. Лазарь велел, и он всё вроде бы приготовил: одну пробирку для Мелани, одну – для Петропавла. Всё шито-крыто, старик просто уснёт. Надо лишь нажать на пипетку и выдавить две капли. И смесь готова. Прекрасная смесь, высшего качества, она даже подарит старику с Мелани восторженные красочные сны, из которых они просто не захотят уходить. Лазарь знает! Пальцы начали давить на пипетку, и снова, будто против воли, остановились. Хайтек перевёл взгляд на свою руку – одна часть для Петропавла, другая для Мелани – пальцы хотели и одновременно не хотели давить. Хайтек капризно поморщился. – Ну что? – обвиняюще бросил он в стену. В хорошо освещённую стену, по которой, словно глаза только что были направлены на яркое солнце, стали расплываться сперва небольшие тёмные круги. Точечки, мерцающие пятна, как завязь тьмы, чёрный провал… – Ну не надо, – протянул Хайтек и теперь поморщился так, будто в висках возникла острая боль. Он всё делает правильно, но в голове его всплыли такие же круги, как на стене, тень, чёрный провал… (Он приказал убить. Но она запретила мне убивать.) Хайтек дёрнулся и застыл, словно превратился в неподвижную куклу в человеческий рост. У куклы даже не сузились зрачки, выдавая хоть какую-то мыслительную работу, лишь слегка приоткрылся рот. Настенные часы с маятником что-то пробили. На седьмом ударе зрачки Хайтека всё же пришли в движение. Он непонимающе огляделся, обнаружил в собственных руках пробирку и пипетку и вспомнил о Лазаре. Возможно, это успокаивающие покачивания маятника часов заставили его действовать дальше. Он надавил на головку пипетки… (… она запретила мне убивать!) Хайтек хищно облизнулся. Уставился на собственную руку. Вроде бы мутноватая жидкость не покинула пипетку, но наверняка он не знал: сколько там было, а требовалось всего несколько капель. Хайтек посмотрел на часы. Убаюкивающие движения маятника. Пора… Его рука что-то сделала. Но Хайтек не мог сейчас ничего утверждать наверняка. (– Кто он? Назови. – Она запретила мне называть. Ты запретила.) Трескуче-пустотный звук, который теперь стал словами… – Мелани, вот письмо для Петропавла. – Ева передала ей запечатанный конверт. – Там всё. Не читай сейчас. Потом. Потом… когда я уйду. Ева посмотрела на свой собранный вещмешок: ну вот, ей опять пора, она опять превращается в беглянку. Папа, родная Дубна, встретятся ли они когда-нибудь снова? Университет, который мог бы ей стать домом, Мелани, Петропавел, Алёшка и все эти люди, к которым она успела привязаться, а некоторых полюбить, даже Нил-Сонов… Увидит ли она всё это? И что её ждёт впереди? Она этого не выбирала. Никто не пожелает себе подобной участи. Это всё злые шутки тумана. И то, какой она родилась, тоже. А по-другому теперь нельзя. – Хорошо, Ева, я поняла насчёт письма, – кивнула Мелани. – Как только стемнеет, я буду готова. А сейчас мне нужно ещё кое-что сделать. – Нет, Ева, – возразила Мелани. – Теперь-то я уж точно не оставлю тебя. – Не беспокойся, – улыбнулась девушка. – Если всё так, как мы считаем, он будет выжидать. И появится в самый последний момент. Когда соберутся Оракул и луч… Ева нахмурилась. У неё осталось ещё одно дело, и это касалось её лично. Ей предстояло забрать кое-что в хранилище, в отделе реликвий и артефактов. Алёшки там сейчас не было, он в лазарете, и Ева ещё зайдёт попрощаться с ним. Но и ему она не скажет всего, иначе у парня могут быть большие неприятности. А в хранилище и так пустят – разрешение от Петропавла при ней. Взгляд Евы случайно зацепился за брючину Мелани, ту, которая скрывала отсутствие ноги, и горечь, невыносимая горечь наполнила сердце. Не выбирала она ничего этого! Не собиралась влюбляться в мальчишку Фёдора, такого же беглеца, как и она сама, вроде бы случайно оказавшегося с ней в одной лодке, и уж точно не собиралась влюбляться в человека, которого все на канале называли Учителем. Так сложились обстоятельства, так получилось. Злые, беспощадные шутки тумана. Она могла бы, конечно, отказаться от своей любви и как-то жить с этим дальше, но Хардов пожертвовал собой ради неё, и Фёдор без неё обречён. Они теперь часть целого, того, что Мелани назвала «кругом». И круг одноногому гиду, к которой Ева успела так сильно привязаться, нравится больше, чем тёмное, связанное с оборотнями Икши слово «контур». Если откажутся, как поступают многие, они обречены. И не только те, кто остались в Икше сейчас, они с Фёдором тоже обречены, причём в самом прямом смысле. Так, может, шутки тумана не такие уж беспощадные? Если оставляют единственный, без сомнений и компромиссов выбор. О котором, возможно, ещё предстоит пожалеть, но не сделав который, будешь жалеть наверняка. – Хорошо, постараюсь не беспокоиться, – улыбнулась Мелани. – А ты подумай ещё раз насчёт Кондрата. Он всё-таки самый сильный человек в Университете, и сегодня нам бы очень пригодилась его помощь. – Нет, Мелани, – Ева затрясла головой. – Агнец предупредила, что он может оказаться кем угодно. Она сказала только насчёт тебя, Нил-Сонова и Петропавла. И я не знаю, можно ли доверять Кондрату. Не окажется ли в последний момент… Понимаешь? – Понимаю. – Мелани вздохнула. Ворон Мунир сказал ей о многом, но всего не знал никто. Ни легендарный скремлин Хардова, ни ведьма Агнец, которая, по преданиям, уже однажды из-за неразделённой любви к Учителю чуть не погубила Университет. И вот, оказывается, лгут предания, не так всё это было. – Понимаю, хотя это и похоже на паранойю. – Наверное, – согласилась Ева. – Только разве у меня есть выход? Если двое из троих, на кого мне было велено положиться… Мелани бросила на неё быстрый взгляд. – Выбыли из игры? – сказала она. – Считаешь это не случайным совпадением? Ева сокрушённо пожала плечами: – А ты как считаешь? В любом случае, обстоятельства сейчас на его стороне, и он ими очень удачно пользуется. – Ева, можно было просчитать поведение Хайтека. Его давнюю неприязнь к Нилу, но гипноз… Ведь Петропавел сам… – Агнец предупреждала, что гипноз может быть опасным для него, но… Так подозревать всех и вся, наверное, действительно паранойя. – А может, и нет, – вдруг возразила Мелани, пытаясь понять, что она увидела в глазах девушки. Ева давно приняла все решения, умозрительно, однако сейчас полнолуние приближается, и… ей стало страшно. «Скоро всё закончится, – подумала Мелани. – Так невольно станешь параноиком. Но совсем скоро мы увидим его. В последний момент. Потому что он хоть и очень силён, но не безумен, поэтому предельно осторожен. С лучшей маскировкой встречаться, пожалуй, ещё не приходилось. Но права на ошибку у него нет. И каким бы гениальным актёром он ни являлся, в последний момент всё равно будет вынужден раскрыть, выдать себя. И вот тогда мы обязаны хотя бы на шаг его опередить. Я обязана». Хайтек стоял в лазарете и непонимающе оглядывался по сторонам. Несколько минут назад он заявился сюда и потребовал оставить его наедине с Петропавлом. У дверей была выставлена круглосуточная охрана, беспрепятственно пропустившая президента Университета, но в самой палате прибиралась дежурная санитарка. «Как неудачно, – подумал Хайтек. – Могла бы уже и закончить здесь свою возню». – Он всё равно не услышит, без сознания же, бедный. – Санитарка удивлённо посмотрела на него. – Это вас не касается, – заметил Хайтек. – Мне надо проверить его безопасность. Санитарка что-то недовольно пробурчала, но перечить президенту, тем более в чрезвычайной ситуации, не решилась. «За врачами побежала, старая карга, – сердито нахмурился Хайтек, провожая её взглядом. – Через пять минут здесь начнётся кипеж». Хайтек ухмыльнулся, – вроде бы он ещё ни разу в жизни не пользовался словом «кипеж». Но это не важно, времени в обрез, а Лазарь велел… В правом кармане пробирка для Мелани, а в левом для Петропавла. Вроде бы так. Хайтек посмотрел на бледное лицо Главы гидов. Его глаза были закрыты, хотя веки еле заметно подёргивались. Хороший признак, старик явно идёт на поправку, возвращается из Страны Теней, куда сам загнал себя – сам виноват! – своими опасными опытами с гипнозом и белыми мутантами. А вот Хайтек никогда не владел искусством гипноза… Эта тень опять всплыла внутри его головы, вызывая резкую боль в висках и увлекая Хайтека в чёрный бездонный провал. (Он приказал убить! Но она запретила мне убивать.) Хайтек всхлипнул, беспомощно, словно огрызаясь. Но ведь Лазарь велел… Подбородок Главы учёных мелко задрожал. Затем он дёрнул головой и задумчиво уставился на собственные ботинки. Бой настенных часов, такие же успокаивающие движения маятника, как и в его собственном кабинете… Так. Ладно, одна пробирка для Мелани, вторая – для Петропавла. Лазарь велел. Хайтек извлёк пробирку из кармана, с удивлённым любопытством вгляделся в лицо Главы гидов: сеть весёлых морщинок, обескровленные губы, но и умиротворение. Он даже ничего не почувствует. Губы следовало аккуратно и быстро приоткрыть и влить содержимое пробирки полностью. Затем подержать рот закрытым, тогда яд впитается через слизистую, много не надо, – и всё шито-крыто. Даже пена не выступит в уголках рта Петропавла, лишь, может, счастливая улыбка от прекрасных сновидений, за которыми ждёт покой, шито-крыто. И можно идти пить кофе с Мелани. Что будет потом, Хайтек не знал, но Лазарь заверил, что всё будет хорошо и они всё делают правильно. Хайтек не испытывал никаких дурных чувств к Петропавлу и к Мелани, скорее, наоборот, но так требовала высшая цель, так сегодня сложились обстоятельства. – Высшая цель, – монотонно пробубнил Хайтек, наблюдая за движением маятника. Рука с пробиркой потянулась к губам Петропавла: быстро и аккуратно приоткрыть их. Губы старика оказались горячими и сухими. Хайтек запустил палец дальше, раздвигая бессильные челюсти, и там нащупал влагу. Извлёк палец, посмотрел на теперь раскрытый рот с какой-то странной диковатой нежностью. Мутноватая жидкость в пробирке ждала, чтобы совершить свою работу. Хайтек не знал, добавил ли он роковые две капли, скорее всего, да, Лазарь не допустил бы другого исхода. Рука с пробиркой потянулась к раскрытой воронке рта, капли яда оставляли масляный след на стенках пробирки, стекло коснулось губ Петропавла… (она запретила мне убивать) Рука с ядом застыла. Хайтек словно и сам отключился на мгновение, перебрался в Страну Теней, где сейчас блуждал Петропавел. Потом вздрогнул и капризно простонал: – Ну что-о?! Осклабился, щёлкнув зубами, и, озираясь, вновь уставился на лицо Петропавла. Какой-то шум за дверьми, возможно, сюда уже шли, а он должен выполнить то, что велел Лазарь. Придерживая левой рукой губы Петропавла раскрытыми, Хайтек начал опрокидывать содержимое пробирки. Густая маслянистая жидкость… Глаза Петропавла вдруг открылись. Он смотрел прямо на Главу учёных, бесспорно сразу же узнав его, и на пробирку с ядом. Но взгляд был слабым, безжизненным и печальным. – Ты ведь знаешь, кто он, – прошептал Петропавел. – Нет! – возразил Хайтек. И недовольно поморщился. Но ведь он и вправду не знал. Этот чёрный провал в его голове, там плескались какие-то тёмные слова, и всё это причиняло боль. (Она запретила мне его называть. Ты запретила.) Эти слова цеплялись за другие, одни требовали, другие запрещали, будто бодались друг с другом, и если от этого не избавиться, то мозги Хайтека могут лопнуть. Но, возможно, в его руке избавление – пробирка с маслянистым ядом. – Не делай этого, – попросил Петропавел. – Как? – рассердился Хайтек. – Каким образом?! Ты что, не понимаешь?! Но глаза Петропавла уже закрылись, и он вновь погрузился в беспамятство. – Упрямый старик, – обвиняюще буркнул Хайтек. – Что ты наделал?! Голоса за дверью палаты приближались. Охрана пропустит сюда врачей не сразу, всё-таки приказ президента, но пропустит, потому что гиды его недолюбливали, а когда поведение президента выглядит странным, если не подозрительным, то нарушат его приказ с удовольствием. «Все они такие!» – подумал Хайтек, жалея себя. Удивительно, прежде он никогда не испытывал подобной жалости. Пропустят после небольшой формальной перебранки. Значит, в его распоряжении всего несколько секунд. Рука Главы учёных с неожиданной силой вновь раздвинула челюсти Петропавла. Вот оно – избавление, пробирка, вылить яд в отверстие рта упрямого старика, избавиться от него, и всё закончится? Голова дёрнулась, как от удара. Боль теперь оказалась невыносимой. И всё внутри, как густым маслянистым дымом, наполнилось этой чернотой.