– Что значит «пора»?! – Он подозрительно посмотрел на девушку. – Простите, – сказала Ева. Через несколько секунд комната, где она сидела взаперти, опустела. Только окно её спальни осталось открытым. Ева вышла через чёрный ход, в своё время показанный ей Петропавлом, и сразу углубилась в дикую часть парка. Удивительно, но она не чувствовала, что кто-то бесшумно следует за ней; может быть, никого и не было. Она знала тайные тропинки; вначале уводящие в сторону от реки, они затем спускались с Воробьёвых гор прямо к Метромосту. Но контрольный пункт гидов рядом с ним миновать всё равно не удастся. Периметр вокруг Университета охранялся строго: хотя до тумана отсюда было далеко, невидимое в зарослях проволочное ограждение под высоким напряжением было непреодолимо для непрошеных гостей. Сразу за Метромостом начинался Нескучный сад, и лишь дальняя его часть, граничащая с Парком Горького, была затянута мглой. Медленно, метр за метром Университет отвоёвывал себе свободное пространство. Ева шла в темноте по петляющей тропинке, всё ещё удивляясь тишине и внезапному покою. Словно все тревоги остались на берегу, где шёл яростный бой, а здесь мир спал, равнодушный к делам людей и демонов, которых те, возможно, вызвали из древней ночи. Равнодушный к самому понятию времени, мир просто жил, расцветая и увядая и дорожа каждым мгновением как единственным. А потом всё поменялось. Ева вышла на открытое пространство и увидела, как на ровной сонной поверхности тумана, затянувшего великий город, заструились первые грозные всполохи. Совсем скоро они соединятся в направленный след, только не в переливающуюся лунную дорожку, как на поверхности воды, а в рваный, словно застрявший клочками в ватном одеяле, образуя причудливые пещеры. Не серебро пока, а багрянец, неистовый огонь, который заставит эту ночь ожить. И в спящем равнодушном мире больше не останется спокойного уголка. Ева ускорила шаг. Прямо перед ней был контрольный пункт гидов. Но никто не окликнул девушку. И Мелани здесь не ждала её. Ещё не дойдя до укреплённого мешками с песком и пулемётным гнездом пункта гидов, Ева поняла, что окликнуть некому. Лишь гнетущая, теперь пугающая тишина повисла над этим местом. Начинался восход полной луны. Нил-Сонов очень спешил. Пожалуй, ещё ни разу в жизни он не работал веслом с такой скоростью. Всё сложилось у него в голове, и он знал имя убийцы. И знал, что уже поздно, тот выиграл время, а Нил не успевал. И вся его надежда была на скремлина, маленького скворца Марусю. «Никто не ожидал, что это ты, – думал Нил, делая энергичные гребки и одновременно чувствуя, что закипающая в нём ярость проваливается во что-то рыхлое, глухое. – Поэтому ты знал о каждом нашем шаге. Искали далеко, а искать надо было прямо под боком». Ярость, теперь почти бесполезная… Даже не дойдя до Крымского моста, Нил-Сонов увидел отсветы вспышек в ночном небе. Это творилось там, над Воробьёвыми горами. Свет скремлинов, его ни с чем не спутать. Судя по всему, Университет подвергся нападению, и кое-кто уже вовсю ловит рыбку в мутной воде. А ведь ему действительно удалось стать единственным хозяином этой ночи… – Маруся, Маруся, – как заклинание шептал Нил-Сонов. – На тебя вся моя надежда, девочка, только успей. Они лежали здесь, оба караульных, на контрольном пункте гидов, последнем перед Метромостом. Тот, кто их убил, даже не потрудился спрятать тела. И не закрыл им глаза. Дуло пулемёта, укреплённого на станке, смотрело вниз, а глаза мёртвых – на звёздное небо, словно они тоже хотели увидеть в нём восход полной луны. Её свет уже играл на их лицах, во лбу каждого Ева обнаружила по аккуратному пулевому отверстию. Видимо, они знали его, того, кто это сделал с ними, поэтому подпустили так близко. Ева со страхом и болью смотрела на двух совсем молоденьких парней. Потом страх сменился скорбью. Она всё же решила закрыть им глаза. И почувствовала тепло их тел. Всё случилось совсем недавно. Сильнейший спазм тошноты поднялся к горлу. Ева не выдержала, лишь успела сделать шаг в сторону, чтобы не осквернять место смерти, и её желудок опустошился. Сорвала листья, протёрла рот. А потом чем-то неожиданно тёмным блеснули её глаза, когда она подумала: «Я запретила ему убивать. Но не сегодня». Совсем скоро она вошла в темноту небольшого вестибюля – это был вход на станцию «Воробьёвы горы», от которого вверх, к платформам, вела широкая лестница и два давно мёртвых эскалатора. Ева не особо пряталась. Серебристое свечение было там, на станции; тот, кто делал эликсир, уже ждал её. И когда из темноты вынырнули две мощные лапы, ухватившие девушку за плечи, она не стала сопротивляться. Резкий запах крупного водяного животного ударил в нос. Гхрх-трамп-акгхг Трескуче-пустотный звук, о котором она теперь так много всего знала. Еву увлекали вверх по лестнице. Всё решится в ближайшие несколько минут. Вестибюль станции «Воробьёвы горы» заливал ровный свет полной луны, огромным кругом поднявшейся прямо напротив прозрачных стен Метромоста. И вся платформа словно плыла в этом хохочущем бледном свете, озаряясь вспышками от атаки скремлинов по проклятому кораблю, который медленно приближался сюда. Но самым ярким всё же было серебристое свечение эликсира, установленного на чём-то вроде наспех сооружённого алтаря у широких колонн в середине станции. Сама колонна была расписана фосфоресцирующими магическими знаками, о которых Агнец предупредила Еву. Много десятков лет назад ведьма довольно умело пустила пыль в глаза – эти знаки были не нужны, достаточно самого эликсира. Все эти знаки и магические процедуры призваны были сбить с толку, мешая познать природу уникальной драгоценной субстанции. Едва увидев эликсир, показанный ей Агнец, Ева всё поняла про него и всё поняла про себя. Он не ошибался, тот, кто сейчас ждал её, Ева могла оживить эликсир. Ценой собственной жизни. Но ей самой эта серебристая субстанция, собранная за счёт других отнятых жизней, не требовалась. Эликсир был в ней, был сутью той тайной природы, что роднила её со скремлинами. Чудовище быстро, не прекращая издавать трескучие звуки, волокло девушку вдоль станции. За широкой колонной под наброшенным одеялом что-то лежало. Или кто-то. Ева вдруг поняла, что это ещё одна смерть. Вот по мере приближения к колонне наспех сооружённый алтарь открылся полностью. Алёшка стоял там, даже не обернувшись на звук шагов, смотрел сквозь стеклянную стену на кипящий неистовый багрянец полной луны. – Ты?! – чуть не задохнувшись от боли, выкрикнула Ева. Алёшка не повернул к ней головы. Голос его был спокойным и каким-то отсутствующим: – Я просил её взять эликсир для нас. Выкрасть у Петропавла. Я просил об этом Лидию. Но нашей любви она предпочла верность Университету и этому сумасшедшему старику, которому эликсир даже и не нужен. – Предатель! – закричала Ева. Алёшка посмотрел на неё с удивлением: – О чём ты? Я никого не предавал. Я вернувшийся воин и следовал чётко разработанному плану. Только никто в этом самодовольном Университете даже не мог представить подобного. – Ты предал нашу дружбу, – бросила ему в лицо Ева. – Вовсе нет, – он пожал плечами. Его глаза были совершенно холодными, чужими, – как она могла так ошибаться?! – Здесь нет ничего личного, Ева. На твоём месте мог оказаться кто угодно. Мне необходимо оживить эликсир, и я сделаю это. Прости, ты мне даже нравилась. Возможно, мне будет не хватать наших бесед. – Лживый, насквозь лживый… – Прекрати. – Он поморщился и мягкой походкой двинулся им навстречу. По пути бросил: – Остановись, Горх, там. Надо дождаться появления луча. – Куда делась твоя хромота? – горько спросила Ева. – И заикание? – А-а, это? – откликнулся он. Ни насмешки, вообще никаких эмоций. – А их и не было никогда. Как увечья руки. Но кому дело до хромого и увечного? Так, иногда пожалеть если. Меня даже перестали замечать. Как вещь. Посмеивались. Это помогло мне быть везде. Хромой Алёшка был прекрасной одеждой. – Значит… это ты был тайным возлюбленным Лидии? – Я следил за тобой. Ты о многом догадалась, Ева. Мне правда жаль того, что сейчас произойдёт. – Она любила тебя. И оставила тебе череп Горха. И вот как ты распорядился вашей любовью. Он посмотрел на неё, склонив голову, и впервые в его голосе прозвучали слабые нотки сожаления: – Ничего ты не знаешь. Я любил её больше всего на свете. Мы собирались бежать вместе. Но она предпочла погибнуть за Университет. И меня ждала та же участь. Наша любовь умерла вместе с нами. Но я сумел вернуться. Другим. Хромой Алёшка… Одинокий во всём этом мире. И целью моей стал эликсир. Ева вдруг странно усмехнулась: – Уверен, что такого тебя она смогла бы полюбить? На её усмешку он никак не отреагировал, а голос его снова стал ровным. – Что теперь об этом говорить? – сказал он. Ни оправданий, ни сожаления. – Кое о чём можно было бы, – Ева снова усмехнулась. И вдруг с требовательной настойчивостью, хоть и мягко, произнесла: – Горх, отпусти меня! И мощные, с когтями и перепонками пальцы чудовища на её плечах так же внезапно разжались. – Горх?! – Лёгкое удивление на его лице тут же сменилось снисходительной улыбкой. – Даже тебя сумела очаровать юная красотка? С монстрами такое случается… Разве я разрешил отпускать её?! Чудовище словно виновато и почему-то раздражённо мотнуло мордой и замерло. Никаких трескуче-пустотных звуков. Тот, кого называли хромым Алёшкой, расценил это на свой лад. – Ладно, пусть стоит, – позволил он. – Теперь уже без разницы. Вот и луч. Это было похоже на огни дальнего маяка, потерявшего свой ориентир. Пятно света, как трость в руках слепого, двигалось зигзагами по тёмным склонам Воробьёвых гор. Сползло к реке, поймав свинцово-пенные барашки, прочертило набережную, занятую гидами, пробежалось в незрячем поиске по Метромосту. Снаружи послышалось завывание ветра, которого только что не было. – Всё повторяется, как в тот день, – тихо произнёс он. – Как в ту ночь… Только ничего не повторяется дважды. Смотри. Пятно света, будто среагировав на эти слова, отвернуло от прозрачных стен станции и устремилось вверх, уплотняясь, сжимаясь. Луч, вырвавшийся из окна гостиницы «Украина», сверкающей нитью прочертил ночное небо, разрезав диск полной луны ровно посередине. Что-то пульсировало внутри луча, набухало, а потом цвет его стал меняться. Медленно заструились внутри багряные пятнышки, как будто луч впитывал в себя кипящие брызги лунного света, наполнялся ими, отравляя свою смертоносную природу для чего-то, что должно было сегодня произойти впервые. Ударив ровно в шпиль Университета, луч преломился, отражаясь от него, и пополз по Метромосту, не причиняя тому видимого вреда. Однако больше он не напоминал трость слепого, скорее ищейку, взявшую верный след. – Какая тайная красота, – прошептал тот, кого считали хромым Алёшкой. – Сегодня этот луч уйдёт очень далеко: Оракул – старцы монастыря собрались все вместе. Уйдёт намного дальше Пирогово и моста, где сейчас ждёт их Учитель, – он усмехнулся, – твой Фёдор. Думала, я не знаю? Это всё не важно, Ева, я на тебя не в обиде. Окно триста семнадцать – такая же тайна, как и ты. Как и старцы Перервинского монастыря, как и миры, что лежат за всем этим. И всё связал, соединил эликсир. Его глаза лихорадочно заблестели, хоть, возможно, это в них играли отсветы приближающегося луча. Всё-таки Ева подумала, что это единственное оставшееся в нём от прежнего Алёшки – поглощённость, заворожённость неведомым. А потом она подумала, что никакого прежнего Алёшки никогда не существовало. – Это предназначено не для тебя, – с тёмной тяжестью, сделавшей голос сиплым и низким, почти грудным, произнесла Ева. – Все эти убийства, столько смертей… – Луч рядом, Ева. Скоро всё закончится. – Ты прав, – откликнулась девушка. – Узнаёшь, что это? Она показывала ему ключ Фёдора на длинной тесёмке, безделицу для новобрачных. Только сейчас Ева уже знала, насколько не случайно эта вещь оказалась у неё в рюкзаке. Всё окончательно встало на свои места. – Ключ? – Он равнодушно пожал плечами. – Я давно догадался, что дело не в нём. Ключ – это ты сама. – Правильно догадался, – согласилась Ева. – Но кое-что очень важное всё же упустил из виду. – О чём ты? – Он поглядел на неё с полным безразличием: ни сочувствия, ни вины, ни даже простого сожаления. И от этого девушка ещё раз подумала, как же она смогла так ошибиться. Всё же Ева сказала: – Отступись, и будешь спасён. Я ещё могу помочь. – Полагаешь, из нас двоих я нуждаюсь в помощи? – теперь он посмотрел на неё с искренним удивлением. – Как считаешь, если б меня интересовала жизнь в клетке у Петропавла, я стоял бы сейчас здесь? Но за благородное предложение спасибо. – Ты не единственный вернувшийся воин! – Не спорю. – Так ничего и не понял?! – Она потрясла тесёмкой. – Вспомни, как эта вещь впервые попала к тебе. Ты так искусно изображал незаинтересованность, но так жаждал поскорее заполучить ключ… – Говорю же, тогда я ошибался. – И вспомни, что ты дал мне за него взамен. – Расписку? – Он ухмыльнулся. – Что ты дал мне взамен за ключ Учителя? – Ну прекрати уже… – Один тотемный предмет в обмен на другой. Вышло случайно, никто тогда ничего не знал. Но что ты мне дал? – Ах, вот ты о чём… ну, да, я показал тебе череп Горха. – Ты мне его дал. В руки. Он рассмеялся. – И что?! Это ничего не меняет. Что ты там себе навыдумывала? Ева отвернулась, вглядываясь в дальний конец станции. Но там ничего не было, лишь глухая заваленная стена угадывалась в кромешной темноте. Произнесла тихо, не оборачиваясь к собеседнику: