– Вам не кажется, что вы слегка нездоровы? – спросил я. – Да, – сказала Меган. – Это самое говорят все, когда слышат правду. А это правда. Меня не хотят видеть в доме, и я понимаю почему. Мамуля ничуть не любит меня. Я думаю, я напоминаю ей отца, а он был жесток с ней, ужасно жесток, судя по тому, что я слышала. Только матери не могут сказать, что им не нужны их дети, и сбежать от них. Или съесть их. Кошки ведь съедают тех котят, которых не любят. Мне кажется, это благоразумно. Ни пустой траты времени, ни неприятностей. А вот человеческие матери не оставляют своих детей, даже присматривают за ними. Пока я жила в школе, все было не так уж плохо, но вы же видите, что мамуле хотелось бы остаться с моим приемным отцом и мальчиками. Я медленно произнес: – Мне все же кажется, что вы нездоровы, Меган, но если допустить, что кое-что из того, что вы говорите, – правда, то почему вы не уедете и не начнете жить самостоятельно? Она улыбнулась мне странно, не по-детски. – Вы хотите сказать, заняться делом? Зарабатывать на жизнь? – Да. – Чем? – Я полагаю, вы могли бы чему-нибудь научиться. Стенографии, машинописи, книжной торговле… – Не уверена, что могу. Я мало понимаю в делах. Зато… – Ну? Она перед этим отвернулась от меня, а сейчас медленно повернула голову. Ее лицо покраснело, на глазах были слезы. И когда она заговорила, детство вновь звучало в ее голосе: – Почему я не уезжаю? Или хотя бы не попытаюсь это сделать? Они меня не хотят, но я останусь. Я останусь, и пусть они об этом пожалеют. Пусть они все об этом пожалеют! Ненавистные свиньи! Я ненавижу всех в Лимстоке! Они все думают, что я глупая и безобразная. Я им покажу! Я им покажу! Я… Это был детский, необычайно трогательный гнев. Я услышал шаги по гравию за углом дома. – Быстро! – свирепо рявкнул я. – Бегите в дом через гостиную! Пойдите в ванную. Умойтесь. Быстро! Она неловко вскочила на ноги и мгновенно забралась в дом через окно, пока Джоанна огибала угол. Я сказал ей, что к обеду пришла Меган. – Хорошо, – кивнула Джоанна. – Мне нравится Меган, хотя я все-таки думаю, что она немножко слабоумная. Ребенок, подброшенный на порог феями. Но она интересная. Похоже, я до сих пор не уделил внимания преподобному Дан-Кэлтропу и миссис Дан-Кэлтроп. А ведь оба они, викарий и его жена, были оригинальными персонами. Дан-Кэлтроп, наверное, был самым далеким от жизни человеком, какого я когда-либо знал. Его существование заключалось в его книгах и ученых штудиях. Его жена, напротив, отличалась тем, что всегда все знала. Хотя она редко давала советы и никогда ни во что не вмешивалась, она все же взывала к совести жителей деревни, словно олицетворяя самого Господа. Миссис Дан-Кэлтроп остановила меня на Верхней улице на другой день после того, как Меган приходила к обеду. Я, как обычно, изумился – потому что миссис Дан-Кэлтроп двигалась так, словно она не гуляла, а гналась за кем-то, и оттого приобретала потрясающее сходство с борзой; а поскольку ее взгляд был постоянно сосредоточен на горизонте, вы были уверены, что ее цель находится в полутора милях отсюда. – О! – сказала она. – Мистер Бартон! Она произнесла это немного торжествующе, тоном человека, разрешившего особо хитрую загадку. Я подтвердил, что я действительно мистер Бартон, и миссис Дан-Кэлтроп, оставив в покое горизонт, попыталась сосредоточить свое внимание на мне. – Для чего, – спросила она, – я хотела вас увидеть? Я ничем не мог ей помочь. Она стояла, хмуря брови, пребывая в глубоком замешательстве. – Что-то очень гадкое, – сказала она. – Прошу меня извинить за это, – пораженный, сказал я. – А! – вскрикнула миссис Дан-Кэлтроп. – Анонимные письма! Что за историю с анонимными письмами вы привезли к нам? – Я не привозил ее, – возразил я. – Это здесь уже было. – Никто ничего подобного не получал, пока вы не приехали, – сказала миссис Дан-Кэлтроп обвиняюще. – Письма приходили и до нас, миссис Дан-Кэлтроп. Этот ужас начался давно. – О боже! – сказала миссис Дан-Кэлтроп. – Мне это не нравится. Она помолчала, и ее взгляд вновь убежал вдаль. Потом она сообщила: – Я не могу избавиться от чувства, что это нечто дурное. Мы не такие здесь. Зависть, конечно, и злоба, и мелкие стычки с давних пор, – но я не думала, что есть некто, способный на такое. Да, никогда не думала. И это огорчает меня, видите ли, потому что я должна была бы знать. Ее прекрасные глаза вернулись с горизонта и нашли меня. Во взгляде было беспокойство и искреннее замешательство. – Почему вы должны были бы знать? – спросил я. – Я всегда все знаю. Я просто чувствую, что это моя обязанность. Кэйлеб проповедует правильные идеи и отправляет требы. Это обязанность священника, но я думаю, что обязанность его жены – знать, что думают и чувствуют люди, даже если жена ничего не может сделать. А я не имею ни малейшего представления, чей ум оказался… Она внезапно прервала свою речь, уклончиво добавив: – К тому же это очень глупые письма. – А вы… э-э… вы тоже что-то получили? Я задал вопрос с известной долей робости, но миссис Дан-Кэлтроп ответила совершенно естественным тоном, лишь ее глаза стали чуть шире: – О да, два… нет, три. Я забыла, что именно в них говорилось. Что-то очень глупое о Кэйлебе и школьной учительнице, так, кажется. Совершенная ерунда, потому что Кэйлеб не имеет склонности к флирту. Он никогда этим не занимался. Он вполне доволен церковной работой. – Конечно, – сказал я. – О, конечно. – Кэйлеб стал бы святым, – сказала миссис Дан-Кэлтроп, – если бы не был слишком уж умным. Я оказался не в состоянии подобрать ответ на подобную критику, но это было и ни к чему, так как миссис Дан-Кэлтроп продолжала говорить, непостижимым образом вновь перескочив от своего мужа к письмам: – Существует ведь множество вещей, о которых могло бы говориться в этих письмах, но этого нет. И это весьма странно. – Я бы вряд ли сказал, что они страдают избытком сдержанности, – бросил я резко. – Да, но не похоже, чтобы автор знал что-нибудь. Что-нибудь реальное. – Вы полагаете? Прекрасные блуждающие глаза обнаружили меня. – Да, конечно, ведь у всех нас есть множество прегрешений, какие-то постыдные секреты. Почему этот сочинитель не использует их? – Она помолчала, а потом внезапно спросила: – Что говорилось в вашем письме? – Там утверждалось, что моя сестра мне не сестра. – А она вам сестра? Миссис Дан-Кэлтроп задала вопрос с непринужденным, дружеским интересом. – Конечно, Джоанна мне сестра. Миссис Дан-Кэлтроп кивнула. – Это как раз и подтверждает то, что я имела в виду. Осмелюсь сказать, существует другое… Ее чистые, нелюбопытные глаза смотрели на меня задумчиво, и я внезапно понял, почему весь Лимсток побаивается миссис Дан-Кэлтроп. В жизни каждого есть нечто тайное, и каждый надеется, что об этом никто никогда не узнает. Но я почувствовал, что миссис Дан-Кэлтроп действительно знает все. И в этот раз я испытал истинное наслаждение, когда сердечный голос Айми Гриффитс прогудел: – Привет, Мод! Рада, что наконец-то вас встретила. Я хочу предложить изменить день распродажи рукоделий. Доброе утро, мистер Бартон. Она продолжала: – Я должна сейчас заскочить к бакалейщику, оставить заказ, потом я пойду в институт, вам это подходит? – Да-да, это будет просто замечательно, – ответила миссис Дан-Кэлтроп. Айми Гриффитс вошла в лавку. Миссис Дан-Кэлтроп сказала: – Бедняжка! Я был в недоумении. Неужели она жалеет Айми? Она тем временем продолжила: