– Я надеялась на имя, – шутливо говорю я, но в то же время я действительно надеялась на то, что она представится. Эта ситуация работает только по принципу «ты мне, я тебе», в противном случае мы далеко не уедем. Нобл вздыхает, и её вздох всерьёз претендует на звание самого долгого и усталого вздоха в истории. Кажется, моё любопытство её утомило. Я одной лишь силой воли изображаю на лице приветливую улыбку и слышу, как Мария пытается подавить смешок. – Зои, – отвечает Нобл. – Привет, Зои, – говорит Мария, сопровождая свои слова кивком головы. Зои нехотя кивает в ответ. – Что ж, полагаю, увидимся, когда увидимся, – отвечает Нобл, ускоряясь по коридору и исчезая за дверью своей комнаты. – Отлично, – я энергично машу вслед её удаляющейся фигуре, моё поведение полная противоположность непринуждённому, отстранённому, прохладному поведению Зои и Марии. – Дэнверс, ты что, помахала ей? – спрашивает Мария, еле сдерживаясь от смеха. – Она слишком холодная для меня, – отвечаю я, открывая дверь нашей комнаты и собирая причиндалы, которые понадобятся мне в душе. Смех Марии преследует меня всю дорогу до душа. Но к семи тридцати утра уже не имеет значения, кто холоден, а кто нет, кто может заставить тебя лишь вопросительно изогнуть бровь, а кто требует терпения, сходного с тем, что требуется, чтобы удержать слона в посудной лавке, поскольку мы все, неуклюжие, уверенные в себе, но испуганные, сидим на первых занятиях в качестве кадетов четвёртого класса академии ВВС США. ГЛАВА 9 – Добро пожаловать на курс «Введение в авиацию». Я – капитан Дженкс. «Уф». Дженкс расхаживает перед нами, сложив руки за спиной. Его лётные очки сверкают и сияют в солнечном свете, скрывая его всезнающий взгляд, пока он поёт дифирамбы тому, что ожидает от нас за время обучения в его классе. Кадеты – лётные инструкторы стойко и неподвижно стоят позади него, пока самолёты взлетают и садятся на загруженные взлётно-посадочные полосы прямо за их спинами. – На протяжении этого года вы отправитесь в четыре полёта, каждый раз в сопровождении инструктора. Вы станете летать в одиночку только после того, как станете кадетами третьего класса13. Громкий грохот выруливающего на ВПП самолёта-буксировщика заглушает последние слова Дженкса, но их смысл и так ясен. Я оборачиваюсь и вижу, как самолёт-буксир вытягивает из огромного ангара один из безмоторных самолётов-планеров. Планер больше похож на мотоциклетную коляску, неуклюжую и закруглённую спереди. Красные трубки опоясывают его тощий фюзеляж и огибают выгравированные на хвостовом стабилизаторе буквы «СТАРК ИНДАСТРИЗ». Планер, по сути, состоит из одного крыла, его дизайн ошеломительно – и весьма волнительно – прост. Не могу дождаться, когда полечу на нём. Капитан Дженкс говорит, что мы будем работать в паре с одним из кадетов – лётных инструкторов. Я немедленно изучаю все имеющиеся в наличии варианты и ранжирую их по шкале от наиболее до наименее желанного, основывая свой выбор на таких сверхнаучных параметрах, как поза и форма челюсти. Наверное, мне должно было стать не по себе, что я, которая громче всех других выступает за то, чтобы книги перестали судить по обложке, делаю такие дикие и поспешные выводы о характерах и преподавательских способностях группы людей, основываясь исключительно на их внешности. И всё же вот мы и приехали. – Дэнверс, ты работаешь с кадетом – лётным инструктором Вольффом, – говорит Дженкс и продолжает оглашать весь список, даже не взглянув в мою сторону. Я испускаю мысленный стон. Для протокола, я уже выделила кадета – лётного инструктора Вольффа как наименее желанного кандидата. Высокий, крепко сбитый, надменный и с квадратной челюстью, Вольфф выглядит так, словно в своё время он повесил на других людей не одну табличку «Ударь меня». Я не знаю ни одного из остальных кадетов в группе Вольффа. Я оглядываюсь в поисках Марии и Дель Орбе и с завистью замечаю, что они работают в группе с моим наиболее предпочтительным вариантом, лётным инструктором Кэботом, человеком с расслабленной позой и мягким лицом. Разумеется, они не замечают моего завистливого взгляда, поскольку прямо сейчас безмятежно рассекают по лётному полю рука об руку с моим оптимальным выбором, пока я мысленно готовлюсь к ментальной порке всех времён и народов. – Давайте начинать, – говорит Вольфф низким и методичным голосом. Наша группа, словно утята за мамочкой, следует за ним по направлению к планеру. – Запрыгивай, – говорит он мне. – Сэр? – переспрашиваю я, поглядывая на остальных кадетов в нашей группе, подумывая о том, что это может быть своего рода ловушкой, и испытывая дискомфорт от того, что придётся идти первой. Вольфф ничего не говорит. Его светло-русые волосы колышутся на ветру, а румяная кожа уже взывает о бритье, хотя наверняка по утру первым делом повстречалась с бритвой. Его угольно-чёрные глаза смотрят пронзительно, а способность хранить молчание является поистине выдающейся. Я киваю и впервые в жизни забираюсь в кабину самолёта. Оказавшись внутри, я чувствую «щелчок», с которым все кусочки моей жизни решительно, уверенно складываются в единый пазл. Я делаю глубокий вдох и тайком пристёгиваюсь, пытаясь проглотить рвущиеся на волю эмоции. Я обхватываю пальцами рукоятку планера и изучаю приборы самолёта. Все приборы прямо передо мной, а не изображены на страницах какого-то подержанного, изношенного авиационного журнала, который я нашла в комнате ожидания гаража, где ремонтировали мою машину. Если помывка «Стирмана» казалась подарком, то нахождение в кабине самолёта выглядит по меньшей мере услышанной молитвой. «Я сделала это. Это всё взаправду. Я действительно здесь». Я подавляю желание показать Вольффу большой палец и вместо этого провожу пальцами по компасу и склоняюсь над высотомером. Я щёлкаю пальцем по указателю воздушной скорости, а затем задираю голову, чтобы разглядеть указатель скольжения, подвешенный к колпаку кабины. Простенький кусочек пряжи, который использовался ещё братьями Райт и прошёл испытание временем как лучший способ убедиться в том, что самолёт летит так эффективно, как это только возможно, а не просто скользит в сторону. Я широко улыбаюсь, когда нахожу его, восторгаясь тем, что простые хорошие идеи неподвластны времени. – Расскажи нам, что ты видишь, – приказывает Вольфф, и я всеми силами сопротивляюсь желанию выпалить «мои мечты становятся явью!» – Мощь, – отвечаю я вместо этого. – Отлично, Дэнверс, – говорит Вольфф и отворачивается от меня к остальным кадетам. Он берёт долгую многозначительную паузу, и мы следим за каждым его вдохом, засекая, как он сжимает и разжимает челюсть. И наконец... – В этом самолёте вы сможете почувствовать каждый каприз, который небеса заготовили для вас, – Вольфф снова оборачивается ко мне, – ты должна быть готова к любой вероятности. – Обузу, – говорит Дженкс, вставая за Вольффом. – Сэр? – переспрашивает Вольфф. – Это ответ на ваш вопрос «что вы видите?», – отвечает Дженкс, обходя планер кругом. Руки по-прежнему держит за спиной, большой палец дёргается при каждом шаге. – Да, сэр, – соглашается Вольфф. – Обычно это происходит в кабине, где человек впервые познаёт свои ограничения. – И свою свободу, – замечает Вольфф. Воцаряется тишина. – Сэр, – добавляет он. – Полёты подчиняются тем, кто познаёт контроль и самодисциплину. Они не предназначены для импульсивных, беспечных или излишне эмоциональных, – говорит Дженкс, каждое слово вышибает из меня весь воздух, ощущается будто личное, персональное нападение. – В импульсивности мы находим неравнодушие. В беспечности – отвагу. И в эмоциональности мы находим человечность. Сэр, важно лишь то, можно ли их этому научить, – Вольфф встаёт между Дженксом и мной, и я решаю, что совершенно облажалась, сочтя его самым неподходящим лётным инструктором. – Что ж, мне даже интересно будет посмотреть, как закончится... – Дженкс замолкает, награждая меня таким взглядом, будто я всего лишь затхлое, мокрое полотенце, – ваш маленький эксперимент. – Да, сэр. Дженкс изучает трёх остальных кадетов, расправляет плечи и, не произнеся более ни слова, направляется к другой группе. Вольфф барабанит по фюзеляжу, и я трактую это как намёк, что пора вылезать. Никто из нас не говорит о том, что только что произошло, но пока я вылезаю из планера, я чувствую восхищение. И одновременно закипаю от ярости. Как Дженкс вообще посмел испортить мои первые впечатления от пребывания в кабине своими непреклонными, холодными словами? Я сжимаю ладони в кулаки и пытаюсь вспомнить ощущения рычага управления в моих руках. Каково это – сидеть в кабине. Вспомнить «щелчок», который никому, даже Дженксу, не под силу у меня отобрать. Здесь моё место. Вот для чего я рождена, какой бы импульсивной, беспечной и эмоциональной я порой ни бываю. Наконец, я делаю глубокий вдох, и постепенно слова Дженкса звук за звуком начинают стираться из памяти. Я отхожу в сторонку и наблюдаю, как оставшаяся троица кадетов по очереди забирается в кабину планера и получает свою порцию мудрых советов от Вольффа. Моё мнение о нём растёт каждое мгновение, что я провожу в его обществе. Может, он и выглядит как качок из средней школы, но за всем напускным чванством скрывается ещё один парень, который всю жизнь мечтал летать. Оставшееся время мы изучаем основы, уделяя особое внимание каждой крупице информации, которую Вольфф вдумчиво – и очень медленно – передаёт нам. К концу занятия я просто в восторге. Какого это – быть настолько уверенным в себе, чтобы занимать столько времени и пространства, как Вольфф? Не позволять, чтобы тебя отодвигали в сторону. Остаток дня я провожу в мыслях. Я просиживаю занятия, пока мой мозг решительно не желает отвлекаться от воспоминаний о каждом изгибе планера, о тех чувствах, что ты испытываешь, сидя пристёгнутой в его кабине, о том, как выглядит мир из кабины самолёта. И пока я тщательно архивирую каждое ощущение, Чтобы насладиться ими позже, остаётся одна вещь, которую я не могу свести к одному моменту или изображению. Ещё одна часть того самого урока, который вертится вокруг меня на протяжении последних месяцев. Где-то в глубине души я всегда знала, что моё место в кабине самолёта. Я просто на автомате думала, что для того, чтобы эта мечта стала явью, кто-то ещё – кто-то по-настоящему важный (в отличие от меня) – должен одобрить эту идею. Вот почему уважение кого-то вроде Дженкса так много значит для меня. Конечно, когда я сегодня забралась в кабину, то почувствовала себя большей собой, больше в мире с самой собой, более идеально готовой для будущих свершений, чем когда-либо в своей жизни. Но какая-то часть меня по- прежнему не хочет – не может – считать это свершившимся фактом, считать правдой, пока кто-то вроде Дженкса не озвучит свою экспертную оценку. Но наблюдая за Вольффом, который был так уверен в себе, который настолько доверял своей интуиции, что не побоялся возразить Дженксу, я поняла, что мне всегда было проще полагаться на чьё-либо мнение обо мне, на оценку кого-то ещё, кого-то, обладающего достаточной властью и важностью, чем самой себя одобрить. Или, если пойти ещё дальше, потребовать, чтобы другие одобрили меня, нравится им это или нет. «Позволь себе учиться». Слова патрульной Райт эхом отдаются в голове, и пока все дополнительные значения, которые они приобрели, не исчезли, я подхватываю их и прибиваю к доске объявлений у себя в мозгу. Когда мы с Марией приходим в библиотеку МакДермотта для вечерних занятий, мозг уже кипит. Появляются Бьянки, Дель Орбе и Пьерр, и медленно, но верно наш стол заполняется книгами и бесчисленными листами набросанных от руки заметок, и вся эта масса знаний только после одного дня занятий. За соседним столом сидит Нобл. Мы – ну ладно, я – приглашаем её присоединиться, но она вежливо (ну или с её версией того, как выглядит вежливость) отказывается. Уголок её рта изгибается в каком-то подобии улыбки, так что я бы сказала, её защита медленно сдаёт. – Твой лётный инструктор рассказал тебе об авиашоу? – шепчет Мария в перерыве между заданиями. – Нет, каком авиашоу? – спрашиваю я, отвлекаясь от записей. – Я полагаю, что каждый учащийся академии обязан сходить на авиашоу, – говорит Мария. Я жду подробностей, но в ответ слышу только тишину. Она смеётся. – Звучит так, будто мне есть ещё что сказать, да? – Определённо, – со смехом соглашаюсь я. – Там будут «Громовые птицы», – добавляет Бьянки. «Громовые птицы» – это как «Летающие соколы», только в миллион раз круче. – Я слышал, они будут летать на новых «Ф-16» вместо старых «Т-38», – замечает Дель Орбе. – Эй, эй, «когти» были неплохи, – возражает Пьерр, и все замолкают, – я видел их в Робинсе, в Джорджии. Моя семья ехала несколько часов, чтобы посмотреть на их выступление, и... – И Пьерр уносится в мир фантазий, который все мы знаем слишком хорошо. – Дженкс был «Громовой птицей», – замечает со своего места Нобл. Мы смотрим в её сторону. Она развалилась над залежами книг, крепко держа в руках карандаш.