Мы сидим на моей кровати и жутко рыдаем, кажется, несколько часов20, но на самом деле всего несколько минут. Когда мы, наконец, размыкаем объятия, мне... легче. Что-то внутри меня сдвинулось, пусть даже всего на несколько миллиметров. – Нам никогда не будет места в мире Дженкса, – горько говорю я. – Нет, не будет, – доброжелательно соглашается Мария, смахивая слёзы. А затем наши лица расплываются в улыбках. – Вот и хорошо, – говорю я. Мария берёт меня за руку. – Он может оставить его себе. ГЛАВА 16 Конверты с результатами экзаменов на получение лицензии пилотов-любителей по-прежнему лежат наверху крошечной стопки на пустом столе Марии. Не говоря ни слова, мы с Марией продолжаем заниматься своими делами, стараясь не то чтобы не смотреть на них, даже не признавать наличия конвертов. Но приём заявок на вступление в «Летающих соколов» заканчивается сегодня. Пора. Нам нужно принять любой исход. – Давай просто возьмём их с собой на плац и там откроем, – предлагаю я. Взгляд Марии устремляется к конвертам, а затем обратно ко мне. Я заканчиваю шнуровать кроссовки и встаю. С каждым моим шагом глаза Марии распахиваются всё шире. – Хорошо, но... Я так и не узнала, что она хотела сказать дальше, поскольку её речь прерывается коротким вскриком. Прыгая на одной ноге, вторая наполовину застряла в не до конца надетой кроссовке, она едва не падает, пытаясь добраться до конвертов. Видя проигрышное положение Марии, я бегу вперёд и одним плавным движением хватаю письма и поднимаю их в воздух. Я вижу хмурое лицо Марии и смеюсь. – Идём. Хватит размышлять. Приём заявок заканчивается сегодня. Мы должны это выяснить, – говорю я с максимально убедительной фальшивой бравадой в голосе, какую только смогла изобразить. Мария опускает руки и смиренно вздыхает. Мы потеплее одеваемся, чтобы выдержать уличный холод, и я кладу конверты в передний карман толстовки с капюшоном, а Мария тем временем балансирует на одной ноге, пытаясь завязать шнурки на второй кроссовке, и снова и снова повторяет «хорошо» сквозь стиснутые зубы. Я натягиваю капюшон и слегка обеспокоенно гляжу на Марию. – Ты готова? – Нет. – Ты что, всерьёз думаешь, что ты могла не сдать? Прям всерьёз? – А ты всерьёз думаешь, что ты могла не сдать? Прям всерьёз? – возвращает она мне мой же вопрос. – Хммф, – вот и всё, что я могу на это ответить. Мы обе будто играем в «доверься и поверь в себя». Наконец, Мария открывает дверь и взмахивает рукой, словно говоря «после вас». Я неохотно топаю наружу, и мы молча идём к беговым дорожкам. Когда мы приходим на плац, Бьянки, Дель Орбе и Пьерр уже разминаются. – Что не так? – спрашивает Дель Орбе. – Бы что, опять повздорили? Я не вынесу, если вы опять повздорили, – говорит Бьянки. – Нет, мы не повздорили, – отвечает Мария. Вся троица моментально расслабляется. – Фух, – говорит Пьерр, и делает вид, будто вытирает лоб. – Это пришло по почте, – говорю я, эффектным жестом извлекая конверты из кармана. – Забавная вещь с американской почтовой службой – они так и норовят доставить все конверты, – шутит Бьянки. Я закатываю глаза. – Там результаты наших экзаменов, умник. Парни непонимающе смотрят на меня, и я раздражённо выдыхаю. – На лицензии пилотов-любителей. – Скажи это быстро десять раз, – говорит Дель Орбе. – Лцнзии плтв лбтлей, лцнзии плтв лбтлей, – пытается Пьерр и поддаётся приступу смеха. – Плтв, – хохочет Дель Орбе, хлопая Пьерра по плечу. – Мальчики, вы закончили? – интересуется Мария, выгибая бровь. Они не закончили. И спустя несколько секунд мы все смеёмся и пытаемся быстро произнести фразу «Лицензии пилотов-любителей» десять раз подряд, что оказывается практически невыполнимой задачей. Когда наш смех затихает, все взгляды вновь обращаются к двум запечатанным конвертам. – Предлагаю просто одновременно открыть их, – говорит Дель Орбе. – А что, если одна сдала, а вторая – нет? – спрашиваю я. – Я даже не думала об этом, – говорит Мария, мрачнея. – Ну всё. Это просто смешно, – говорит Бьянки, подходит ко мне и ловко выхватывает оба конверта из рук. Мы с Марией одновременно вскрикиваем и тянемся к нему. Мы в ужасе наблюдаем за тем, как Том Бьянки открывает сначала один конверт, затем другой. Без всяких драматических пауз, не заставляя нас в муках дожидаться момента, Бьянки просматривает оба письма. Мой желудок уходит в пятки. Время замирает. Все молчат. – Вы обе сдали, – говорит он. Мы с Марией обнимаем друг друга, кричим и прыгаем. – Слишком много радости для столь раннего часа, – говорит Бьянки, складывая оба письма и убирая их обратно в конверты. – Ну, если это убережёт нас от пробежки... – Пьерр замолкает. – Праздничный выходной? – На самом деле, – говорит Дель Орбе, поднимая руку для «пятюни». Пьерр даёт ему «пять», и звук от соприкосновения их ладоней разносится по пустому плацу. Мы с Марией отрываемся друг от друга, и вот уже все обнимаются, прыгают и смеются. Дель Орбе притягивает меня к себе, взъерошивает мои волосы и говорит, как он за меня счастлив. Пьерр хватает меня в стальной захват и серьёзным тоном говорит, как он мною гордится и как мы упорно работали, а когда я смотрю на него, он снимает свои громоздкие солнечные очки и утирает слёзы, и вот уже я поддерживаю его в столь эмоциональный для Пьерра момент. А затем водоворот обнимашек выбрасывает меня прямо перед Бьянки. На долю секунды мы неуклюже смотрим друг на друга, а затем я бросаюсь на него, обнимаю и утыкаюсь головой ему в грудь. Он притягивает меня к себе и обнимает за плечи. Я не вполне понимаю, что происходит, но и не чувствую себя странно. Я чувствую лишь то, что я на своём месте. Когда мы отрываемся друг от друга, я смотрю на него и замечаю, что... что-то не так. – В чём дело? – спрашиваю я. Он качает головой, смотрит на Дель Орбе, Пьерра и Марию, делает вдох, чтобы собрать остальных и запустить это утро по накатанной, или попытаться как-то запихнуть подальше то, что его гнетёт. Дурак дурака видит издалека. – Мы собираемся попить водички, вы, ребята, идите вперёд, – кричу я, перебивая его. Пьерр с Дель Орбе стонут, они уже убедили себя, что на сегодня пробежка отменяется, но Мария тянет обоих на беговую дорожку. Как только остальные не могут нас больше слышать, я вопросительно гляжу на Бьянки, изогнув бровь. – Пойдём? – То обстоятельство, что я не хочу пить... как-то может предотвратить нашу маленькую полевую экспедицию? – Неа, – отвечаю я. – Лады, – он направляется в сторону фонтанчика с водой. Он идёт быстро и без остановок. В моём нынешнем благодушном настроении я позволяю ему дойти до фонтанчика в тишине, но как только мы оказываемся там, все ставки сделаны. Бьянки наклоняется и начинает долго пить, затем вытирает рот рукавом толстовки. Затем над фонтаном наклоняюсь я. Вода холодная и изумительная на вкус, примерно раз в сто вкуснее, чем вчера или позавчера. Небо над головой кажется чище, чем когда-либо, трава под ногами ярче, чем всегда, и даже птицы вокруг щебечут громче и музыкальнее. Моё нелепое настроение смешит меня. Я так рада, что мы получили лицензии пилотов-любителей, что голова кружится. Я всегда поражалась своей способности изолировать вещи, из-за которых переживаю. Я даже не догадываюсь, что я из-за чего-то переживаю, пока это бремя не оставляет мои плечи, и я ощущаю легкость, отсутствие которой и не замечала. Я поднимаюсь и смотрю на Бьянки. – Выкладывай, – говорю я. Бьянки качает головой, словно пытается удержать слова внутри. Его рот сжат в тонкую линию, он упирает руки в бёдра и начинает кружить передо мной. – Не думаю, что мне нужно напоминать, какой упрямой ты можешь быть, Дэнверс. – Неа, тебе не нужно мне об этом напоминать.