Ничем не примечательный маленький кабинет суперинтенданта Даули оставался таким же скучным, как и прежде, однако в комнате вдруг возникло ощущение страшного напряжения, отчего сцена стала выглядеть еще драматичнее. А мистер Хафкастал терпеть не мог драм. – Мы отклонились от темы, – произнес он. – Лично я, суперинтендант, обязан заявить протест по поводу способа, которым были получены показания. Но если вы согласитесь со мной в том, что нынешнее состояние миссис Стеррон не позволяет принимать ее утверждения всерьез, тогда, вероятно, нанесенный ущерб не столь уж велик. Разумеется, если ее показания вдруг всплывут, тогда потребуется медицинское освидетельствование, доказывающее, что в тот момент миссис Стеррон была non compos mentis[10]. Суперинтендант Даули негромко похлопал ладонью по столу. – Не понимаю, сэр, что дает вам основания утверждать подобное. Вам следовало бы помнить, что не только миссис Стеррон сделала заявление вчера вечером. Отец Спейд сделал такое же признание в моем присутствии. Джеральд Стеррон усмехнулся: – Да будет вам, суперинтендант! Разве можно обращать внимание на высказывания этого типа? Кто-кто, а уж он-то точно не в себе. Сами слышали, что он нес тут в воскресенье утром. Какую-то истерическую чушь, даже нервная школьница устыдилась бы. – Но показания отца Спейда подтверждаются фактами, сэр, – спокойно заметил Даули. – Какие еще показания? – Я не имею права раскрывать тайну следствия, сэр, но суть данных показаний сводится к признанию. – Что?! – К признанию?! Оба эти вопроса прозвучали одновременно, а потом Джеральд воскликнул: – Но не хотите же вы сказать, что он признался в убийстве Герберта?! Разве мог этот хлюпик, похожий на пугало, задушить такого крепкого мужчину, как мой брат? – А ведь вы правы, сэр, – заметил Даули. – Это аргумент. Мистер Хафкасл, который уже жалел, что привез Джеральда Стеррона с собой, теперь пытался взять контроль над ситуацией. – Я прекрасно понимаю, суперинтендант, – начал он, – что вы не вправе раскрывать подробности его признания или же версий, над которым работаете. Но смею напомнить вам, что семья покойного джентльмена до сих пор пребывает в неведении относительно того, что происходит. До перерыва на ланч, во время предварительных слушаний, у них создалось впечатление, будто вердикт «самоубийство» однозначен и неизбежен. Однако по неизвестным нам причинам дальнейшие слушания откладываются до бесконечности, и поскольку полиция продолжает проводить следственные действия, допросы, выслушивать какие-то непонятные признания и предположения, все это удручает моих клиентов. И сведения эти столь туманны и расплывчаты, что ни они, ни их советники не в состоянии адекватно оценить ситуацию. А потому я просто умоляю вас хоть как-то облегчить невыносимое с моральной точки зрения положение моих клиентов. Не могли бы вы выразиться более определенно? – Я пока не получал инструкций от главного констебля, – заявил Даули. – А это так называемое заявление миссис Стеррон… Вы передадите мне его копию? – И по данному пункту мне следует получить указания от главного констебля, сэр, – ответил Даули, проявляя субординацию, которая привела бы майора Тренгуда в изумление. – Насколько я понимаю, все эти показания должным образом подписаны и засвидетельствованы? А вот тут начинается хождение по тонкому льду, подумал суперинтендант. – Нет, сэр, присутствовали только трое. Я принимал показания от отца Спейда, а сержант Гейбл записывал их. Там все должным образом подписано и засвидетельствовано. Но инспектору Лотту пришлось снимать показания с миссис Стеррон одному, и подписаны они не были. Миссис Стеррон выразила желание лечь спать до того, как он закончил допрос. Я мог бы, конечно, взять у этих двоих показания по очереди, но тогда мы долго провозились бы. Мне не хотелось доставлять миссис Стеррон излишних неудобств и еще больше расстраивать ее, поэтому я и не настаивал. В общем, ее заявление формально нельзя назвать свидетельскими показаниями. Даули не называл истинной причины, по которой решил проводить допросы одновременно, – то был старый испытанный способ ковать железо, пока горячо, иными словами, до того, как свидетель успеет успокоиться и получить время на размышления. Мистер Хафкасл скроил недовольную мину: – Вынужден повторить, суперинтендант, что я расцениваю данную процедуру как сомнительную. И сохраняю за собой право поднять вопрос на более поздней стадии, если вдруг эти показания всплывут в той или иной форме. Возможно, это послужило мистеру Хафкаслу утешением, хотя бы с формальной точки зрения, однако он понимал, что от разговора толку нет и не будет. Сам он так ничего и не выяснил, да к тому же не без помощи мистера Стеррона рисковал вызвать раздражение со стороны полиции. Юрист поднялся и холодно попрощался: – Признателен за то, что уделили нам внимание. Джеральд Стеррон, следивший за этой юридической перепалкой с насмешливым и одновременно скучающим видом, улыбнулся и протянул Даули руку: – Надеюсь, без обид, суперинтендант? – Во всяком случае, с моей стороны, сэр, – ответил Даули и пожал протянутую руку. – Мы лишь исполняем свой долг, порой не слишком приятный. – Идемте, Хафкасл, – сказал Джеральд и направился к двери. – Вы, наверное, умираете с голоду. – Подождите секунду, сэр, – попросил суперинтендант. – Мне хотелось бы задать вам один вопрос. Он подошел к шкафу, отпер выдвижной ящик и достал пачку писем, которую захватил из Феррис-Корта. Вскрыл конверт, лежавший сверху, достал листок бумаги. – Я нашел это письмо между страниц другого письма, сэр, – пояснил он. – Хотелось бы… В дверях возник Джеральд Стеррон: – Так вы идете? – Одну минуту, мистер Стеррон, – сказал юрист. – Что-нибудь личное? – Нет, просто обсуждаем один юридический момент, – ответил за Хафкасла Даули. Джеральд не сдвинулся с места. Достал из кармана портсигар, вынул сигарету и закурил. – Что ж, только не задерживайтесь, – буркнул он. – Жду вас на улице, в машине. Как только он вышел, Даули плотно притворил за ним дверь. – Капитан Стеррон сотрудничал не с одной юридической фирмой? – спросил Даули. – Насколько я знаю, нет. А почему вы спрашиваете? Суперинтендант по-прежнему держал листок бумаги в руке. – Это пришло от одной юридической конторы, сэр. Похоже, с ней состоял в переписке Герберт Стеррон, но больше от них я ничего не нашел. Вот и подумал, может, вы объясните, о чем тут идет речь? Мистер Хафкасл протянул руку: – Вероятно, смогу разобраться, если увижу, что там написано. Он развернул листок бумаги и нацепил пенсне. В правом верхнем углу страницы значилось: «Клингем, Блэнд и Ко. 55А, Джаспер-стрит, В.К. 2» Затем он прочитал: 23 июля 1932 Уважаемый сэр! Мы получили ваше письмо от 21 числа. Все ваши инструкции были рассмотрены самым тщательным образом, данным вопросом займемся незамедлительно. Мы полностью разделяем ваше мнение, что следует соблюдать строжайшую секретность. Любые отчеты или письма, отправленные вам в дальнейшем, будут помечены словом «конфиденциально», а потому нет причин опасаться, что кому-либо станет известно о ходе нашего расследования. Смеем вас заверить, что мы разделяем ваше мнение о строгой конфиденциальности и обязуемся обеспечить ее. С искренним почтением, «Клингем, Блэнд и Ко» Лицо мистера Хафкасла вытягивалась по мере того, как он читал это послание, а когда отдал его обратно Даули, было мрачнее тучи. – Вам известно, кто эти люди? – спросил он полицейского. – Нет, сэр. Лишь одно очевидно – они юристы. – Да, юристы, я бы сказал, с определенной репутацией. Данная контора специализируется лишь по одному вопросу, суперинтендант. По разводам! Глава XXIII Партия в теннис