– Э-э, нет, – возразил Петр. – Правда, он пока не сказал и «да», но лишь из-за того, что ему кажется, будто на его торжищах и без нас полный порядок. А вот мне, успевшему не раз по ним прогуляться, так не кажется. Точнее, я уверен, что дела обстоят иначе и кое-где таки имеются отдельные редкие случаи повсеместного воровства и повального произвола. Говорить ему ничего не стал, поскольку реальные доказательства у меня отсутствовали, а потому наша сегодняшняя задача, не откладывая в долгий ящик, нарыть их. Веселое настроение не покидало Петра весь недолгий путь до главного торжища. Было их несколько, ибо год от года все больше купцов катили в Тверь, но располагались они, согласно княжескому распоряжению, по большей части за городом. К примеру, торговцы мясом и рыбой обосновались чуть дальше городской пристани, почти возле реки Тверцы. По другую сторону городских стен было устроено место для приезжих крестьян, торгующих зерном, сеном и прочими излишками. Коней же продавали и вовсе в отдалении. А самое главное торжище раскинулось на городской площади подле белокаменного Спасо-Преображенского собора. В основном на нем разместились иноземные купцы, прибывшие издалека и наперебой предлагающие дорогие диковинки, заморские ткани и прочее. Хватало и своих, отечественных, но торгующих мехами, оружием, седлами и прочим несъедобным и достаточно компактным товаром. Окинув опытным хозяйским глазом расположившихся в живописном беспорядке «прадедушек» будущих ларьков и палаток, Сангре оживился еще сильнее. У Улана складывалось ощущение, что бодрое мельтешение продавцов и покупателей само по себе вдохновляет его. Радостно хлопнув друга по плечу, Петр заявил: – А сейчас мы приступим к поиску татей, а проще говоря, жулья. Он принялся озираться по сторонам, временами привставая на стременах, словно что-то выискивая. Так продолжалось минут десять. Наконец он загадочно произнес «Ага!» и, спешившись, принялся торопливо инструктировать Улана и Сниегаса с Кантрусом. Оруженосцев он предусмотрительно решил оставить с лошадьми, поскольку Локису, да и Вилкасу будет тяжко просачиваться в такой толчее. Да и их суровая внешность, особенно первого, могла спугнуть предстоящую им, как он витиевато выразился, «охоту на волков». – Держаться поодаль, а подойдете только по моему сигналу – поднятая вверх левая рука, – предупредил он напоследок Улана и ринулся вперед. О том, что нужно приотстать на пару-тройку метров, Петр мог бы не предупреждать. Буланов и телохранители и без того не поспевали за ним, плавно скользившим между толпящимися покупателями и продавцами и ужом проскальзывавшим там, где прохода, казалось, и не было. Хоть бы вовсе из виду не потерять – и на том спасибо. – Так и есть, дядю еще не успели «сработать», хотя все идет к тому. Значит, мы подоспели вовремя, – удовлетворенно бросил Улану Сангре, резко остановившись. – Да не туда смотришь, – поправил он друга и легко кивнул вперед. Улан присмотрелся. Дядя, которого должны были «сработать», стоял подле маленького прилавка с выложенным на нем товаром. Ассортимент – какие-то блеклые платки – оставлял желать лучшего как по качеству, так и по количеству. Зато хозяин прилавка с лихвой компенсировал недостатки товара своей говорливостью и азартом. Он настолько эмоционально уговаривал потенциального покупателя приобрести у него вон тот серый с краснотой платок, что даже молитвенно схватил обе его руки, нежно прижав их к своей груди. Захват был крепким, ибо не смотря на все потуги дяди – краснолицего мужика лет сорока, прибывшего, судя по внешнему виду, из какой-то деревни – выдернуть их не получалось. В это время второй молодец, чем-то неуловимо похожий на продавца, приблизившись к ним и делая вид, что внимательно разглядывает выложенный товар, воровато оглянулся по сторонам и перегнулся через дядю. – Иди себе, иди! – бросил ему псевдоторгаш. – Уже продано. – Да мне б хотя бы вон тот платок, с синей каймой, – не унимался «покупатель» и правая рука его потянулась указать на платок, из-за чего он навалился на мужика еще сильнее. Все выглядело вполне естественно, если не принимать во внимание то малозначительное в общем-то обстоятельство, что левая рука жаждущего обрести платок украдкой скользнула по плотно стянутому вокруг талии кушаку краснолицего. – Продано, сказываю! – орал продавец. – Ну хошь глянуть! – умолял второй молодец и, небрежно бросив на прилавок кусочек серебра, заявил: – Плачу не торгуясь, – исхитрившись и схватив столь полюбившийся ему платок, он выпрямился и с довольным видом, на ходу разглядывая покупку, неторопливо направился дальше вдоль ряда с тканями. Сангре небрежно бросил через плечо Улану: – Мужика на контроль, чтоб далеко не ушел, а когда спохватится, снимешь показания с пострадавшего. И торгаша смотри не упусти. Он в сговоре. – А ты куда? Но ответа не последовало – Петр уже скользил вдогон за «псевдопокупателем». Они отошли не столь далеко, на каких-то десять метров, когда позади раздался истошный вопль мужика: – Рятуйте, люди добрые. Кошель-то мой, кошель пропал! Заслышав вопль, обладатель платка с синей каймой моментально свернул в сторону, меняя ряд. Тут-то Сангре и выставил ногу, уронив его на деревянную мостовую. Поначалу псевдопокупатель даже не понял, что именно произошло, но когда твоя рука оказывается на изломе и дернуться не моги, самый тупой догадается, что дело не в простом падении, а кое в чем похуже. Как ни странно, задержанный особо не перепугался. – Слышь-ко, – негромко окликнул он Петра. – Ты чо, сдурел? Али ты из новиков, не ведаешь, что я еще позавчера с Рубцом рассчитался? Нешто он про меня не предупреждал? Счас он прибежит и с дерьмом тя съест, так что отпускай подобру-поздорову. – Ух ты! – восхитился Сангре. – Да тебе гусь не брат, свинья не сестра, утка не тетка. Тогда конечно, тогда боже ж мой, звиняй! И как я сразу не догадался. Ведь он же мне напоминал про какого-то Угрима, чтоб я его не трогал. И про… ах ты, дай бог памяти… про… – Алырь, – подсказал тот, устав ждать, пока Петр вспомнит. – Точно. И как я про такое говорящее имечко забыл[5]! Хотя погоди. Рубец сказал, что Алырь на пару со своим дружком работает, как там его… – Балудой звать. – Ну да, Балуда, – подтвердил Петр, – на пару с коим ты, падла, вытираешь об Уголовный кодекс Тверского княжества свои дурно пахнущие ноги, тем самым гнусно оскверняя сей святой документ. Потеряв к задержанному интерес – вроде все нужное узнал, – и не выпуская из захвата его руку, другой Сангре торопливо цапнул за грудки какого-то излишне любопытного зеваку в нарядной расписной рубахе. – Стоять! – тот было дернулся, но вырваться не удалось. – Стоять, я сказал! – прикрикнул Сангре, предупредив: – А то сейчас будет как ему. Он слегка надавил на руку задержанного, и Алтырь моментально взвыл от боли. – Да я чего… – сразу заныл любопытствующий. – Я ж так токмо. Никого и не трогал вовсе. – Зато все слышал, – жестко отрезал Петр. – Потому и пойдешь у меня видоком. Имя! – Аноха я, – пролепетал тот, разом сникнув. – Я запомню. И не вздумай улизнуть – на краю земли достану, – многозначительно пообещал Сангре. – Ну и вы, мальчиши-торгаши, тоже готовьтесь, – предупредил он ближайших купцов, чьи прилавки располагались по обе стороны от места задержания. – Товар пока собирайте и тоже со мной. Думаю, трех свидетелей за глаза хватит. – Эх ты, в лета вошел, а из дурней не вышел, – не сдавался Алырь. – Останний раз тебе сказываю – отпусти немедля. – Ага, а я так и разбежался с Дерибасовской! – выдал загадочную фразу Петр. – Супротив Рубца все одно – никто слова молвить не посмеет. Чай он в десятниках у самого князя ходит и тот иной раз ажно советуется с ним. Вот и рассуди, кому Михайла Ярославич поверит – ближнему своему, али тебе, новику глупому. – Лишь бы у твоего Рубца отсутствовала депутатская неприкосновенность, как у наших ворюг, – усмехнулся Сангре, – а касаемо ближних – не страшно. Мы у князя тоже не из дальних. Хотя… может и отпущу. Разумеется, если Михаил Ярославин повелит. Но это вряд ли. А ну-ка, веревку мне, да покрепче! – рявкнул он на собравшихся зевак. Народ колебался, неуверенно переговариваясь между собой. «Эва, какой лихой, – уловил Петр краем уха с одной стороны одобрительное. – Самого Рубца не испужался». «Невесть кто, – бубнили с другой. – С таким свяжись, к завтрему на самого вервь накинут и в Тверцу спустят». Но по счастью нашлись и те, кто готов был рискнуть. Раздвинув толпу, степенно вышел солидный бородач и протянул требуемое. – Накась, – басовито прогудел он и прищурился, внимательно оценивая стоящего перед ним Сангре. – Ишь, каков, – вынес он наконец одобрительный приговор и предложил: – Подсобить? – Коль не боишься, – улыбнулся своему добровольному помощнику Петр. – Будя, отбоялся, – отмахнулся тот и с силой надавил ногой на спину Алырю, перехватив у Сангре одну из рук татя и заламывая ее за спину. – Ежели бы поране на годок-другой – иное, – продолжал он негромко басить. – Тогда в мытниках Романец хаживал, а он безо всякого Рубца обходился, сам все имал. Ну а непокорных, стало быть, к ногтю, яко вшу. Ныне его не стало, так на тебе – Рубец объявился. – Мафия бессмертна, – подвел итог Сангре. – Ну ничего, чай не при демократах живем, живо хребет бандюкам поломаем. А тебя как звать-величать? – Нафаней батюшка нарек. – О как! – восхитился Петр, ибо в памяти моментально всплыл персонаж мультика о приключениях домовенка Кузьки. – Был у меня когда-то такой в знакомых, и… тоже смелый, вроде тебя. Ну что ж, еще пяток таких помощников и мы всех рубцов с торжища повыведем. – Дай-то бог нашему теляти волка задрати, – бодро пробасил Нафаня. Сангре вовремя закончил вязать татя – пока затягивал последний узел, прибежал низенький пузан с удивительно тонким и звонким голоском. Судя по болтающейся сбоку сабле, это и был пресловутый десятник Рубец. – Ты чаво тут порядки свои наводишь?! – злобно пропищал он. – И кто таков есть, что честной народ вязать удумал. Ну-ка, давай развязывай его немедля. – Тать он, – миролюбиво пояснил Сангре, нетерпеливо поглядывая по сторонам – где же Улан с остальными. – Взят с поличным. Вот, – и, подняв с земли, протянул платок с синей каймой, в который Алырь предусмотрительно завернул срезанный с кушака кошель. – Не мой енто, – плаксиво протянул вор. – Откель взялся, не ведаю. Видать тута давно лежал, а он, – последовал кивок в сторону Петра, – решил, что мой. – Слыхал, что тебе честный человек сказывает?! – завопил Рубец. – Слушай, я таки не пойму, за что идёт наш нервный разговор? – ласково пропел Петр, радостно улыбнувшись при виде спешившего к нему со всех ног Улана. – Говорю ж, татя взял и почти с поличным. – Остатний раз сказываю, развязывай его, не то… – и десятник с угрожающим видом ухватился за саблю. Но из ножен извлечь ее десятнику не удалось – руку перехватил подоспевший Буланов. – Ну, слава богу, – устало улыбнулся Сангре. – Я бы, конечно, и сам с этим Рубцом управился, но его ж тоже связать надо, а это в одиночку затруднительно. К тому ж у этого гаврика, раз он десятник, думаю, и подручные найдутся. И как в воду глядел. На выходе с торжища их встретило пятеро стражников. – Хватай их, робяты! – завопил мгновенно ободрившийся Рубец. – А лучше рубай сразу! Аль сами не видите – лихой народец с леса заявился, татьбу решил учинить. Но тут вперед выступил Улан. Как всегда хладнокровный и невозмутимый, он буквально в нескольких словах описал случившееся и жестко предупредил, что тот, кто сейчас посмеет обнажить против них саблю, будет иметь дело с самим Михаилом Ярославичем. Вовремя упомянутое имя князя сыграло свою роль. – Так ты не тать? – растерянно переспросил самый молодой. – Тати кошели срезают, а не десятников вяжут. Да и к князю не ходят, во всяком случае, добровольно, – отрезал Буланов, – а мы как раз к нему идем. Сами. Если веры нет, пошли вместе… Те нерешительно переглянулись между собой. – Пошли, пошли, – прикрикнул Сангре. …Когда Михаил Ярославич вышел во двор, Петр молча протянул ему срезанный у мужика кошель, завернутый в платок. Рассказывать о случившемся, согласно предварительной договоренности, принялся Улан. Разбор длился недолго, от силы полчаса. И вот уже князь принялся выносить приговор: – Этих в поруб, – распорядился он, указывая на обоих жуликов. – А тебя, Рубец… – он помедлил и внезапно повернулся к Сангре. – Как мыслишь, Петр Михалыч, какую казнь ему измыслить?