— Винсент сказал нам нечто очень важное о наших собратьях из Рассеяния. Этот давно умерший художник? О Рассеянии? — Они сделали и продолжают делать там такие вещи, которые не поддаются нашему воображению. Природные, дикие вещи! Взрывное увеличение популяции людей в Рассеянии подтверждает мои слова. В комнату вошла Мурбелла и остановилась за спиной Одраде, подпоясывая белый купальный халат. Ноги ее были босы, волосы влажны после душа. Так вот куда она выходила. — Верховная Мать? — сонным голосом спросила Мурбелла. Одраде ответила, почти не повернув головы. — Досточтимые Матроны думают, что могут предвидеть и контролировать любое проявление дикой жизни. Какой вздор. Они не могут контролировать даже себя. Мурбелла подошла к изножью кровати и вопросительно посмотрела на Айдахо. — Мне кажется, что я пришла в самый разгар беседы. — Сохранение равновесия — вот в чем ключ, — продолжала Одраде. Айдахо внимательно слушал Верховную Мать. — Человек способен сохранять равновесие на самых странных поверхностях, — говорила между тем Одраде. — Даже на совершенно непредсказуемых. Это называется «попасть в такт». Великие музыканты знают это. Серферы, которых я наблюдала на Гамму, когда была ребенком, тоже хорошо чувствовали поверхность. Некоторые волны опрокидывают тебя, но ты готов к этому, снова карабкаешься на доску и начинаешь все сначала. По необъяснимой причине Айдахо задумался еще об одной вещи, которую сказала Одраде. — У нас нет древних погребов и хранилищ. Мы все утилизируем и потребляем заново. Потреблять заново. Рециклизация. Кругооборот. Кусочки круга. Кусочки мозаики. Он сам был охотником и все прекрасно понял. Значит, кругооборот. Значит, Другая Память — это не древний погреб, а нечто, предназначенное для повторного использования. Это значит, что они использовали прошлое только затем, чтобы изменять и обновлять его. Попадание в такт. Странная аллюзия для женщины, которая утверждает, что всячески избегает музыки. Вспомнив это, он почувствовал свою ментатскую мозаику. Все стало похоже на хаос. Ни одна часть не подходила другой. Разрозненные куски, которые, может быть, и вовсе не предназначались друг для друга. Но они предназначались! Голос Верховной Матери продолжал звучать в его ушах. Значит, было что-то еще. — Люди, которые это понимают, доходят до сути вещей, — говорила Одраде. — Они предупреждают, что нельзя думать о том, что ты делаешь. Обдумывание действий — это верный путь к проигрышу. Надо просто делать! Не думать. Делать. Он почувствовал, что этот призыв пахнет анархией. Ее слова отбрасывали его к тем источникам, которыми ментаты не могли, не имели права пользоваться. Фокусы Бене Гессерит! Она делает это обдуманно, заранее рассчитывая на должный эффект. Где та привязанность, которую он иногда в ней чувствовал? Могла ли она заботиться о тех, с кем обращалась подобным образом? Когда Одраде ушла (он едва ли обратил внимание на ее уход), Мурбелла села на кровать и натянула рубашку на колени. Люди способны сохранять равновесие на странных поверхностях. В его мозгу происходило интенсивное размышление, мысли шли довольно прихотливыми путями. Куски мозаики пытались найти свое дополнение. Он ощутил новые волны, колышущие вселенную. Кто были те две странные фигуры, которые он видел в своих грезах? Они были частью этой волны. Он чувствовал, что прав, хотя и не мог объяснить, почему он так думал. Что хотела сказать ему Верховная Мать Бене Гессерит? — Мы изменяем старые обычаи и старые верования. — Смотри на меня! — сказала Мурбелла. Голос? Это было, конечно, не совсем то, но она явно пыталась испробовать на нем этот инструмент. К тому же она ни словом не обмолвилась о том, что они стали тренировать ее в своем колдовстве. Во взгляде ее зеленых глаз Айдахо уловил отчуждение. Значит, сейчас она думает о своих бывших сотоварищах, Досточтимых Матронах. — Никогда не старайся превзойти умом Бене Гессерит, Дункан. Она говорит это для видеокамер? Он не был в этом уверен. В ее глазах в последнее время появился огонек понимания и интеллекта. Было такое впечатление, что учителя надувают интеллектом Мурбеллу, словно воздушный шар. Ее мозг увеличивался в размерах точно так же, как округлялся ее живот, в котором вынашивалась новая жизнь. Ты перестала быть моей любовницей, моя замечательная, моя дорогая Мурбелла. Она стала превращаться в Преподобную Мать, хладнокровно рассчитывающую каждый свой шаг, каждое свое слово. Кто сможет любить ведьму? Я смогу и всегда буду. — Они схватили тебя, незаметно подобравшись, и теперь используют в своих целях, — сказал он. Он видел, что его слова попали в цель. Во всяком случае, теперь она поняла, что попала в ловушку, что ее заманили в западню. Как, черт возьми, умны эти выкормыши Бене Гессерит! Они взяли ее в тиски своими намеками на то, что дадут ей понять суть вещей, а это такая же магнетическая сила, как и та, что привязывает ее к нему. Какую ярость это вызовет у Досточтимой Матроны. Это мы заманиваем в ловушки, а не нас! Но Бене Гессерит смогли заманить в ловушку Досточтимую Матрону. Они дрались в разных весовых категориях. Они же почти сестры. Зачем это отрицать? Она сама хотела обрести их способности. Она хотела пройти за время этого испытания полный курс учения и научиться чувствовать все, что происходит даже за стенами этого корабля-невидимки. Она не понимает, что ее все еще испытывают? Они прекрасно понимают, что она все еще пытается сломать клетку, в которую они ее посадили. Мурбелла выскользнула из рубашки и легла рядом с Айдахо, но не стала прикасаться к нему. Она давала понять только, что чувствует близость между их телами, но это чувство было с колючками. Она не собиралась подпускать его к себе. — Сначала они хотели, чтобы я контролировал для них Шиану, — сказал он. — Как ты контролируешь меня? — Разве я тебя контролирую? — Иногда мне кажется, что ты прирожденный комик, Дункан. — Если я не смогу смеяться над собой, это будет означать, что со мной действительно все кончено. — И смеяться над своими претензиями на юмор тоже? — Это в первую очередь. — Он повернулся к ней и обхватил ладонью ее левую грудь, чувствуя, как под его рукой у Мурбеллы набухает и становится твердым сосок. — Ты знаешь, что меня так и не отучили от груди? — Нет, во всей этой… — Никогда. — Я должна была догадаться об этом раньше. Мимолетная улыбка коснулась ее уст, и через секунду оба расхохотались, заключив друг друга в жаркие объятия. Они ничего не могли с этим поделать. Мурбелла, правда, несколько раз от души выругалась. — Кого ты проклинаешь? — спросил Дункан, отсмеявшись, когда они отодвинулись друг от друга. Движение это, впрочем, далось им с большим трудом. — Не кого, а что. Нашу судьбу. — Мне кажется, что судьбу не очень трогают твоим проклятия. — Я люблю тебя, но мне нельзя будет этого делать, когда я стану настоящей Преподобной Матерью. Он ненавидел эти экскурсы, полные жалости к себе. Шути! — Ты никогда не была ничем настоящим. — Он осторожно погладил ее по округлому животу. — Я такая, как надо! — Это слово они исключили из обихода, когда начали тебя делать. Она отодвинулась от него, села и посмотрела Дункану в глаза. — Преподобные Матери не имеют права любить. — Я знаю. Неужели мука и тоска так явно проступают на моем лице? Но Мурбелла была слишком захвачена своими собственными переживаниями. — Когда меня подвергнут испытанию Пряностью… — Любимая! Мне не нравится сама идея подвергать тебя страданиям под каким бы то ни было предлогом. — Но как мне избежать этого? Я уже в прыжке. Скоро это падение ускорится, и тогда все произойдет очень быстро. Он хотел отвернуться, но ее взгляд удержал его. — Честное слово, Дункан. Я чувствую это. Это как беременность. Наступает момент, когда делать аборт становится очень опасно, и тогда остается одно — пройти предначертанный природой путь.