— Итак, мы любим друг друга. — Из огня да в полымя. Он отвлек мысли от одного опасного предмета и переключил их на другой, не менее опасный. — Но они запрещают это. Он взглянул на глазки видеокамер. — Эти собаки наблюдают за нами, и у них есть клыки. — Я знаю. И сейчас я разговариваю именно с ними. Моя любовь к тебе — не порок. Порок — их холодность. Они очень похожи на Досточтимых Матрон. Игра, из которой нельзя удалить ни одного фрагмента. Он хотел выкрикнуть эти слова, но сдержался, понимая, что наблюдатели услышат и то, что не было сказано вслух. Мурбелла права. Нельзя обольщаться иллюзией, что можешь усыпить бдительность Преподобных Матерей. Она смотрела на него, и ее глаза внезапно заволоклись какой-то пеленой. — Какая ты сейчас чужая. — Он понял, какой Преподобной Матерью она станет. Отвлекись от этих мыслей! Мурбелла иногда испытывала странное, похожее на отвращение чувство, когда думала о памяти, которую Айдахо сохранил о своих прошлых жизнях. Она считала, что предыдущие воплощения делали его похожим на Преподобных Матерей. — Я столько раз умирал. — Ты помнишь это? — Она каждый раз задавала ему один и тот же вопрос. Он только молча покачал головой, не желая ничего говорить толкователям из службы наблюдения. Только не смерти и не пробуждения. От частого повторения эти диалоги изрядно наскучили обоим. Иногда он даже не пытался занести эти воспоминания в секретный файл. Нет… это были встречи с другими людьми, долгая череда узнаваний. Это было то, чего, как она сама говорила, хотела от него Шиана. — Интимных тривиальностей. Это то, чего хотят все художники. Шиана сама не понимала, чего просит. Все эти живущие в его памяти люди каждый раз приобретали новое значение. Новые паттерны внутри старых. Мельчайшие детали приобретали мучительную ясность, которой он не мог и не хотел делиться ни с кем… даже с Мурбеллой. Прикосновение руки к моему плечу. Лицо смеющегося ребенка. Сверкание ярости в глазах нападающего противника. Мирские дела без счета. Знакомый голос, говорящий: «Я просто хочу поднять ноги и отрубиться. Не проси меня двигаться». Все это стало частью его существа. Они въелись в его характер. Жизнь спаяла все эти впечатления в один конгломерат, и он не смог бы никому объяснить, что это такое и как это произошло. Мурбелла заговорила, не глядя на Айдахо: — В тех твоих жизнях было много женщин. — Я их никогда не считал. — Ты любил их? — Они давно мертвы, Мурбелла. Одно могу сказать — в моем прошлом нет ревнивых призраков. Мурбелла погасила свет. Он закрыл глаза и в полной тьме почувствовал, как она вползла в его объятия. Он крепко обнял ее, понимая, что она остро нуждается в этом, но мысли продолжали свой заданный бег. Откуда-то из глубин памяти всплыли слова одного из учителей школы ментатов: «Самые значительные вещи могут стать абсолютно неважными в мгновение ока. В такие моменты ментат должен испытывать радость». Он не чувствовал никакой радости. Все эти жизни продолжали существовать в нем, невзирая ни на какие ментатские значимости. Ментат должен свежим входить в каждый новый миг своей жизни. Ничего старого, ничего нового, ничего, налипшего в душе из прежнего опыта, ничего поистине знаемого. Ты сеть и предназначен только лишь для того, чтобы исследовать добычу. Почему это не проходит? Что я натворил из этого жребия? Таков был взгляд ментата. Но не было способа, каким Мастера Тлейлаксу могли бы включить все клетки всех Айдахо-гхола, чтобы воссоздать его на этот раз. В серии собраний клеток должны были быть пробелы, и он знал, где расположены эти пробелы. Но в моей памяти нет пробелов. Я помню все. Он стал сетью, сплетенной вне Времени. Именно так я воспринимаю людей из моего видения… через сеть. Это было единственным объяснением, которое мог дать ум ментата, и если об этом догадаются Сестры, то они придут в ужас. Не важно, как он станет убеждать их в противном, они все равно будут кричать в один голос: «Это новый Квисатц Хадерах! Убейте его!» Так что, работай на себя, ментат! Он понимал, что большая часть мозаики уже у него в руках, но они все никак не складывались в цельную картину, не наступал тот момент, когда ментат чувствует себя вознагражденным за все свои вопросы. Игра, из которой нельзя удалить и одного фрагмента. Извинения за экстраординарное поведение. «Они хотят нашего осознанного участия в своей мечте». Испытующий пределы. Люди могут сохранять равновесие на самых странных поверхностях. Попади в такт. Не думай. Делай. *** Искусство в своих наивысших проявлениях подчиняет себе жизнь. Если оно порождает мечту, то эта мечта должна быть жизненно важной. В противном случае искусство оторвется от жизни — вилка не подойдет к розетке. Дарви Одраде По пути на юг Одраде с беспокойством подмечала тревожные изменения, случившиеся в природе за три месяца, прошедшие после предыдущей инспекционной поездки. Не напрасно она выбрала наземный способ передвижения. За армированными плазом стеклами экипажа открывались подробности, которые невозможно было бы разглядеть с высоты. Стало намного суше. Она и сопровождение ехали в легкой машине — на пятнадцать человек, включая водителя. Когда дорога становилась совсем не проходимой, включались подвески и реактивный двигатель. Машина была способна перемещаться со скоростью около трехсот скачков в час при движении по ровному месту. Эскорт (слишком большой из-за стараний Тамалейн) двигался сзади в автобусе, в котором, кроме того, находились смена одежды, пища и питье. Стрегги, сидевшая рядом с Одраде позади водителя, заговорила: — Нельзя ли устроить здесь маленький дождь, Верховная Мать? Одраде сжала губы. Это был самый красноречивый ответ. Они выехали слишком поздно. Все собрались на станции, но не покидали Капитул, ожидая сообщения Беллонды. В последнюю минуту пришло известие о большом несчастье, что потребовало личного вмешательства Верховной Матери. В такие моменты единственная роль, которую она могла сыграть, была роль официального пресс-атташе. Оставалось только выйти на трибуну и провозгласить: «Сестры, сегодня мы узнали, что Досточтимые Матроны уничтожили еще четыре наши планеты. Итак, мы стали еще меньше». Осталось только двенадцать планет, включая Баззелл, а безликий убийца с топором подкрадывается все ближе и ближе. Одраде чувствовала, как под ней разверзается пропасть, готовая поглотить ее. Беллонде было приказано не разглашать плохую весть до более подходящего момента. Одраде посмотрела в окно. Но разве может быть подходящий момент для такой вести? Они ехали к югу более трех часов по выжженной огнеметом зеркально-гладкой дороге, которая расстилалась перед ними, как темно-зеленая застывшая река. Путь пролегал между холмами, поросшими пробковым деревом, эта местность была ограничена горизонтом, на котором виднелись зубчатые вершины горных хребтов. Карликовым пробковым дубам позволяли расти хаотично, не ухаживая за ними, как за садами. Длинными извилистыми рядами дубы росли по направлению от подножий к вершинам холмов. Исходные посадки были почти не видны, закрытые буйной травой. — Там мы выращивали трюфели, — нарушила молчание Одраде. Стрегги припасла для Верховной Матери еще одну дурную новость. — Я слышала, Верховная Мать, что трюфели гибнут из-за недостатка влаги. Слишком редко идут дожди. Трюфелей больше нет? Еще немного и Одраде послала бы послушницу по особым поручениям в Управление Погодой: нельзя ли скорректировать погоду в этом районе?