Дзенсунни. Это очень древняя техника. Сестры используют ее для твоего избавления от старых травм. Слова стимулируют ответы подсознания. Страх вернулся с новой силой. — Мурбелла, почему ты дрожишь? — Досточтимые Матроны предупреждали, что с нами произойдет нечто ужасное, если мы попадем в руки Мастеров Дзенсунни. — Чушь собачья! Я прошел через это, когда учился на ментата. Его слова спровоцировали появление другого фрагмента. Откуда-то возник зверь о двух головах. Обе пасти открыты. В них — слова. Голова слева кричала «Одно слово…», а справа: «Приводит к другому!» Веселье вытеснило страх. Он улегся без смеха. — Дункан! — М-м-м! — В этом звуке послышалось отчуждение ментата. — Белл сказала, что Бене Гессерит использует слова, как оружие, в виде Голоса. «Инструмент управления» — назвала она его. — Это урок, который ты должна усвоить, как инстинкт. Они никогда не решатся обучать тебя чему-то более глубокому, пока ты не пройдешь эту ступень. Они просто не смогут тебе доверять. Но тогда я не смогу верить тебе. Она отодвинулась от него и посмотрела в глазок видеокамеры, поблескивающий в стене. Они все еще испытывают меня. Мурбелла была уверена, что учителя между собой обсуждают ее. Разговоры затихали при ее появлении. Они смотрели на нее с таким выражением, словно она была представителем редкого биологического вида. В мозгу зазвучал голос Беллонды. Щупальца ночного кошмара. Потом наступило утро. Она выполняла упражнения, и запах пота бил ей в ноздри. Она проходит испытание и должна держаться на расстоянии трех шагов от Преподобной Матери. Слышен голос Белл: — Никогда не становись экспертом, это подавляет способность рассуждать. Все это из-за того, что я спросила, нет ли слов, которые могут привести в Бене Гессерит. — Дункан, почему они смешивают духовное и физическое учения? — Тело и дух взаимно укрепляют друг друга. — Голос прозвучал сонно. Будь он проклят! Он опять засыпает. Она потрясла Дункана за плечо. — Если слова ни черта не значат, то почему они так много говорят о дисциплине? — Паттерн, — пробормотал он сквозь сон. — Грязное слово. — Что? — Она снова изо всех сил встряхнула его. Дункан перевернулся на спину и, едва шевеля губами, произнес: — Дисциплина — это образец, образцу нельзя подражать, это неправильно. Они говорят, что все мы — творцы образцов… мне думается, для них это то же самое, что «порядок». — Но чем образец так плох? — Он дает другим в руки рычаг для нашего уничтожения или заманивания в западню… которой мы не можем избежать, так же, как и не можем ничего изменить в естественном ходе вещей. — Ты сказал неправду о духе и теле. — Гм-м-м, что? — Это давление, которое прижимает одного человека к другому. — Разве это не то же самое, что я сказал? Эй! Ты собираешься говорить или спать, или как? — Или как. Мы не будем спать сегодня. Дункан тяжело вздохнул. — Они, кажется, не собираются укреплять мое здоровье. — Никто из них и не обещал тебе этого. — Это приходит позже, после испытания. Она знала, что он ненавидит само воспоминание об этой муке, но не смогла промолчать. Страшная перспектива захватила ее до глубины души. — Ладно! — Он сел, взбил подушку и, подложив ее себе под спину, уставил на Мурбеллу изучающий взгляд. — Так в чем дело? — Как они умны со своими словами-оружием! Она привела к тебе Тега и сказала, что ты несешь за него полную ответственность. — Ты не веришь в это? — Он думает о тебе, как о своем отце. — Это не так. — Нет, но… но ты сам разве не думал так о старом башаре? — Когда он восстанавливал мою память… Ну да. — Вы оба — пара интеллектуальных сирот, которые постоянно ищут родителей, которых нет с вами. Он не имеет ни малейшего представления о том, какую боль ты ему причинишь. — Это означает разбить семью. — Итак, ты ненавидишь в нем башара и очень рад, что сможешь причинить ему боль. — Я этого не говорил. — Почему он так важен для них? — Башар? Он военный гений, всегда совершал то, чего от него никто не ждал. Он побеждал противников тем, что всегда появлялся там, где его не ждали. — Но разве этого не может делать кто-то другой? — Может, но не так, как это делал он. Он сам изобретает тактику и стратегию. Вот так! — Он яростно щелкнул пальцами. — Еще больше насилия, как у Досточтимых Матрон. — Не всегда. Башар имел репутацию человека, способного побеждать без сражений. — Я знаю историю. — Не доверяй ей. — Но ты только что сам сказал… — История фокусирует свое внимание на столкновениях и конфронтации. В этом есть доля истины, но не вся истина. Есть упрямые вещи, которые прячутся под многочисленными наслоениями, нагроможденными историками. — Упрямые вещи? — История касается женщин, которые сеют рис, погоняя буйвола, который тянет ее плуг. В это время ее муж скорее всего воюет в чужой стране, не так ли? — Но почему это — упрямая вещь, и почему это важнее, чем… — Ее дети в доме, они хотят есть, им нужна пища. Мужчины в это время предаются своему сезонному сумасшествию. Но кто-то должен пахать. Она и только она — образ человеческого упорства. — В твоих устах это звучит очень горько… И вообще мне кажутся странными твои слова. — Учитывая мой военный опыт? — Да, и то, что Бене Гессерит постоянно подчеркивает, что его башар и его элитные войска… и… — Ты думаешь, что важные сами по себе люди занимаются важным самим по себе насилием? Они могут переехать женщину, пашущую на волах? — Почему нет? — Потому что очень немногие могут избежать их колесниц. Насильники проезжают мимо женщин, пашущих землю, и редко видят, что они только что прикоснулись к основной реальности. Бене Гессерит просто не мог пройти мимо этого.