Конечно, с мерзавцами вроде Алехандро было проще, потому что они оставляли следы из жертв. Но скоро я найду корни Эван. Предпочтительно, до того, как она появится снова. Я считал, что у меня было от восьми до десяти часов. Множество времени. Я мог даже сократить время на треть, если, может быть, позвонить Барретту и некоторым его знакомым, дерзким дамам-хакерам по имени Алекс и Джейшторм. И, конечно, они меня знали. Они знали, чем я занимаюсь. А я знал, что могу доверять им, особенно учитывая, что Алекс и Джейшторм сами были известны правосудием в плане кибернетики, перекачивали деньги у определённых аккаунтов придурков с Биткоинами и вкладывали их в счета благотворительности. Между всеми нами четырьмя, мы не только найдём мать Эван, но и узнаем её историю, историю её бабушек и дедушек, к каким заболеваниям она может быть предрасположена, и целые чёртовы генеалогические отчёты трёхсотлетней давности. Да, они были настолько хороши. Но я не хотел звонить им. Вы можете спросить почему. На самом деле, это была самая большая лажа. Я хотел проклятого уважения. Я не был каким-то придурком, кто присваивает себе чужую работу. Так что если я позову других, мне нужно будет рассказать Эвангелине, какие части я нашёл сам, а с какими частями помогли они. Я хотел славы за то, что выяснил историю её происхождения. Это было не похоже на меня, но я думал, что это имеет какое-то отношение к тому факту, что я нёс ответственность за боль, через которую она проходило. В смешении с тем фактом, что меня до нелепости влекло к ней, она впечатляла меня, и, может быть, я слегка жаждал её благодарности, и вы вполне можете понять мой мотив. Извращённый? Да, возможно. Полный самолюбия? Определённо. Но тем не менее честный. Я был бы никем, если бы не был честен. Солнце раскрасило небо почти через одиннадцать часов, пока принтер продолжал выдавать мне лист за листом, которые я осторожно скреплял степлером, перебирал и складывал в папку. У меня следка тряслись руки от недостатка сна и злоупотребления кофеина. Глаза казались опухшими и сухими. Шея и плечи хрустели. И, ну, мой желудок связался в тугой узел. Потому что я был так уверен, что она придёт, что будет знать, что я говорил с ней прямо. Но ничего. Разбираясь с последней страницей за свою, видимо, полностью бессмысленную бессонную ночь, я наконец услышал это. Видите ли, я находился внизу, в своём бункере. Почему? Скорее всего, самым точным объяснением будет паранойя. Мой род занятий делал вероятным то, что в конце концов за мной придут комы. Если они вломятся в мой дом, в бункере я был отчасти в безопасности. Если они найдут вход в мой бункер… ну, я работал над этим. Я медленно, но верно копал маленький туннель. Не для побега, потому что, честно говоря, я находился слишком глубоко в глуши. Бежать было некуда. Скорее это было место, где я мог спрятаться, если они зайдут в бункер. И я нашёл чертовски умный способ спрятать дверь. Но это должно было быть просто местом для пряток, последней попыткой остаться свободным человеком, продолжать свою работу. Так что я просто… естественно тянулся к бункеру, большинство времени. Из-за чего было чертовски сложно услышать что-то сверху. Но как только принтер перестал выплёвывать бумагу, с этажа выше донёсся определённый стук. На само деле, было чертовски позорно, как быстро я откатил своё кресло обратно к ноутбуку, чтобы проверить наружную камеру. Равно позорной была нелепая, практически дурацкая улыбка, которая угрожала расколоть моё лицо при виде склонённой головы Эвангелины, на тёмных волосах которой играло солнце, из-за чего они выглядели такими же шелковистыми, какими казались на ощупь. Боже, я не мог вспомнить последний раз, когда улыбался так сильно, чтобы заболели мышцы щёк. Месяцы? Годы? Я вообще когда-нибудь улыбался так широко? Я закрыл папку, засунул её под мышку и пошёл к двери на верхний этаж. — Ты не можешь просто сказать женщине, что её пытаются убить, а затем исчезнуть, придурок! — я услышал её крик через дверь, пока она стучала рукой по толстому дереву. На самом деле, я был уверен, что она дверь и ногой пнула. Это была милейшая вещь, чёрт возьми. — Не спеши раздеваться, — крикнул я, закрывая дверь в бункер и проходя к входной двери. — Или, если подумать, — произнёс я, открывая замки, — раздевайся, куколка, — добавил я, открывая дверь и обнаруживая девушку на крыльце, с комично приоткрытым ртом. И, чёрт побери, снова появилась проклятая дурацкая улыбка. Какого хрена? — Кто пытается меня убить? — она быстро пришла в себя, качая головой и тяжело сглатывая. На это я пожал плечами, прислоняясь к дверному косяку. — Чёрт меня побери, если бы я знал. Глава 7 Эван Мне было тяжело, ладно, практически невозможно уснуть. Поначалу потому что, ну, даже когда я пыталась закрыть глаза, в моих мыслях мелькало изображение отца и его приятелей с теми бедными, пострадавшими женщинами. Когда я вернулась в свою комнату, мне нужно было закрыть вкладки с изображением, и моё тело десять минут сотрясали рвотные позывы, прежде чем я наконец взяла себя в руки. А ещё, знаете, была другая проблема. Кто-то пытался меня убить? Конечно, мне инстинктивно захотелось сказать, что он меня дурачит, понемногу мстит, запудривая мне мозги. В конце концов, может быть, такой фрик получал от этого удовольствие. После того, как разобрался со мной по-своему. Уф. Эта часть не была причиной бессонницы. Нет. Вовсе нет. Отсутствие сна было точно связано с внезапной и разрывающей сердце реальностью жизни моего отца и, ну, с возможностью моей далёкой или может грядущей смерти. Так как дискуссия об этом в моей голове длилась едва ли больше пяти минут, я знала, что Люк не обманывает меня. Этот человек казался до неприличия честным. Если он говорил, что кто-то пытается меня убить, значит кто-то пытался меня убить. Так что, если он видел, что кто-то пытался меня убить, то доказательства должны были быть где-то на мне. Это заставило меня побежать в ванную, где я стянула с двери высыхающее полотенце и халат, чтобы открыть длинное зеркало. Дрожащими пальцами, я практически сорвала с себя майку, шорты и трусики, оглядывая себя. Но я не могла найти ничего неправильного. Это не значило, что ничего не было; это просто значило, что глазам Люка удавалось видеть больше, чем моим. Было нелегко спать, раздумывая о собственной смертности. Я задумалась, как это удавалось пациентам, которым оставалось жить всего пару месяцев. Я бы утопала в кофе и делала бы всё, на что никогда не находила времени до болезни. В общем и целом, моя жизнь была лучше, чем у большинства. Я путешествовала. Я видела самые красивые, извилистые, усыпанные белым песком, пронзительно-голубые пляжи в мире. Я пробовала фрукты, о существовании которых даже не знал никто к северу от экватора. Я учила и забывала несколько языков. Я испытывала прикосновение мужчины, который не хотел в мире больше ничего, кроме как доставить мне удовольствие. Я испытала удовольствие, отвергая мужчину, который хотел причинить мне только боль. Я танцевала на фестивалях, меняющих жизнь. Я жила. Я, как говорится, жила глубоко; я была переполнена жизненной силой. Однако, это не значило, что я готова была умереть. Чёрт, я не трахалась уже год.