– Да! Повелитель, – тихо сказал Ахизер. – Вот только мир… прежний ли он? – Что ты хочешь сказать, раб? – удивлённо спросил повелитель, и острая игла сомнения опять шевельнулась в его сердце. – Уже давно, очень давно разведчики приносят вести, что в мире всё не так, как раньше. Что он стремительно меняется, – прошептал старший помощник во всех делах. – Вот как? – удивился Хаммуил. – Люди стали меньше лгать? Стали меньше предавать друзей и доносить на ближних своих? Они стали меньше убивать друг друга? И больше не льётся кровь невинных? И матери не рыдают над телами своих детей? Или палачи и убийцы стесняются своего ремесла? Или рабы возжелали свободы? – Нет, повелитель, – прошептал Ахизер, упав на колени, – разведчики доносят, что мир стал меньше… – Меньше?! – захохотал повелитель, презрительно глянув на Ахизера. – Встань, раб! Главное, что у человека тут и тут! – он ударил жёсткими негнущимися пальцами в голову и сердце своего старшего помощника во всех делах. Отчего тот повалился в пыль у ног повелителя. – И пока сердце и голова не найдут общей дороги, ничего в этом мире не изменится! А больше он или меньше… какая разница! – Да! Повелитель, мудрость твоя не имеет границ! – крикнул Ахизер, поднимаясь на колени. – Мудрость? При чём тут мудрость. – усмехнулся Хаммуил. – Хотя, ты прав! Но продолжай, зачем ты подошёл? – Повелитель! – воскликнул Ахизер. – Что делать с теми, кто остался вокруг этой женщины? – Ничего. Они больше не нужны. Единственное, когда у этой пары родится мальчик, ты принесёшь его мне, – сказал повелитель и посмотрел на стоявшего на коленях Ахизера. – Это важно! – Воля твоя будет исполнена! – воскликнул старший помощник во всех делах. – Только караван, пройдя весь свой путь до конца, сможет изменить этот мир, – прошептал повелитель самому себе. Хаммуил перевёл взгляд на окружавшие его вершины деревьев, на горы за ними, и дальше: на бело-жёлтое светило, встававшее над миром. Караван выходил из тьмы и становился на дорогу, ведущую на восток, к точке, где восходит солнце. Тут он почувствовал, как сердце сбилось с давно налаженного ритма. Как будто кто-то стальными и ледяными пальцами сдавил, пытаясь остановить его биение, и дальше: раздавить, разорвать… В груди стало жарко, и жар этот рос и становился нетерпимым… Пылали грудь, шея, плечи… Сердце бешено стучало, пытаясь вырваться из обхвативших его стальных пальцев. Но те держали цепко и всё сильнее и сильнее сдавливали. Всё пылало перед глазами повелителя, и он уже не различал свою свиту, повозки, и всё, что его окружало. Даже светило, встававшее из-за линии гор, потускнело и стало багрово-красным… Ещё немного – и тьма навалилась на повелителя, ноги его подкосились, и он пошатнулся… Хаммуил попытался набрать полную грудь воздуха, понимая, что это его последний вздох… Глухое рычание, больше похожее на стон, вырвалось из груди Хаммуила, и он проснулся. Несмотря на то, что с двух сторон тело повелителя согревали пышнотелые наложницы, его знобило, и весь он покрылся липким холодным потом. Тяжело дыша, он встал, хрустнув суставами ног, накинул на плечи плащ, искусно сшитый из шкур диких кошек, краем глаза заметив, что наложницы обнялись, грея своими телами камень постели. Он убрал щит, висевший на стене, и тут же в вырубленную в скале комнату ворвался неяркий луч света. Сложная система зеркал, созданная неизвестным мастером тысячи лет назад, позволяла солнечному свету проникать сюда, на сотни метров в толщу земли. – Ахизер, – негромко позвал повелитель, и тут же из тёмного угла вышел старший помощник во всех делах, – пусть приготовят воду источника… и позови толкователя снов. Движением руки Хаммуил отпустил преданно глядящих на него наложниц и подошёл к столу, высеченному из камня и заваленному пергаментными свитками, разными по размеру и толщине. Взяв в руки один из листков, лежащих на гранитной глади стола, он прочёл заглавие: повелитель Шаллум, смерть близнецов Кадес. «Одна смерть, – подумал Хаммуил, – где же их рождение…» Из окна, прорубленного в стене пещеры, послышался звон мечей. Повелитель отошёл от стола к окну и, отдёрнув занавесь, расшитую серебром, увидел в нижнем зале каменного дворца освещённых огнём факелов на тренировочном помосте своих дочерей – Иефир и Хаттуш. Те затеяли сабельную схватку. Как и всегда, позади каждой стояло по три раба, и дочери, защищая рабов, что были за их спинами, стремились пробить защиту друг друга и снести головы тем, что стояли прямо перед каждой из них. Ефир сделала глубокий выпад, надеясь попасть саблей в шею раба, которого защищала её сестра, но та, отбив саблю сестры, лихо крутанулась вокруг собственной оси и, оказавшись за спиной Ефир, выбросила горизонтально руку, вооружённую саблей, и тем самым отрубила голову старому рабу, стоявшему по центру за спиной сестры. В ответ Ефир издала гортанный крик и в прыжке с высоко поднятой саблей попыталась достать голову девочки-рабыни, стоявшей в стороне, у самого края помоста. Но Хаттуш, упав на колени, заскользила по помосту, залитому кровью. Оказавшись под сестрой, она резко подняла руку с саблей, но не смогла полностью отвести удар, и сабля Иефир, скользнув по волосам рабыни, срезало той ухо, обильно залив кровью шею и плечо. Позади повелителя, что-то сдвинулось, и шелест упавших листов пергамента со стола заставил отвлечься от схватки. Обернувшись, он увидел Мааца, толкователя снов, склонившего голову. Тот стоял в тени колонны, у самого входа в покои повелителя, так, чтобы не оскорблять своим обезображенным видом взора Хаммуила. И только стоящий на коленях перед ним раб-поводырь отчётливо выделялся в лучах рассеянного света. – Скажи, Маац, – сурово спросил повелитель, – сны этой ночи сбываются? – Сейчас месяц Фартиб и его ночь Паитир, – толкователь снов поднял голову, у которой не было лица, – ни один из снов этой ночи не сбудется! – Ты ошибаешься, пророк! – грозно сказал Хаммуил. – Этот сон, что только что был у меня, должен сбыться! Толкователь снов дерзко сделал шаг вперёд и поднял к глазам повелителя своё выжженное жертвенным пламенем лицо. Ещё бы! Ему нечего бояться! Все повелители, становясь таковыми, первое что делали, так это клялись на жертвенном граните тринадцатой повозки, что не тронут судьбу толкователей снов. Этим же обрядом огнём сжигалось лицо нового толкователя снов, вырывался нос, выкалывались глаза. Но, чтобы ни говорил толкователь снов повелителю, жизнь его оставалась неприкосновенна. И умирал он своей смертью. Так было всегда. Но не с рабами, что вели по жизни толкователей снов. Повелитель вспомнил, как тринадцать лет назад он, только что ставший таковым, в гневе зарубил поводыря прежнего толкователя снов. Когда тот твёрдо сказал «нет» в лицо повелителю. Как вся свита ужаснулась, ожидая, что обрушится каменный свод пещер, и даже личный палач повелителя отступил глубже в тень! Но ничего не случилось: и меч не сломался, и рука не отсохла, и жизнь пошла дальше. И был отпущен прежний толкователь снов и новый встал на его место. «Где-то ты бродишь, слепой старик, в поисках подаяния, или давно сгнили твои кости в одной из множества глухих каменных щелей, – подумал Хаммуил, – или сразу сожрали тебя звери подземелий. Хотя это вряд ли: даже они побоятся прикасаться к толкователям снов». И вот теперь опять толкователь снов говорит «нет»! А ведь всегда повелители призывают к себе толкователей снов в переломные моменты судьбы, когда так нужна их поддержка. Вот и то, что Хаммуил увидел во сне, должно быть пророчеством: всё указывало на это! А ведь Маац даже не спросил, что он видел! Хаммуил почувствовал, как кровь застучала в висках, как непроизвольно сжались его кулаки, и как задышал ему в спину ужасный Онам, готовый преступить клятву, данную повелителем. – Мы часто ошибаемся, повелитель, но никогда в ночь Паитир сны не сбывались! – громко и уверенно сказал толкователь снов Маац. – И этот не сбудется! Звон сабель за спиной Хаммуила оборвался. Оглянувшись, он увидел своих смеющихся дочерей. Обнявшись, они спускались с помоста, на котором теперь в полном одиночестве, вся в крови, текущей из раны на голове, там, где должно быть ухо, стояла живая девочка-рабыня. Остальные пять рабов бесформенными мешками валялись в крови на помосте. «Всё-таки старшая победила», – улыбнулся про себя Хаммуил и вспомнил младшую дочь Азуву. Та не столь хорошо владела оружием, но в рукопашной схватке ей не было равных, а в мире, что там, наверху, люди не носят оружия. – Ступай, пророк, – скривил рот повелитель, – и поверь мне: этот сон сбудется! Близнец стоял в темноте и смотрел, как на разложенном диване Вадим вовсю занимается любовью с… как её… Светланой. Весьма ловко подставленной ему спецслужбой. Всё-таки ловить дилетантов – сплошное удовольствие, правда, так можно и всё навыки ищейки растерять… Хотя самому близнецу и делать ничего не пришлось. Муж Тани никак не успокаивался, всё ему было мало, и он добился, чтобы Вадим Плюш был признан лидером преступной группировки, готовящей теракт в городе. Дело моментально передали в спецслужбы, а те в свою очередь отнеслись к нему весьма серьёзно, не зная всей подоплёки. Вадима обнаружили утром следующего дня после его исчезновения у касс на железнодорожном вокзале: этот идиот решил купить билеты, но никуда не уезжать. Близнец усмехнулся: идея в общем-то неплохая, но далеко не новая, да и выполнена весьма топорно. Арестовывать Вадима не спешили: он должен был, рано или поздно, по версии следствия, связаться со своими сообщниками. «Бедный Бакст, – подумал близнец, – так ты и не станешь обратно майором. Впрочем, теперь ты уже никем не станешь: тело твоё с раздробленной головой лежит в морге, и опознать тебя некому…» Со стороны дивана раздались стоны и крики: похоже, дело шло к концу. Близнец посмотрел в открытое окно комнаты. Облачность, солнца почти нет, так, рассеянный свет, что весьма кстати: сгущающаяся темнота в комнате надёжно скрывала его. «Что ж, ты парень, такой непостоянный: какие-то три дня – и ты совсем забыл свою Таню. А ведь она надеется, ждёт, думает, как тебя спасать… Ты просто обязан с ней встретиться, ты обязан вывести меня на неё. Рядом с тобой она беззащитна, как всякая любящая женщина со своим мужчиной, и вот тогда я выполню, что предначертано. Я не подставлюсь, как брат!» Луч света проник в комнату. Похоже, ветер разгонял тучи. Близнец оторвался от действа, происходящего на диване, и посмотрел в окно. По лучу света стремительно шагал Навуходоносор! И в каждой руке он держал по короткому мечу, которые больше походили на широкие кинжалы. – Какого чёрта! – воскликнул близнец. – Что этому убийце здесь надо! И тут до него дошло: Навуходоносор шёл убивать! Чем этот бедолага мешает каравану? Зачем, почему он должен умереть?! Времени искать ответы не было: Навуходоносор стоял на подоконнике. Главное, сорвать их план, а значит, Вадим должен жить! Близнец сделал шаг и вышел из тени. Его появление было весьма неожиданно. Парочка на диване прекратила своё занятие и уставилась на близнеца, но главное, Навуходоносор споткнулся и вместо того, чтобы одним прыжком преодолеть расстояние между окном и диваном, как он хотел, просто спрыгнул на пол. – Ты?! – выдохнул он. – Сейчас ты умрёшь! Навуходоносор поднял руки с мечами-кинжалами на уровень груди и сделал шаг к близнецу. И тут же ощутил сильный удар в затылок. В глазах потемнело и, чтобы удержаться на ногах, он сделал шаг вперёд. В следующее мгновение, поняв, что близнец за его спиной, он юлой крутанулся, выбрасывая правую руку с мечом туда, где должна быть шея близнеца. И снова сильный удар в затылок. На этот раз он не устоял и, сделав два шага, упал на колени. Близнец опять очутился за его спиной. Понимая это, Навуходоносор повернулся всем телом и упал на спину, одновременно выставляя над собой в сторону близнеца мечи. И тут же острая невыносимая боль возникла в паху. Боль была настолько сильной, что Навуходоносор на мгновение потерял сознание. Близнец, стоя над поверженным стражем каравана, обернулся к парочке, что лежала на диване. Вадим сидел на попе, прижавшись к стене, и с ужасом смотрел на него. А девчонка, молодец, нисколько не растерялась и всем телом прикрывает этого доходягу, похоже, в её задание входит не только контролировать Вадима, но и сохранить ему жизнь, по возможности, конечно. Он обратил внимание, что она шарит рукой по простыням и, найдя, что-то поднесла к лицу. «Телефон, – понял он. – Это хорошо, помощь она всегда…» Острая боль пронзила его левое бедро. Он обернулся. Навуходоносор, вставая с пола, нанёс удар и достиг цели: его меч вошёл в ногу близнеца выше колена. Близнец отступил, и между Навуходоносором и Вадимом осталась это девочка, что-то кричащая в свой телефон. Навуходоносор поднялся на ноги и бросился к дивану. Близнец понял: не успевает. Косой взмах меча – и девчонка замолчала. Он увидел меч, разрубивший её надвое под грудями и остановившейся только в деревянной спинке дивана. Тут же густой кровавый поток залил Вадима, Навуходоносора, простыни. И у близнеца появились так нужные ему мгновения. Шаг – и он за спиной Навуходоносора, удар – и Навуходоносор на полу, ворочается, пытаясь подняться. Раненая нога подвела, и смертельный удар не получился. Он нащупал в кровавых простынях телефон и вложил его в руки Вадима. – Я от Тани, – зашептал близнец в лицо Вадима, – звони ей, назначь встречу, она знает, как помочь тебе, как вытащить из этого дерьма! Краем глаза он увидел, как Навуходоносор поднимается на ноги. Близнец схватил торчащий из спинки дивана меч и почти без замаха ударил. И опять раненая нога подвела: Навуходоносор легко увернулся и нанёс колотый удар, целясь Вадиму в голову. Но с этим близнец справился легко. Кулаком левой свободной руки он снизу нанёс удар в челюсть Навуходоносора, и тот вновь упал на пол. Правда, и сам близнец не удержался на ногах и повалился на разрубленное тело девушки. Он возился на её теле, пытаясь подняться, и видел, как Навуходоносор уже на ногах отступил к противоположной стене. Наконец близнец встал, весь в крови этой девчонки, и направился к Навуходоносору. И опять раненая нога дала о себе знать. Он остановился и удивлённо посмотрел на свою левую руку, кулак которой сжимал что-то мягкое. Сердце, сердце этой девчонки. Он отшвырнул его и тут же усилием одной кисти правой руки, сжимавшей рукоять меча, метнул меч в голову Навуходоносора. Тот сдвинулся на какие-то сантиметры, и меч, пролетев мимо, воткнулся в стену. – Таня, Танечка, тут такое! – всхлипывал Вадим. – Как мне… зачем всё это… «Чёрт, – подумал близнец, – ведь страж каравана даже не ранен! Так, получил несколько ударов, подумаешь нос и челюсть разбита, да синяк на затылке, а в остальном целёхонек и выглядит бодрячком». Вдруг поток солнечного света залил комнату через открытое окно, и близнец увидел, что Навуходоносор стоит рядом с зеркалом, висевшим слева от него на стене. – Уджант диб туку саг! Ур анх маат шэну диб! Туш ар ири! – закричал Близнец заклятье, и увидел, что оно действует: Навуходоносор стал исчезать. В его глазах появилась растерянность и паника. Он явно не понимал, что с ним происходит. – Сипад эн дип манус ири! Сап шену мунас ра! Ещё мгновенье – и Навуходоносор пропал. Близнец перевёл дух и посмотрел в зеркало. Из зеркала на него смотрел худой старик, лицо которого изрезали глубокие морщины. Властитель! Несомненно, это он! В его глазах горели кроваво-красные угли, рот искривлён судорожной гримасой, а руки с длинными скрюченными костлявыми пальцами тщетно тянулись к близнецу. А рядом с властителем стоял, тяжело дыша, весь в крови, лучший страж каравана Навуходоносор. – Так вот оно что! – вскричал, не удержавшись, изумлённо близнец. – Заклятье не прячет стражей, не запирает их в зеркалах! Оно отправляет вас обратно в караван! Как же всё просто! И как ошибался младший Пашхура! Ведь по заклятью, по его словам, следом за стражей и я, мы, близнецы, пройдём в караван и встанем рядом с властителем! И всё, всё будет кончено. Как же ты ошибался, младший Пашхура! Но не сейчас, я ранен, да и властитель видит меня… А сейчас Таня… Тут он увидел, как зеркало покрылась туманом, и из этого тумана возникла рука мощным предплечьем, с вздувшимися венами, и рука эта держала цепкими пальцами меч, сильно похожий на кинжал с широким лезвием. Сильным уверенным взмахом эта рука, рука Навуходоносора, метнула кинжал, и близнец взмахнул своим мечом, пытаясь остановить полёт кинжала, но не попал. Близнец обернулся и понял: этот бой он проиграл! Высокая деревянная спинка дивана остановила полёт кинжала, который, пройдя через шею Вадима, отсёк его голову и глубоко застрял в дереве. Тело Вадима завалилось в кровь, на разрубленное тело этой девицы, как её… Светланы, а его голова покоилась на широком лезвии кинжала, точно голова Локсодорма на блюде, в то утро, когда близнец расправился с воинами каравана. Он бросился назад, к дивану, телефон лежал тут же на кинжале, рядом с головой Вадима. И из динамика слышался голос Тани: – Милый мой, любимый всё будет хорошо, всё наладится. Я знаю, что мы сделаем, мы спасём тебя… Близнец взял трубку в руку, и услышал, как в замочной скважине поворачивается ключ. Похоже, опергруппа, которая страховала свою сотрудницу на разный непредвиденный случай. «Вот молодцы, – подумал близнец, – и минуты не прошло, как она звонила. Только вечность канула». – Таня! Я друг Вадима, – сказал близнец в трубку взволнованным голосом, – Вадима только что арестовали. У меня для вас его письмо. Приходите завтра к восьми утра к нему на квартиру, я буду там вас ждать. Он раздавил телефон пальцами и взглянул в глаза вбежавшего в комнату оперативника, который остолбенел от увиденного количества крови и разрубленных тел. «Как же ты ошибался, младший Пашхура, – горько подумал близнец, – всё оказалось так просто!» Он сделал шаг и скрылся в темноте. Повелитель Хаммуил появился на верхнем ярусе обходного моста, освещённого множеством нещадно чадящих маслом лампадами, и остановился у арки коридора, ведущего в следующий зал через толщу скалы. Ему открылся общий вид города, выдолбленного в скалах, где тысячи лет караван ждал своего часа. Огромное пространство, сплошь заполненное низкими каменными строениями, более похожими на норы, чем на дома. Жилища рабов и погонщиков. И только изредка среди унылых и однообразных построек попадались длинные деревянные бараки – казармы стражников. Кое-где горели костры у входов в это подобие домов: там жили погонщики. Рабы же не могли разжигать огонь, и появлялись из своих нор только по надобности господ или когда звучал колокол кормёжки. Повелитель знал: соглядатаи донесли, что там, в норах, рабы вырыли целую систему ходов со своими залами и переходами. Вся скалистая порода под казематами выдолблена и изрыта длинными, уходящими вглубь и в разные стороны туннелями. Именно там, глубоко в недрах гор, куда опасались спускаться даже лучшие командиры со своими отрядами стражников, зрело глухое недовольство и яростная озлобленность тех, кто все эти века держал караван на своих плечах. И раз в триста или пятьсот лет обезумевшие толпы рабов выплёскивались из этого котла в подземный город, сметая всё на своём пути. Рабы, вооружённые крючьями, кувалдами, лопатами и другим подручным инструментом, не имевшие опыта рукопашных боёв и не знавшие тактики ближнего боя, были обречены ещё до того, как пехота стражи вставала на их пути. Любой бунт рабов всегда подавлялся быстро и кроваво. После чего всё гнилое заплесневевшее подбрюшье пещер выжигалось жертвенным огнём и вычищалось пехотой стражи. Оставшихся в живых бунтарей скармливали хищникам подземелий, и всё возвращалось на круги своя. Рабы трудились, стража охраняла, соглядатаи доносили, знать ждала. А внизу вновь зарождался и тлел огонь бунта.