(Из записной книжки следователя) I. Сорванная охота Просматривая свои старые записные книжки с содержанием наиболее интересных следственных дел, я невольно задержался на описании одного, которое из десятков и сотен расследованных мною наиболее ярко и полно осталось в моей памяти. Поскольку это имеет прямое отношение к тому, о чем мне хочется рассказать, то сразу же поясню, что охотником я стал намного раньше, чем работником органов юстиции. Но и тогда, когда я стал следователем, а затем прокурором, я не изменил своему любимому увлечению. Охота меня всегда привлекала своей подвижностью, возможностью познания новых мест, встречами с интересными людьми, новизной впечатлений, а самое главное — общением с чудесной природой. С годами я стал замечать, что мои знания, опыт, привычки, полученные на следственной работе и приобретенные в процессе моих охотничьих скитаний, стали переплетаться самым тесным образом: на охоте я нередко проводил аналогию с каким-нибудь случаем из следственной практики, и, наоборот, ведя уголовное дело, я нередко призывал на помощь свои охотничьи познания. На охоте, зная повадки зверя, я любил обкладывать свирепого кабана или терпеливо распутывать сложное хитросплетение следов «косого». Особое спортивное удовлетворение я получал от правильного выбора своего места на охоте на волков с флажками или окладом. Только хорошее знание местности и повадок этого хитрого серого разбойника позволяло, порою почти безошибочно, разгадывать возможный ход зверя и подставить свою верную двустволку как раз на его пути. Не меньше, чем охотой, я увлекался расследованием сложных, запутанных уголовных дел. Знание криминалистики, новых научных методов расследования, жизненный и практический опыт, изучение психологии людей из преступного мира, а самое главное — горячее желание во что бы то ни стало напасть на след, настичь, разоблачить преступника помогали мне в успешном расследовании очень сложных дел. Я не хочу этим сказать, что охотничьи навыки всегда были нужны мне в моей следственной практике. Тем более не собираюсь отождествлять зверя и человека, пусть даже из преступного мира. Но смело могу утверждать, что мои охотничьи навыки и знания очень помогали в расследовании такой категории дел, как несчастные случаи на охоте. Вот об одном из таких дел и напомнила мне записная книжка. В то время я работал старшим следователем в одном из северо-западных городов. Большая нагрузка, сложность дел, работа, зачастую заставляющая забывать разницу между днем и ночью, нерегулярный отдых требовали нервного напряжения и немалых физических усилий. Уставали мы очень. Нечего говорить о том, с каким нетерпением я ожидал свой очередной отпуск. Сколько с ним связывалось надежд и желаний! В отличие от большинства своих сослуживцев я не пользовался ни домами отдыха, ни санаториями, предпочитая восстанавливать свои силы на охоте и рыбалке. В тот год, как и в предыдущие, я решил провести отпуск в устье реки Неман, на побережье Курского залива. В 1944 году немецкие войска, поспешно отступая, с целью затруднить продвижение наших войск вдоль побережья Балтийского моря взорвали левобережные дамбы на реке Неман и на канале Гильге. Хлынувшими водами была затоплена территория протяженностью до 100 километров в длину и местами до 35-45 километров в ширину. Советским воинам пришлось не только преследовать отступающего врага, но и спасать немецких граждан, проживающих в населенных пунктах, оказавшихся под водой. Прошло всего лишь два года, и культурные, хорошо возделанные, обильно удобренные земли буйно покрылись зарослями камыша. Отсутствие жителей, прекрасные кормовые и присадные места превратили этот затопленный район, находящийся к тому же на трассе большого пролета, в настоящее утиное «Эльдорадо». В осенние месяцы тысячные стаи уток всевозможных пород покрывали прибрежные воды залива, находя здесь отдых и обильную пищу. Спокойную гладь залива, точно белоснежные яхты, бороздили большие стаи непуганых лебедей... В тот год, примерно за месяц до предполагаемого отпуска, я буквально удвоил темпы своей работы, стараясь окончить группу дел. Работал день и ночь. Желанное время медленно, но все же приближалось. Оставалась неделя до дня отпуска, когда мне пришлось выехать в другой город, где предстояло закончить последнее дело. С глубоким удовлетворением много и хорошо поработавшего человека я дней через восемь возвратился домой, радостно предвкушая уже почти зримый отпуск. Утром, придя на работу в прокуратуру, я энергично принялся оформлять последнее дело, окончив которое я мог уже считать себя отпускником. Видя кипучую деятельность и зная, какая сила подгоняла меня, товарищи по работе беззлобно подсмеивались над моей охотничьей страстью, давая всевозможные шутливые советы и пожелания. Во второй половине дня раздался телефонный звонок, и я был вызван к прокурору. В кабинете, кроме прокурора и начальника следственного отдела, я увидел и работника милиции в звании майора, перед которым на столе лежало следственное дело и большой пакет, завернутый в плотную серую бумагу, перевязанную толстым шпагатом. Уже по тому, как все трое взглянули на меня, едва я вошел в кабинет, я сразу же оценил обстановку и понял, что над моим отпуском нависла реальная угроза. Пригласив к столу и обращаясь ко мне, прокурор спросил: — Владимир Иванович, вы знаете, что на днях на охоте убит директор завода Зимин? Я был страшно поражен, услышав это, и, широко раскрыв удивленные глаза, уставился на прокурора... Посмотрев на мое растерянное выражение лица, без слов говорящее, что мне об этом ничего не известно, прокурор продолжал: — Так вот, в прошлое воскресенье 5 октября на одном из островов озера Лубнова был обнаружен труп Зимина с наличием на нем огнестрельного ранения. Следствием занималось районное отделение милиции. Я их очень торопил всю эту неделю, и вот сейчас прибыл товарищ майор, — прокурор кивнул головой в сторону сидящего работника милиции, — он доложил свои соображения по этому делу. По мнению майора, здесь типичный случай неосторожного самоубийства, который у него сомнений не вызывает, но... — прокурор сделал паузу, а затем продолжал: — Но у меня вот почему-то такой уверенности нет. Верно, нужно при этом сказать, что я довольно поверхностно знаю материалы дела. Обращаясь ко мне, прокурор закончил: — Учитывая важность дела и не желая затягивать сроки следствия, я решил поручить вам немедленно тщательно изучить все материалы дела и дать по ним свое заключение, а если дело еще не доследовано, то составьте подробное указание по методике расследования. Улыбнувшись и обращаясь к присутствующим, явно желая меня подбодрить, прокурор заметил: — Я поручаю это Владимиру Ивановичу лишь потому, что он не только опытный следователь, но и прекрасный охотник, так что наличие этих двух качеств поможет ему успешнее, чем другому, справиться с поручением. Спросив меня, знал ли я покойного Зимина, и выслушав мой утвердительный ответ, прокурор отпустил меня, выразив пожелание, чтобы на следующее утро я доложил ему свои соображения по делу. Взяв у майора дело и пакет с вещественными доказательствами, я отправился в свой кабинет. Знал ли я Кузьму Ивановича Зимина?.. Ну кто в нашем городе не знал этого человека! Директор большого завода, Кузьма Иванович, несмотря на свою занятость, находил время и для стенда, которым он очень увлекался, и для любимой охоты. Душевный товарищ, весельчак и балагур, умелый рассказчик охотничьих небылиц... С ним не скучно было ехать длинной дорогой или коротать время у ночного костра. Никто из знавших товарища Зимина как охотника не мог упрекнуть его в излишнем азарте, нарушении правил охоты или охотничьей этики. Всегда спокойный, всегда уравновешенный человек — таким знали мы товарища Зимина. Какая нелепость! Стать жертвой собственной неосторожности... Немного успокоившись от нахлынувших на меня воспоминаний, я попытался было продолжить прерванную работу, но, убедившись, что лежащее на столе дело о смерти товарища Зимина все время приковывает мое внимание, оставил эту попытку и полностью переключился на изучение полученных материалов. Прежде всего я осмотрел вещественные доказательства, находившиеся в сером бумажном пакете. Их там было немного: майка и верхняя рубашка покойного Зимина из плотной шерстяной материи. Они были обильно окровавлены и имели разрывы ткани; перочинный ножик; одна стреляная гильза и один снаряженный патрон 16-го калибра. Последним был бумажный пакетик, в котором оказалось небольшое количество дробин. Эта дробь, как я тут же выяснил, была извлечена из трупа Зимина при его вскрытии. Я несколько удивился тому, что дробь оказалась второй номер. Стрелять утку ранней осенью дробью второй номер, да еще из садочного ружья? Нет, это не походило на Зимина... Я хорошо помнил его стендовое ружье системы «Зауэр». Тяжелое, прикладистое, с широкой спокойной планкой, оно составляло предмет его гордости и зависти стендовиков, понимающих толк в ружьях. Тут только я вспомнил о том, что ружья почему-то при деле не оказалось, а оно должно быть как вещественное доказательство. Связавшись по телефону с районным отделением милиции и выяснив, что ружье находится там, я предложил немедленно доставить его в прокуратуру. В это же время я вспомнил о том, что осмотренные мною гильза и патрон были 16-го калибра, в то время как мне было известно, что у товарища Зимина ружье 12-го калибра. В чем тут дело? Быстро перелистав материалы и найдя протокол осмотра места происшествия, я из него узнал, что у трупа лежало ружье не 12-го калибра, как я предполагал, а 16-го. Это еще больше меня удивило. Отложив в сторону осмотренное мною, я углубился в страницы протоколов, допросов свидетелей и других документов, имеющихся в деле. Изучив все материалы, я установил следующее. В субботу 4 октября Зимин вместе с группой охотников отправился на озеро Лубное. Из города выехали на грузовой автомашине уже поздно вечером и на охотничью базу прибыли около трех часов ночи. Быстро получив лодки, охотники, не задерживаясь, поспешили встречать утреннюю зорьку, каждый на свое излюбленное место. Перед охотой условились о том, чтобы на базу всем вернуться к четырем часам дня, с тем чтобы к вечеру быть в городе. После охоты к назначенному времени собрались все, за исключением Кузьмы Ивановича. Некоторое время его опозданию не придавали значения и, зная его обычную пунктуальность, рассчитывали, что он вот-вот должен подойти. Однако время шло, а его все не было. Шутки по поводу предполагаемых причин опоздания сменились беспокойством и тревожными предположениями: «Озеро Кузьма Иванович знал хорошо и заблудиться не мог. Опрокинувшись с лодки, утонуть не должен, так как был тренированным пловцом. Здоровье у него было вполне надежное, — думали охотники. — Так что же с ним случилось?..» Народ в компании Зимина был серьезный, дружный, а поэтому, подождав его около двух часов, единодушно решили возвращаться к озеру, садиться на лодки и отправляться на его розыски. Вместе с охотниками отправились и два егеря — местные жители. Следуя вдоль камыша, окаймлявшего небольшой лесистый остров, егерь Волков обнаружил у берега лодку, а затем, сойдя на остров, нашел и труп Зимина. Немедленно по телефону сообщили в райцентр. На место происшествия прибыли следователь, оперативный работник милиции и судебно-медицинский врач. Осмотр места, где лежал труп Зимина, начали с восходом солнца, то есть с восьми часов утра. Согласно составленному на месте протоколу осмотра, труп Зимина лежал на небольшой, заросшей травой полянке на краю острова. Неподалеку от трупа находилось старое кострище с приготовленной охапкой валежника. Тут же рядом стоял котелок, наполненный водой. Труп Зимина лежал на правом боку. Возле его ног, справа, лежало охотничье ружье, бескурковое, 16-го калибра, фирмы «Пипер-Баярд», стволы которого были направлены в сторону головы трупа. В правом стволе находилась стреляная гильза, в левом — заряженный патрон. В непосредственной близости от трупа лежал его рюкзак, в котором, кроме патронов и предметов охотничьего обихода, ничего не было. Тут же рядом с рюкзаком на развернутой газете лежали перочинный нож, кусочки сыра, две сардельки, нарезанная ветчина, а также нарезанные куски белого, серого и черного хлеба. Как было отражено в протоколе осмотра, полянка, на которой лежал труп Зимина, была покрыта высокой травой с торчащими засохшими пеньками можжевельника. Заряд дроби № 2, попав в левую верхнюю часть живота, повредил жизненно важные органы, от чего, как утверждала экспертиза, смерть наступила очень быстро. Вокруг входного отверстия в верхней рубашке, бывшей на трупе, экспертиза обнаружила следы пороховой копоти и несгоревшие порошинки. Исходя из наличия трупных пятен на теле покойного, смерть наступила в период примерно между десятью и тринадцатью часами дня 5 октября. Вот кратко все, что я узнал, познакомившись с материалами дела, в котором находился проект постановления о прекращении следствия. Исходя из того, что выстрел был произведен на близком расстоянии снизу несколько вверх и что в траве было много пеньков кустарника, за которые легко можно было задеть курком случайно, ведущий следствие делал вывод, что Зимин является «жертвой собственной неосторожности». «Да... — думал я, сидя за столом и машинально перелистывая дело. — Наиболее вероятно, что права экспертиза, прав и ведущий следствие. Видимо, в данном случае типичное самоубийство по неосторожности. Ну кому придет в голову, занявшись завтраком и приготовив все для кипячения чая, вместо этого покончить жизнь самоубийством? Видимо, прав майор милиции, предлагавший прекратить это дело за отсутствием виновных, — продолжал думать я. — Что поделаешь? Видно, обычный так называемый «несчастный случай» на охоте, которые происходят от неумелого или неосторожного обращения с оружием». Но, зная хорошо Зимина, его выдержку, опыт, спокойствие, я никак не мог примириться с таким выводом. «Нет... тут что-то не так!» — думал я. Кроме того, при ознакомлении с делом у меня возник ряд вопросов, на которые я должен был получить исчерпывающие ответы, без этого я не имел права давать какое-либо заключение. Прежде всего, почему при трупе оказалось ружье 16-го калибра, и его ли оно? Какой дробью были снаряжены остальные патроны, находившиеся в рюкзаке покойного, и патрон, изъятый из ствола ружья? «При выстреле из ружья, — думал я, — помимо дроби, должны вылететь войлочные пыжи и картонные прокладки. Где же они? Бесспорно, что пыжи и прокладки не могли пролететь мимо Зимина, а поэтому они должны находиться или в теле трупа, в одежде его или же около трупа. Но о них в материалах дела не было сказано ни слова. Дробовая картонная прокладка в момент выстрела могла быть разорвана зарядом дроби на мельчайшие кусочки, но с пороховой прокладкой и войлочными пыжами подобного случиться не могло. Они где-то есть... их нужно искать! А поэтому, — решил я, — следствие нужно продолжать». О том, кто будет вести следствие, у меня двух мнений не возникало. Я прошел в кабинет прокурора и доложил ему, что решил принять дело к своему производству и закончить его. — А как же отпуск? Как же охота? — с улыбкой спросил меня прокурор. Невольно вздохнув, я ответил: — Охота не волк, в лес не убежит... II. Следствие продолжается