Мне не терпелось прежде всего выяснить, что за ружье оказалось возле трупа Зимина? Признаюсь, что это меня интересовало и как следователя и как охотника. Немедленно я позвонил на квартиру к жене Кузьмы Ивановича и попросил ее подождать моего приезда. На мой звонок дверь открыла жена покойного, Надежда Владимировна. Выразив ей свое участие по поводу постигшего ее горя и извинившись за возникшую необходимость вести с ней беседу по тяжелому для нее событию, я завел с ней разговор по интересовавшим меня вопросам. Из беседы с Надеждой Владимировной я узнал следующее: за последнее время Кузьма Иванович часто говорил ей, что для охоты стендовое ружье стало ему тяжеловато. У него имелось другое ружье — 16-го калибра системы «Баярд», которым Кузьма Иванович никогда не пользовался. В субботу 4 октября, придя с работы, Кузьма Иванович сообщил ей о том, что вечером поедет на охоту и вернется в воскресенье к ужину. Собрав в рюкзак продукты, она стала помогать ему заряжать патроны и обратила внимание на то, что он заряжает патроны 16-го калибра. На ее вопрос муж ответил, что решил впервые испробовать легкое ружье 16-го калибра. Всего зарядили 30 патронов дробью № 4. Поблагодарив Надежду Владимировну и захватив образцы пороха, дроби, пыжей и прокладок, которыми снаряжались патроны, взятые Зиминым на последнюю охоту, я вернулся в прокуратуру. Там меня ожидал нарочный из милиции, доставивший мне ружье и рюкзак. В моих руках оказалось чудесное, совершенно новое, легкое и вместе с тем очень прочное бескурковое ружье. Конечно, по сравнению с массивным садочным ружьем, постоянным спутником Кузьмы Ивановича, оно казалось просто игрушкой. Осмотрев стволы, я обнаружил в них следы пороховой копоти. В рюкзаке, помимо котелка, шомпола и прочих охотничьих принадлежностей, было 24 патрона, снаряженных дробью № 4. Рассматривая доставленное, я невольно думал: «Что же получается? Кузьма Иванович взял на охоту 30 штук патронов, снаряженных дробью № 4, а убит он зарядом дроби № 2. Откуда взялся этот роковой патрон?» Весь вечер ушел на составление подробного плана дальнейших действий. Связавшись по телефону с районной милицией, я выяснил, что заведующему охотничьим хозяйством предложено впредь до особого распоряжения на остров, где обнаружен труп Зимина, никого не пускать. На следующее утро, пригласив с собой сторожа городского парка, вооруженного большими садовыми ножницами, я отправился на озеро Лубное. Домик заведующего охотхозяйством находился от берега озера в четырех километрах и служил базой для охоты лишь в зимнее время. Весной, летом и осенью охотники и рыбаки следовали прямо на те охотбазы, куда имели путевки. Охотбазы — домики егерей — располагались вокруг озера на расстоянии одного или полутора километров от берега. Заведующим охотхозяйством в то время был Сергей Сергеевич Луконин. Крепкий, дубовидный старик, с густой шапкой седых волос, бритым медно-красным лицом и могучим басом, — это был настоящий лесной хозяин. Любо было глядеть, как зимой, несмотря на свои 70 лет, Сергей Сергеевич, не чувствуя усталости, опережая молодых здоровых егерей, по глубокому снегу пересекает лесные кварталы, обкладывая кабана или зафлаживая волчью стаю. С большим удовольствием мы слушали его мощный, звучный бас, раздающийся то с одного, то с другого конца леса, подбадривающий усталых собак, преследующих лису или зайца. А какое наслаждение мы испытывали слушая протяжные звуки охотничьего рога, когда в конце охоты Сергей Сергеевич сзывал отбившихся собак или заблудившихся охотников. Большой знаток собак, зверя и боровой дичи, Сергей Сергеевич имел одну причуду — не любил охоту по водоплавающей птице и всех тех из нас, кто совмещал любовь к охоте на кабана с увлечением бекасиной или утиной охотой, считал «несурьезными людьми» и относил это к слабости нашего духа. Застав Сергея Сергеевича на месте, я попросил его дать распоряжение подготовить моторную лодку для поездки на остров. Минут через двадцать мы уже были на берегу озера, где находилась одна из охотбаз и стояла вместительная моторка. У мотора сел егерь базы Павлов, и мы вчетвером отправились в сторону острова, находившегося ближе к противоположному берегу. До острова по прямой было не больше двух километров, но озеро, особенно от берегов, было густо покрыто массивами сплошных камышей и небольшими островками, так что приходилось все время менять направление, лавируя между этими препятствиями. Мерно стучал мотор... Справа и слева от нас проплывали стены камыша, откуда время от времени с кряканьем поднимались утки. Иногда из зарослей камыша выскакивали выводки лысух. Быстро и громко хлопая по воде крыльями, они пересекали нам путь и скрывались в таких же зарослях. Наконец мы выбрались из камышей. На чистой воде озера отдыхали многочисленные стаи уток. Не подпуская лодку на расстояние выстрела, они с большим шумом снимались с воды и, сделав полукруг, опускались вновь на воду сзади или в стороне от нас. Кажется, впервые в жизни при виде этого обилия дичи меня не захватил охотничий азарт, и я продолжал думать о деле, которое привело меня сегодня на это озеро. Я знал остров, к которому мы следовали. Он среди охотников бытовал под названием Глухой. Для охоты он никакого интереса не представлял, так как весь зарос лесом и можжевельником и окружен почти сплошной стеной камыша. В теплое время изобиловал комарами. Павлов подвел моторку к тому месту, где была обнаружена лодка Зимина. Высадившись на берег, мы прошли еле заметной тропкой метров восемьдесят и остановились почти на самом краю острова. — Здесь... — произнес Сергей Сергеевич, давая понять, что мы пришли на место. Я и сам догадался об этом. Дальше в нескольких шагах песчаная оконечность острова, плавно опускаясь, уходила под воду. Сразу же от мыса острова среди камыша была небольшая заводь длиною метров сто и шириною метров тридцать-сорок. Откуда бы ни подул ветер, в этой заводи всегда должно быть тихо и спокойно. «А неплохое местечко! — подумал я, глядя на заводь. — Сюда в ветреную погоду, наверное, любят залетать утки и отсиживаться на тихой воде. Может быть, эта заводь и заманила сюда Кузьму Ивановича?» Но, осмотревшись внимательнее, я сделал заключение, что охотиться здесь можно только при наличии хорошей собаки, которая бы подбирала с воды убитых уток, или же имея при себе небольшую резиновую лодочку. Полюбовавшись заводью, я стал внимательно знакомиться с местом происшествия. Полянка представляла собой площадку почти круглой формы, диаметром около восьми метров, окруженную низкорослым можжевельником и покрытую густой пожелтевшей травой. В сторону заводи верхушки кустов были срезаны и не превышали одного метра. На противоположном конце поляны росла высокая сосна с гладким толстым стволом. Правее от нее — место для костра, там все еще лежала охапка сухого валежника. В одном месте трава была сильно помята и имела коричневато-ржавый оттенок. «Здесь была лужа крови»... — подумал я, глядя на это место. Попросив своих спутников быть осторожными и внимательными и разъяснив им, что мы должны самым тщательным образом обыскать полянку, я вместе с ними приступил к поискам. Сторож, ползая, как и мы, на коленках, выстригал ножницами траву, а мы тщательно перебирали ее и рассматривали обнажавшуюся землю. Наши поиски увенчались успехом. Там, где трава была смешана с остатками крови, хвои и земли, я нашел два войлочных пыжа и одну картонную прокладку, но... 12-го калибра! Это была яркая двухцветная прокладка: одна сторона имела синее, а другая зеленое поле с золотистыми линиями. Я знал, что слабо спрессованные войлочные пыжи 12-го калибра можно вставить в гильзу 16-го калибра, но с картонной прокладкой, не нарушая ее целости, этого проделать невозможно. К тому же найденная прокладка не только по калибру, но и по своей расцветке не имела ничего общего с одноцветными желтыми прокладками, находившимися в патронах Зимина. «Значит не то», — подумал я, вновь принимаясь за поиски. Через некоторое время были найдены еще два пыжа и одна картонная прокладка. Беглого взгляда было достаточно для того, чтобы убедиться в том, что найденное точно соответствует тому, чем снаряжались патроны Зимина: тот же калибр, та же расцветка. Мы выстригли траву на всей полянке, по-пластунски исползали и обшарили ее и, лишь убедившись, что все возможное нами сделано, прекратили поиски. Узнав, что мы задержимся на острове еще некоторое время, Сергей Сергеевич с егерем Павловым на моторке отправились к ближнему берегу, где находилась избушка егеря Волкова. Уснул под сосной сторож, утомленный ползаньем и выстригиванием жесткой травы. Через час вернулся Сергей Сергеевич с Павловым и Волковым, которые сразу же приступили к приготовлению ухи из привезенной ими рыбы, а я все сидел на краю поляны и упорно пытался разобраться в том, что я имел в материалах дела, и в том, что я нашел на полянке. «Предположим, — думал я, — что Зимин, сидя на траве и случайно задев спусковым крючком за корни можжевельника (которых в траве действительно было много), произвел в себя выстрел. Но в таком случае, — возражал я сам себе, — в теле Зимина должен находиться заряд дроби не второго, а четвертого номера, а около него должны находиться пыжи и прокладка 16-го калибра, а не 12-го, которые мы нашли там. Каким образом, — задавал я себе другой вопрос, — пыжи и прокладка 16-го калибра, безусловно принадлежащие Зимину, оказались почти в пяти метрах от тела Зимина? При выстреле в Зимина, — продолжал думать я, — они не могли, отскочив от него, отлететь так далеко. Но и при бесцельном выстреле вверх или в сторону должны были обязательно вылететь за пределы этой маленькой полянки. Почему же они оказались под сосной? Да только потому, — сделал я вдруг неожиданный вывод, — что они отскочили не от тела Зимина, а от сосны, в которую был сделан выстрел». Еще не веря в это, я поднялся с травы и, подойдя к сосне, стал внимательно осматривать ее ствол. — Что, Владимир Иванович, детство вспомнил, на дерево залезть хочешь? — улыбнувшись, спросил меня Сергей Сергеевич, заметив, с каким пристальным вниманием я всматриваюсь в гладкий толстый ствол сосны. — Угадали, — в тон ему ответил я. — Только вот без вашей помощи не сумею. Я уже заметил, что на расстоянии примерно трех метров от земли кора дерева имеет повреждение. Принесенные из лодки два весла, положенные на плечи егерей, образовали достаточный по высоте, но шаткий помост. Разувшись, я взобрался на него и, отчаянно балансируя и ежесекундно рискуя приземлиться, занялся обследованием заинтересовавшего меня места. Да, это была кучная осыпь дробового заряда. Без особого труда при помощи перочинного ножа я извлек из толщи коры около двух десятков дробинок. Прикинув на взгляд, я определил, что это дробь № 4. Картина от этой находки прояснилась, но многое еще оставалось не ясным. На острове уже делать было нечего. Наскоро закусив приготовленной ухой, мы покинули остров. Возвращаясь обратно с острова, я поинтересовался у Сергея Сергеевича, какой сейчас порядок охоты на озере, на котором я не был уже почти два года. На поставленные мною вопросы Сергей Сергеевич пояснил, что посещение озера производится исключительно по путевкам добровольного спортивного общества. Охотники, имея на руках путевки, являются к егерю той охотбазы, на которую выдана путевка, и получают у него лодку. Всего вокруг озера имеется четыре базы, располагающие 80 лодками. В иные дни по путевкам приезжают до 120 человек. Охотники, имеющие путевки без обслуживания, нанимают лодки у местных рыбаков. Некоторые охотники промышляют вдоль берега, по сухому, а имеются и такие, которые приезжают со своими портативными резиновыми лодками. Охотники из местных жителей путевками не пользуются. Вернувшись с острова, я взял у Сергея Сергеевича все путевки за 5 октября, и мы, не теряя времени, выехали в город. Поблагодарив сторожа-садовника, оказавшего мне большую помощь, я заехал домой, переоделся и вскоре вернулся в прокуратуру, рассчитывая в спокойной обстановке заново разобраться в материалах дела. III. Задача со многими неизвестными Поздним вечером, сидя за рабочим столом и невольно прислушиваясь к шуму деревьев за окном, раскачиваемых сильными порывами ветра, я безуспешно пытался остановиться на одной из нескольких версий, могущих объяснить обстоятельства смерти Кузьмы Ивановича Зимина. «Что мне известно по этому событию? — думал я. — Лишь то, что смерть Кузьмы Ивановича насильственная и наступила она от огнестрельного ранения дробью № 2. Убил ли его кто или сам себя застрелил Зимин, мне пока не известно». Ведущий до меня следствие майор милиции, отстаивая точку зрения о наличии факта неосторожного самоубийства, объяснял это примерно так: сидя на полянке в ожидании уток, Кузьма Иванович небрежно положил заряженное ружье на траву. В спешке схватив ружье за стволы и потянув к себе, он зацепил спусковым крючком за корни можжевельника. Произошел выстрел, и заряд угодил прямо в него. Но сторонник этой версии не смог бы ответить сейчас на такие вопросы: у Кузьмы Ивановича ружье 16-го калибра. Каким образом попали в лужу крови пыжи и цветная прокладка 12-го калибра? Патроны у Кузьмы Ивановича были снаряжены дробью № 4. Почему же в его теле оказался заряд дроби № 2? «Пока все наоборот, — думал я, — и не ясно, из какого ружья, 16-го или 12-го калибра, был убит Кузьма Иванович?» Но прежде, чем ответить на этот вопрос, мне предстояло решить уравнение со многими неизвестными, где иксами, игреками и зетами были: пороха, пыжи, прокладки, дробь и т. п. Была уже глубокая ночь, когда я закончил составление плана дальнейших действий. На следующий день я отправил все необходимое в криминалистическую лабораторию для экспертизы, поставив перед экспертами такие вопросы: 1) одинаков ли состав пороховой копоти в стволах ружья, в стреляной гильзе и на рубашке покойного? 2) одинаковы ли по составу материала и способу обработки пыжи и прокладки 16-го калибра, найденные у сосны, с пыжами и прокладками, изъятыми из патронов Зимина? 3) могли ли быть вставлены в гильзу 16-го калибра пыжи и цветная прокладка 12-го калибра, найденные на месте нахождения трупа Зимина? Для меня, как охотника, было ясно, что картонную прокладку 12-го калибра невозможно вставить в папковую гильзу 16-го калибра, не нарушая ее целости. Но следователь не может быть одновременно и экспертом, а поэтому объективности ради пришлось ставить и этот вопрос. И наконец меня интересовало, не одним ли инструментом были изготовлены пыжи и прокладка 12-го калибра? Этот вопрос едва ли догадался бы поставить следователь, не будучи сам охотником. Меня же на этот вопрос натолкнуло то, что еще там, на полянке, найдя эти пыжи и прокладку, я не как следователь, а как охотник усомнился в их фабричном происхождении. В экспертизе мне было обещано, что исследование представленного и заключение будут сделаны в течение двух-трех дней. «Ничего не поделаешь, — думал я, — придется ждать...» Пока производилась экспертиза, я решил выявить всех охотников, бывших на озере в день убийства Зимина. С этой целью я дал задание районному отделению милиции и Луконину выявить всех лиц из числа местных охотников, бывших на озере в тот день. Зайдя в охотсекцию местного спортивного общества, я сличил корешки путевок, выданных на 5 октября, с путевками, взятыми мною у Луконина. Как оказалось, всего была выдана 101 путевка. У меня же на руках оказалось только 98 путевок. — Вполне возможно, — пояснил мне заведующий секцией. — Трое могли не поехать на охоту или не сумели сдать путевки егерю. Проверка этих трех охотников ничего существенного не дала. Прошло два, а затем и три дня, а экспертиза все еще не была произведена. Причиной, как мне объяснили, была загрузка более важными делами. Каждому следователю «более важным» кажется его дело! Поэтому у меня оставался один путь: заинтересовать этим делом самого главного эксперта. В то время главным судебно-медицинским экспертом был добрейший человек — Арсений Владимирович Гурко. Среди врачей, работников юстиции и охотников он всегда был своим человеком. Арсений Владимирович считался крупным специалистом, проработавшим в этой области свыше тридцати лет. Мне неоднократно приходилось наблюдать за работой Арсения Владимировича, видя его то в качестве судебного анатома, четкими и скупыми движениями вскрывающего труп человека, то в качестве химика или криминалиста, оперирующего сложной технической аппаратурой. Арсений Владимирович почти с детства увлекался охотой, но за последнее время слабое состояние здоровья, а особенно сильная близорукость не позволяли ему по-прежнему увлекаться ею. Однако он время от времени появлялся в нашем охотничьем коллективе. Арсений Владимирович представлял собою тип охотника, все реже и реже встречающегося в наше время. В среде охотников его шутливо называли «лирик» или «идеалист-вегетарианец». Любил он очень охотиться весной на вальдшнепа и на тетерева из шалаша. Но в основном его охота состояла в том, что, сев на пенек и положив ружье на колени, он сквозь сильные линзы очков рассматривал набухшие почки березы, любовался красками вечернего заката и слушал постепенно затихающий весенний хор птичьих голосов. Как правило, он с опозданием замечал плавный полет лесного красавца и слышал лишь удаляющийся звук его хорканья. Если ему на охоте удавалось полюбоваться видом дерущихся косачей, увидеть перебегавшего просеку зайца, то, и не сделав ни одного выстрела, Арсений Владимирович считал себя вознагражденным и был вполне доволен своей поездкой на охоту. Для своей кандидатской диссертации Арсений Владимирович избрал тему, близкую ему, как охотнику: «Выстрел охотничьего дробового ружья». С большим интересом знакомился я с материалом, собранным им для своей работы: разорванные стволы, самодельные пули из стальных шарикоподшипников, осколки жаканов, фотоснимки жертв несчастных случаев, микроисследования порохов и т. п. Собрано было так много, что хватило бы на десяток диссертаций, но Арсений Владимирович, увлеченный мечтой создать из своей работы хорошее пособие для криминалистов, все собирал и накапливал новые и новые материалы. Включившись сам в производство экспертизы, Арсений Владимирович намного ускорил ее окончание и вселил в меня большую уверенность в ее доброкачественности. Экспертиза подтвердила мои предположения. Ответы были таковы: 1) пороховая копоть в гильзе и в стволах ружья отлична от пороховой копоти, имеющейся на рубашке покойного; 2) все пыжи и прокладки 16-го калибра, предъявленные для экспертизы, одинаковы как по составу материала, так и по способу изготовления; 3) цветная прокладка 12-го калибра не могла быть вставлена в гильзу 16-го калибра; 4) представленная на экспертизу дробь № 4 одинакова по своему составу. И, наконец, на пятый вопрос я получил утвердительный ответ, т. е. что и пыжи и цветная прокладка 12-го калибра были изготовлены одним и тем же высекающим инструментом. Итак, многие неизвестные в моей задаче были раскрыты. Оставался только один «икс» — владелец пыжей и цветной прокладки домашнего изготовления. Кто это и где он сейчас? Если его искать только среди учтенных охотников, бывших на озере 5 октября, то и тогда это представляло бы большую трудность, а если учесть и тех, кто был на озере без путевок, тогда задача станет еще сложнее.