Кузьма, бородатый да нечесаный, с дороги помятый, хмуро глядел на вышедшего вместе со мной из хоромины Василисы домового, и ониксовые глазки его, что казались стеклянными пуговками, наполнены были мутью болотной. От женки своей научился так пялиться, что душа в пятки уходит, – а кикимора была духом сварливым да вредным, удивительно, что меня приняла как родную, но в том заслуга как раз таки Кузьмы. И вот глядит он так вот, как лихо лесное, на доможила рыжего, что нас встречать вышел, а у меня душа в пятки уходит – вдруг как подерутся, что тогда? – Федюнька я! – протянул пухлую ручку местный домовик, не осердившись ничуть. – Не важничай, и не таких видывали! Ты мне лучше вот что скажи, ты тут с хозяйкою обитать будешь? – Кузьма, – буркнул мой дедушко и руку протянул – хотя было видно, ой как не хочется. А нельзя отказаться – беду навлечь можно. Тут хозяином этот рыжий да конопатый, в алом кафтанчике барском, с золотым пояском, в сапожках блескучих. Видать по всему, своей льняной рубахи да онучей застеснялся Кузьма. Интересно, куда женка его делась? Сказывали они, сестры у нее тут на болоте – наверное, уже туда захвостолупила, неугомонная. – Ты не пужайся наших теремов – у царя и то не такие, – продолжал похваляться местный домовик. – Айда за мною, наказано показать вам покои ваши. И он уверенно и бодро направился в сторону росших чуть подале яблонек – темно-красные налитые плоды их сладко пахли и истекали медовыми соками, а я в этот миг поняла, как голодна – Василисины испытания последних сил лишили. Едва передвигая ноги, будто к ним колоды кто привязал, я направилась вослед за Федюнькой, а мой верный Кузьма, что-то сердито бормоча себе в бороду, поплелся рядом. Кажется, он полагал, что на болотах, с родней его женки, нам и то лучше будет, чем с этим рыжим прохвостом. Невзлюбит коли мой домовик местного – нехорошо будет, нам тут жить еще. Коли не приглянемся, ко двору не придемся, пакостить начнет Федюнька – и косы мои будут по утрам как пакля, и порядка не будет – вещи исчезать начнут, нитки путаться… Не дело это. Нужно домовых мирить. Хотя местный вроде пока не озлился, уговорить своего бы… Или не лезть? Сами разберутся? Не дети, чай… – На Кудесы с тебя новая рубаха, – вдруг выдал мне Кузьма, пока местный домовик ушел вперед и не слышал его. Видать, мысли мои дедушко прочитал. Я лишь улыбнулась и кивнула. Именины свои домовик любит, загодя к ним готовится. Тут наш проводник приостановился, и Кузьма его догнал, пошел вровень – словно не Федюнька тут главный. Хоть бы беды не было – два домовых в избе не к добру. – Ты не думай, хорошо жить будете, – вдруг сказал местный домовик, искоса на моего поглядывая, – я что, я привык тут сам-один хозяйничать, а ты вроде как чужак тут. Понравилось бы тебе, дедушко, коли бы я явился в твою хату? То-то же! Но тут хоромин много, дел тоже невпроворот, предлагаю так – я за господскими буду следить, а тебе отдам все постройки, где девки с хлопцами живут, в горницах да клетях их будешь лад вести, за порядком смотреть… Но хлопот много, отлынивать некогда будет. Согласен? Приостановился, золотистыми глазенками на Кузьму моего смотрит – сразу видно, хороший хозяин в школе сказочной, куда меня дорожка привела, а коли господарь лад ведет, то и людям в таких домах хорошо живется. Мой-то домовик сразу бороду поглаживать начал, взгляд его подобрел, на миг лишь он нахмурился – веточку сухую нашел. Выкинул ее, покряхтел для виду – поважничать надобно – и кивнул. – Быть по-твоему, Федюнька, как Аленку разместим да накормим, так и покажешь мне свои владения, расскажешь, чего требуется… Я улыбнулась – надо же, попервой обо мне думает, родненький. – Айда поспешай! И вправду ведь, голодна девка у нас, да после Василисиных испытаний проспит до завтрашней зари, – отозвался рыжий и посеменил в сторону высокого терема с резными балясинами и крыльцом расписным. Я в таких хороминах отродясь не бывала до сегодня, а теперь жить в таком буду – чудеса, да и только! Повеселевший Кузьма что-то спрашивал негромко, успевал и по сторонам глядеть, и под ноги, про меня не забывал, то и дело ловила я его заботливый взгляд. Доможил Федюнька принял его да в помощники записал – хорошо это, ладно. – Ты, братанушка, вот еще что скажи, другие суседушки есть в теремах? Неужто один такое хозяйство вел? – поражался мой Кузьма. – И как успевал-то? – Тяжко было, – вздохнул Федюнька, по ступенькам поднимаясь – проворно, как кошак. – Я почему возрадовался, как тебя увидел? Вот, думаю, идет помощник мне. А ты… – Он расстроенно махнул рукой, двери распахнул, скользнул внутрь по сверкающим натертым половицам. – Ты уж прости меня, дурака, – виновато пробурчал Кузьма, оглядывая порядок, царивший в подклети, – все сверкает, блестит, ни пылинки, ни паутинки нигде. Хороший в школе хозяин, все в ладу у него. – Ночами в подызбице не стучи, в поставцах посудой не громыхай, за печью не возись, – предупредил Федюнька строго, – лошадям гривы не путай да стонами народ не изводи, сонных не щекочи – шалости все эти Василиса не любит, мигом вылетишь на болота али в лес, а там свои хозяева, и нам там делать нечего. Скучать не придется, работы тут хватает – сам вишь, как много изб-то, подворье огроменное. Во дворе овинный нам в помощниках, дядька вредный, но справедливый, ввечеру познакомлю. – Я драки боялся, – честно признался вдруг Кузьма и виновато на меня глянул, – ты, Аленка, не сердись, что я как лешак дикий себя повел. Тут как бывает – в одной избе двум домовым не жить… – А у нас не одна изба, вона их сколько… – широко улыбнулся рыжий и распахнул перед нами дверь в клеть, которая с этих пор моим домом станет. Я и охнула – просторная, светлая, с широкими окошками в две стены, с ткаными половичками яркими да сундуками расписными, с широкими лавками у стен. В такой горнице боярской и княжна могла бы жить. – Проходи, не стой на пороге. – Федюнька первым протопал вперед. – У нас бояре да царские сынки научаются волшбе да чарам, негоже их в черной избе селить, вот и построили такие хоромины. Я зашла, котомку свою к груди прижимая, трепетно было, боязно, словно во сне очутилась. А на столе вмиг молоко в кувшине оказалось – еще теплое, с пенкой, нашлись тут и каравай маковый, и пироги – рыбный и ягодный, и каша на меду. Я и не думала, что так голодна, пока все это не увидала. Котомку на лавку положила и, прежде чем самой за стол сесть, Кузьме да Федюньке молока отлила, пирога отломила. – Понятливая девка твоя, уживемся, – довольно сказал местный домовик и улыбнулся широко, отчего еще больше на кота стал похож. Хорошо здесь, уютно – травы сухие к подволоке привязаны. Мелисса, мята, полынь – горьковатый запах, но приятный. Видать, нечисть шалит, вот и метелки трав сухих тут оберегами и развешены. Я сначала не заметила, а над окошками тоже веночки – ромашка, горицвет, одолень-трава, крапива, веточки ивы, осины, березовые сухие сережки, и кажется – никогда с запахом этим травяным лето не закончится, даже зимою снежной будет пахнуть здесь лесом да лугом. Хорошо, что мой капризный домовик злиться перестал – я с радостью смотрела, как они с рыжим Федюнькой уплетают пирог, обсуждая привычные им заботы да хлопоты. – Навьи тут не ходють? – серьезно вопрошал Кузьма, попивая молоко. – У нас всяко бывало – на мельнице, поди, жили… места там гиблые были, погост недалече. Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Выгодно купить можно у нашего партнера.