* * * Несколько последних дней выдались для Хесса весьма драматичными. В прошлый уик-энд его отстранили от исполнения служебных обязанностей, и сделал это его новый шеф в Европоле, немец по фамилии Фрайманн. Пусть и не совсем неожиданно, но все же реакция начальника представлялась чересчур эмоциональной. Во всяком случае, по мнению Хесса. Слухи об этом решении просочились на разные этажи системы и быстро достигли Копенгагена, и уже в воскресенье вечером ему поступил приказ вернуться домой на ковер к тамошнему руководству. На совещании в управлении в понедельник утром датские руководители не слишком-то поверили в его версию произошедшего и напомнили, что случившееся совсем не ко времени, если учесть ухудшение отношений между датской полицией и Европолом после пресловутого общенационального референдума, когда датчане проголосовали против укрепления сотрудничества с Евросоюзом в области юстиции. Иными словами, Хесс не поспособствовал улучшению связей, которые и так-то существуют лишь по милости Европола. Один из начальников даже подчеркнул, что он фактически разбередил еще до конца не затянувшуюся рану. Хесс постарался скорчить виноватую мину, вслед за чем ему предъявили список его прегрешений: нарушение дисциплины, выразившееся в пререканиях с вышестоящим начальством, неявки на работу, лень, пьянство и загулы в европейских столицах, а также то, что он якобы выдохся и исчерпал себя в профессии; впрочем, последнее утверждение стало уже общим местом. Он возразил, дескать, все это всего лишь буря в стакане воды, и выразил уверенность, что результаты служебной проверки окажутся в его пользу. Мысленно Хесс уже находился на борту самолета, вылетающего в Гаагу рейсом в 15.55, на который даже зарегистрировался. И, если ему повезет и рейс не задержится, он успеет бросить свое бренное тело на диван в доме на Зеекантштраат до начала отложенного матча Лиги чемпионов между амстердамским «Аяксом» и дортмундской «Боруссией». Но тут взорвалась бомба. И до выяснения всех обстоятельств его дела ему было предписано с утра следующего дня исполнять обязанности следователя по прежнему месту работы, то есть в отделе по расследованию преступлений против личности. По большому счету Хесс из вещей ничего с собой в Копенгаген не взял. Перед отъездом он швырнул в дорожную сумку только самое необходимое и после неудачного для себя совещания отправился зализывать раны в одну из более или менее дешевых гостиниц, принадлежащих пиетистам[9], в районе Главного вокзала, которую он покинул, полагая, что навсегда, с утречка пораньше. Сперва позвонил своему напарнику Франсуа, объяснил ему ситуацию и заодно узнал прогноз погоды в Гааге. Франсуа — лысоватый француз сорока одного года, уроженец Марселя, полицейский в третьем поколении, сыщик до мозга костей, но необычайно милый и приятный человек, единственный среди коллег, которому Хесс склонен был доверять. Франсуа рассказал, что проверка началась и он будет держать Хесса в курсе расследования и по мере возможности прикрывать его. Кроме того, предложил координировать действия, с тем чтобы рапорты не оставляли впечатления, будто их авторы находятся в сговоре. И поскольку речь шла о расследовании дела государственного служащего и их телефонные переговоры могли прослушиваться, они договорились обзавестись новыми мобильниками или симками, чтобы избежать прослушки. Переговорив с Франсуа, Хесс выпил банку пива и попробовал дозвониться до администратора жилого комплекса, у которого хранился ключ от его квартиры. Зачем платить за гостиницу, когда имеешь в городе собственное жилье? Однако телефон в конторе администратора не отвечал, и он, даже не раздевшись, заснул на гостиничной койке и проспал вплоть до начала футбольного матча, в котором амстердамский «Аякс» потерпел позорное поражение от немцев со счетом 0:3. * * * Пауки как раз дожрали своих матерей, когда зазвонил его новый мобильник. С английским Франсуа не особо в ладах, и потому Хесс всегда говорит с ним по-французски, хотя его французский тоже далек от совершенства, ведь он учил его самостоятельно. — Как прошел первый рабочий день? — первым делом поинтересовался Франсуа. — Супер. Они накоротке обменялись информацией. Хесс рассказал коллеге, что напишет в рапорте, а тот сообщил последние новости о ходе проверки. Закончив разговор о делах, Хесс почувствовал, что француза что-то тяготит. — Ты что-то хочешь сказать? — Да ты и слушать не захочешь… — Давай не тяни. — Это просто мысли вслух. Слушай, а почему бы тебе не отдохнуть? А что, поживешь немного в Копенгагене… Ты же наверняка вернешься, но, может, тебе пока лучше побыть там? Отключишься от всего. Батарейки подзарядишь. С датскими девушками симпатичными познакомишься… — Ты прав. Этого я слушать не хочу. Ладно, закончи побыстрей свою объяснительную и передай ее Фрайманну. Хесс завершил разговор. Мысль о том, что придется задержаться в Копенгагене, становилась все более и более невыносимой. Конечно, работать пять лет в Европоле — это вам не грибы в лесу собирать, но там все же лучше, чем здесь. Будучи откомандирован в Европол в качестве офицера связи, он вполне мог бы довольствоваться пребыванием в кабинете штаб-квартиры перед экраном компьютера, но Хесс очень скоро после своего прибытия в Гаагу стал хедхантером в качестве следователя межнациональной мобильной группы. В среднем он сто пятьдесят дней в году проводил в командировках. Одно дело сменялось другим. После Берлина следовал Лиссабон, за Лиссабоном — Калабрия, из Калабрии он перебирался в Марсель — и так оно и шло. Короткие перерывы между поездками Хесс проводил в Гааге, где ему предоставили жилье. Контакты с датской системой он поддерживал, время от времени отсылая отчеты в Копенгаген, в которых сообщал о нитях, связывающих международную организованную преступность со странами Северной Европы и в особенности — с Данией и другими скандинавскими государствами. Как правило, он общался с местными сотрудниками по электронной почте, в редких случаях — по скайпу, и такой способ общения на расстоянии весьма подходил Хессу. То же самое касалось и ощущения бездомности. Со временем он даже свыкся с тем, что европейский полицейский аппарат является колоссом на глиняных ногах, работе которого препятствует огромное количество юридических и политических барьеров, раз от разу при столкновении с ними казавшихся Хессу все более и более непреодолимыми. Выгорел ли он изнутри? Что ж, может, и так. Ему, следователю, постоянно бросались в глаза примеры организованной несправедливости, злобы и смерти. Он выявлял следы, собирал улики, проводил бесконечные допросы на многих языках, но зачастую политики разных стран, не умеющие договориться между собой, мариновали уже готовые к выдвижению обвинения материалы. С другой стороны, по большому счету, Хесс имел возможность заниматься тем, чем хотел. Столь огромная и неповоротливая система позволяла при наличии определенной сноровки делать это, по крайней мере до прихода нового шефа отдела — Фрайманна — молодого бюрократа из бывшей Восточной Германии, для которого сотрудничество европейских органов было светом в окошке и который с ходу занялся повышением эффективности и расчисткой завалов. Но после первого рабочего дня в Копенгагене даже уик-энд, проведенный на пару с Фрайманном на необитаемом острове, стал казаться Хессу манной небесной. Впрочем, начался-то день вполне терпимо. Он избежал встреч со старыми знакомцами из управления, поскольку с самого раннего утра был отправлен на задание. Его напарница оказалась круче большинства коллег и явно не была так уж сильно заинтересована в его участии в расследовании, что Хессу было только на руку. Но представлявшееся легким для раскрытия дело об убийстве в коттеджном поселке неожиданно осложнили найденные отпечатки пальцев, и вот, не успев как следует оглядеться вокруг, Хесс очутился в доме, где горе толстым слоем смолы въелось в стены, отчего ему захотелось бежать оттуда с криком ужаса куда подальше. После визита к Хартунгам требовалось подышать свежим воздухом. Что-то по-прежнему его угнетало, но не только лишь постигшая их семью беда. Какая-то деталь. Нечто, еще не осознанное им или, может быть, даже оформившееся в мысль, но порождавшее при этом целую кучу вопросов, которые Хесс инстинктивно пытался прогнать прочь, чтобы не чувствовать необходимости что-либо предпринимать. На обратном пути он сделал большой крюк и прошелся по залитым дождевой водой улицам города, ставшего ему почти совсем незнакомым. Повсюду новейшие здания из стекла и стали, разрытые улицы и площади свидетельствуют о том, что город меняется. Обычный в принципе европейский стольный град; правда, по-прежнему меньше размером, ниже ростом и более безопасный, нежели большинство других расположенных южнее столиц. Счастливые родители с детьми искали укрытия от дождя на аттракционах «Тиволи»[10], однако кучки опавших листьев под растущими вдоль Озер каштанами заставили его вернуться мыслями к Лауре Кьер. Глянцевая картинка тихой и спокойной сказочной страны пошла трещинами, и возле моста Королевы Луизы Хесса настигли воспоминания о собственном прошлом в виде мелькавших перед глазами маленьких насмешливых призраков. И только когда он вышел на Внешнее Нёрребро, призраки эти наконец-то исчезли. Хесс прекрасно понимал, что он вполне может не принимать эту историю близко к сердцу. Он-то ведь никакой ответственности не несет. Безумцы встречаются повсюду, и родители теряют детей каждый божий день, точно так же как и дети лишаются родителей. Он столько раз наблюдал подобные истории в самых разных городах и странах, разыгранные с таким количеством лиц, что даже вспоминать их ему совсем не хотелось. Через несколько дней, по всей вероятности, по телефону из Гааги придет сообщение о перемирии, так не все ли равно ему пережитое сегодня. Он сядет в самолет, или в поезд, или в автомобиль — и отправится выполнять очередное задание. А пока ему надо просто-напросто убить время. Хесс внезапно осознает, что сидит в полной прострации, вперив пустой взгляд в грязную стену. И пока ощущение тревоги не стало снова забирать его, он встает, швыряет картонную упаковку с остатками лапши в мусорное ведерко и направляется к двери. 23 Гостиную квартиры Неру Амди наполняет голос Боба-строителя[11], и с особым интересом внимает раздающимся с экрана добрым советам самый младший ребенок в семье. Неру Амди, надев фартук, готовит баранину со шпинатом для жены и четверых их детей, но тут раздается стук в дверь. Жена кричит ему, что у нее деловой разговор с кузиной по мобильному, и он, хочешь не хочешь, отправляется посмотреть, кто это к ним заявился. Не скрывая раздражения, открывает дверь. На пороге стоит бледнолицый мужчина из квартиры 37С, которого он уже видел мельком сегодня. — Слушаю вас. — Прошу прощения за беспокойство, но я хотел бы покрасить стены в моей квартире. — Покрасить квартиру? Прямо сейчас? — Да, именно так. Администратор сказал, что вы у нас домоуправ и знаете, где находятся краски и кисти. Неру замечает, что у мужчины глаза разного цвета: один зеленый, другой — голубой. — Но вы не можете начать красить прямо сейчас. Для этого необходимо согласие владельца, а он в отъезде. — Да я и есть владелец. — Вы владелец? — Может, вы просто дадите мне ключ? Ведь краски и кисти, наверное, в подвале? — Да-да, но теперь уже вечер… И сейчас нельзя красить без лампы маляра. А у вас она есть? — Лампы нет, зато прямо сейчас есть время, — с нетерпением отвечает мужчина. — Я пробуду в Копенгагене всего пару дней и хотел бы успеть привести квартиру в порядок, потому что собираюсь выставить ее на продажу. Так что если это вас не слишком затруднит… Вы можете дать мне ключ? — Я не могу дать вам ключ от подвала. Подождите внизу в коридоре, я сейчас подойду. Мужчина кивает и уходит. Жена Амди отнимает мобильник от уха и долго смотрит, как Неру разыскивает ключ. Да и то: ну какой нормальный белый человек добровольно захочет заиметь жилье в Парке Одина, не говоря уж о том, чтобы здесь жить? Нет, с этим типом явно надо держать ухо востро… * * * Малярный валик в невероятном темпе движется вверх и вниз по стене, оставляя крупные белые капли на расстеленных по полу листах картона. Когда Неру входит в квартиру с еще одной банкой краски, его новый знакомый, по лицу которого стекает обильный пот, окунает валик в ведерко и снова начинает водить им по стене. — Там еще одна банка оказалась, только у меня времени нет, так что вы сами проверьте, та ли у нее маркировка цвета. — Да какая разница? Главное, чтобы она была белая. — Нет, разница есть. Маркировка должна совпадать. Собираясь проверить маркировку, Неру убирает со стола пиджак Хесса, освобождая место для банки, замечает кобуру и останавливается в замешательстве. — Все о’кей. Я из полиции. — Да, понятно, — говорит Неру и, вспомнив взгляд жены, отступает на полшага к двери. Кончиками уже испачканных белой краской пальцев мужчина вытаскивает из кармана свой полицейский жетон: — Я на полном серьезе. Это я. Увидев жетон, Неру чуть-чуть успокаивается, а высоченный мужчина снова начинает водить валиком вверх и вниз по стене. — Вы — агент в гражданском? Используете квартиру для наблюдения? Район Парка Одина часто обвиняют в том, что он является одной большой малиной для уголовных элементов и местом, где скрываются исламские террористы, так что вопрос Неру задает не без причины. — Нет, просто это моя собственная квартира. Никакого отношения к слежке она не имеет. Но я работаю за границей, вот и собираюсь расстаться с ней. Будьте добры, когда уйдете, не закрывайте дверь, чтобы поступало больше воздуха. Ответ обезоруживает Неру. Его по-прежнему удивляет человек, которому пришло в голову купить квадратные метры в Парке Одина. Но то, что мужчина хочет, чтобы он ушел, слегка его успокаивает. Неру бросает на него взгляд и не может удержаться от реплики. Верзила действует валиком едва ли не с лошадиной силой. Точно речь идет о его жизни и смерти. — Вы слишком сильно нажимаете. Можно я посмотрю валик… — Не надо. Все и так замечательно. — Да вы и не видите ничего без лампы маляра. — Все отлично. — Остановитесь, говорю. Если я не помогу, вы же сами потом пожалеете, что натворили. — Не пожалею, зуб даю. Неру хватается за рукоятку и осматривает валик, но и Хесс бюгель из рук не выпускает. — Ну вот, я так и думал. Валик надо заменить. Сейчас все сделаю. — Не надо. Все отлично.