Мингю не знает, что ответить на это. Он так сильно сжимает сигарету, что уже лопнувшая ментоловая капсула в фильтре крошится в пыль. А как выглядит его вторая сторона? Как сиреневое небо? (Или как Чонхо?) Санхён был его другом с самого детства. Они вместе носились по улицам, убегая от собак, вместе пошли в школу и рисовали на полях тетрадей, которыми потом обменивались. Вместе выросли, вместе впервые влюбились. Такая классическая и знакомая многим история, в которой много поддержки, о которой ты даже не просишь. Тэёна он знает около десяти лет – со средней школы. Они вместе сбегали с уроков и рисовали корявые граффити на стенах под мостом из одного-единственного баллончика, вместе влезали в драки и уходили с кучей синяков по всему телу. Вместе повзрослели и стали личностями, вместе впервые заглянули куда-то дальше изнанки жизни. Такая классическая и знакомая многим история, в которой до самых краев глубокого понимания и безоговорочного принятия. Чонхо рядом с ним чуть меньше четырех лет. Названый младший брат, которого он всегда хотел, но получить боялся, хотя обзавелся все равно. Они вместе играли в компьютерные игры, объедались сладостями и дрались на подушках. Вместе засыпали на одной кровати, но порознь просыпались, потому что Чонхо в школу было раньше, чем ему в университет. Такая классическая и знакомая многим история, в которой много заботы и такого тепла, что все внутри обволакивает. Он знает этих троих так хорошо – от макушки до пят, – у него ближе нет никого, ему и не надо, если честно, у него ресурс близости на эту жизнь давно исчерпан, ему взамен дать совсем нечего, да и принимать сложно слишком, поэтому ему достаточно, ему хватит, ему… Чонхо, что сидит сейчас рядом, чуть касаясь плечом, он знает ровно десять дней. Они вместе оказались вдали от самых близких людей, вместе застряли в паутине настоящего, которая опутала так, что будущего не разглядеть. Они разделяли тишину на двоих с дымом сигарет в пустом пространстве между, смотрели на огни Сеульской башни и душили в себе вопросы, которых меньше никогда не станет. Они оба хотели пойти навстречу друг другу, но сворачивали, потому что по ту сторону ответов нет или они совсем не те. Такая странная и незнакомая история, в которой много желания поддержать, понять и принять. Так много необходимости быть ближе, так много отчаяния неправильного – потому что быть так не должно, – что все вокруг блекнет почему-то, становится выцветшей черно-белой фотографией. И остается лишь одно яркое пятно – сорванный по пути к берегу цветок космеи, который Чонхо держит сейчас в руках. – Чонхо, – зовет Мингю. – Что? – Он вертит стебель меж пальцами, переводя на него взгляд. – Вы совсем не похожи. В легких начинает расцветать что-то красивое и с сиреневыми лепестками. Хватило десяти дней. 13 Нелепая традиция, сложившаяся между ними, в любой другой ситуации вогнала бы Мингю в липкое недоумение и, быть может, стала бы причиной прокручивания в голове давно испещренных царапинами старых пластинок, из которых, сколько ни крути, не выжмешь ни единого звука. Но сейчас тот факт, что он уже четвертую ночь спит рядом с Чонхо, не вызывает в нем ничего, кроме странного принятия. Будто бы это действительно нормально и правильно. Спокойно и тепло, без каких-либо подтекстов за третьим дном, которые Мингю, если честно, даже не пытался найти с тех пор, как проснулся в субботу в этой кровати в первый раз. Просто так есть. Просто почему-то это стало нужным. В понедельник в университете он действительно первым делом мстит Сонёлю, спящему прямо на сложенных перед собой руках, – рисует ему усы с закорючками. За этим занятием его застукивает Тэён, у которого отделаться от наказания тоже не выходит: Мингю крепко держит его за лицо и, признаться, сначала хочет нарисовать хуй на щеке, но в итоге обходится все теми же усами, которые Тэён потом пытается оттереть рукавом кофты под смех Юбина. Фотографию спящего Сонёля с усами Мингю ставит на фото контакта в своем телефоне. Посреди второй пары Чонхо присылает ему сообщение в катоке[13]. Во вложении – фотография самого Мингю со спины. Кажется, на входе в университет. Он таращится на свой пепельный затылок, спину, обтянутую черно-синей рубашкой, купленной Чонхо же, и небо, которое на пикселях экрана кажется еще более ярким, чем оно есть на самом деле. Мингю смотрит и совершенно не понимает, что ему с этим делать. А Чонхо следом шлет короткое «на память». И ему хочется вдруг, чтобы в его телефоне появились и другие фотографии – не только его одного. Может, с кем-то весьма конкретным. Мингю уже не думает, что это странно. Это просто… кажется необходимым. На обеденном перерыве Тэён щебечет что-то про библиотеку и какие-то сайты в интернете – он не особо вслушивается, – а потом предлагает как-нибудь после занятий «порыть информацию вместе». Мингю кивает рассеянно, лишь отдаленно понимая, о чем речь, и взглядом гипнотизирует вкладку с контактом Чонхо в катоке. Хочет написать что-нибудь, но писать ему либо нечего совсем, либо сочинение длиной в десять томов. Дома, ведомый не до конца понятными мотивами, он перекидывает со своего старого телефона на новый несколько фотографий – себя и мелкого Чонхо, а потом отправляет другому, взрослому, с припиской «на память». Слышит чужой смех со стороны кухни, а потом видит и его обладателя – Чонхо заглядывает в комнату и с улыбкой говорит, что лучше бы на этих фотках был он, а не его мелкая версия. Мингю не придумывает ничего лучше, чем предложить исправить недоразумение, что они и делают на следующий день – прямо перед началом занятий на фоне входа в здание факультета. Через пару кадров к ним сзади подлетает Сонёль и остается на третьей фотографии ярким пятном. Да, Мингю правда не думает больше, что это странно. Он вообще ничего не думает – просто позволяет волнам сиреневого неба нести себя дальше, иногда оставляя на коже царапины от безымянных звезд-ракушек. Их почему-то много действительно – они складываются в рисунки поверх тех, что он сам оставил, – но от них не больно. Или Мингю просто эту боль игнорирует. Какая разница, сколько порезов оставят эти звезды. До тех пор, пока- на память. В какой-то момент Мингю срывается и начинает фотографировать все подряд – даже Тэёна с Юбином, подлавливая их в те моменты, когда они не знают, что находятся под прицелом камеры. Фотографирует Сонёля, фотографируется с ним и без него, запечатлевает в памяти телефона кампус университета, который абсолютно такой же, как и в его мире, но в то же время совсем нет, без конца наводит камеру на небо, стараясь поймать каждую смену оттенков в нем. И чувство такое давно забытое в груди разрастается с каждой сделанной фотографией, будто он снова живет той жизнью, которой всегда хотел. Что он делает то, что хочет. И впереди – впереди целая жизнь без битого стекла надежд, там много тепла в центре грудной клетки, которое с каждым ударом сердца разносится по всему телу, там ты оглядываешься назад и думаешь, что все сделал правильно. И тебе не о чем сожалеть. Чонхо он фотографирует тоже. Тот не спрашивает, зачем и почему, – только улыбается в камеру, когда замечает. А Мингю чувствует себя глупцом и абсолютно потерянным человеком – в этом мире. Но потерянным не так, как в самом начале. Будто бы ты потерялся, но нашелся. Или нет – тебя нашли. Нашли и на место вернули. И ощущение правильности происходящего начинает жечь кончики пальцев так неожиданно, что Мингю тонет в каждом новом мгновении. Во вторник после занятий они заходят в кофейню рядом с кампусом. Пока Чонхо стоит в очереди на кассу, Мингю скучает возле окна и предельно неосмысленным взглядом блуждает по помещению, то и дело смотрит на сгущающиеся на небе тучи, ловит ускользающую мысль о том, что скоро наверняка начнется дождь. И впервые внутри нет нетерпения, нет желания поскорее увидеть. Ничего нет, кроме надтреснутого сожаления. И вот это – вот это уже неправильно. – Мин? Мингю вздрагивает всем телом; взгляд замирает на одной из кофемашин. Ему показалось? Ему точно показалось. Не может быть, чтобы он услышал это «Мин», не может такого быть, чтобы голос… – Мин, это реально ты, я не обознался. Его хлопают по плечу; он медленно поворачивает голову. И смотрит на Санхёна. То есть. Что? У этого Санхёна светло-коричневые волосы с непрокрашенными корнями, непривычная широкая улыбка, какой он в памяти Мингю улыбался слишком редко, предпочитая сдержанные усмешки, и слишком знакомое лицо. Чувство такое, будто они только вчера виделись. Словно только вчера его отвели в тот дом на Синчхоне и отдали от него ключи. Мингю ведь ходил туда даже в этом мире – в поисках ответов, которых нет, на вопросы, что не были заданы вслух. Ходил и еще больше запутался в чем-то, что следовало за ним по пятам, копируя его собственную тень. Но Мингю же не узнали. Они не знакомы здесь. Ведь так? – Сто лет тебя не видел. – Санхён убирает руку с его плеча и размашисто хлопает по спине – кажется, именно это приводит его в чувство. – Ни за что бы не узнал, если бы поближе не подошел. Ты здорово изменился за эти восемь лет. – «Мин»? – Вопрос вырывается сам собой, потому что нет, осознать все вот это слишком сложно. – А, прости, – спохватывается Санхён. – Помню, как ты бесился, когда я тебя так называл. – Он подмигивает. – Как ты? Как пропал после начальной школы, так я тебя и не видел. Мингю моргает, нервничать начинает, потому что не знает, что сказать. Взглядом лихорадочно ищет Чонхо возле кассы, будто тот сможет прийти ему на помощь. – Я нормально. Сам как? Прости, стоило связаться с тобой, но мы вечно с места на место переезжали, – сочиняет Мингю на ходу, встречаясь взглядами с Чонхо; тот хмурится и подхватывает со стойки два стакана. – Вон оно что. Слушай, ты случаем на Синчхоне не был с неделю назад? Мне показалось, что… Впрочем, ладно, – Санхён кивает сам себе. – Нам стоит как-нибудь встретиться. – Почему бы и нет? – Мингю тянет губы в улыбке, все еще не в силах справиться с волнением. – Привет? – К ним подходит Чонхо и сует ему в руки холодный американо. – Старый друг? – Внимательно смотрит на каждого. – Вроде того, – ему тянут руку, – Мун Санхён. Мы с Мингю были одноклассниками в начальной школе. А ты?.. – Пак Чонхо, – тот пожимает руку с какой-то зловещей улыбкой, – его хён. – Оу. – Санхён явно теряется. А у Мингю начинает дергаться глаз – причем настолько сильно, что приходится потереть его пальцами, что мало помогает. Зато волнение как рукой снимает. – Ты сам тут какими судьбами? – Он наступает Чонхо на ногу, и тот давится кофе. – Устроился на новую работу в паре кварталов отсюда, сейчас обеденный перерыв, – Санхён смотрит в телефон, – и мне надо поторопиться. Напиши мне свой номер, – он протягивает его Мингю, – будет обидно опять потерять с тобой связь. Когда тот исполняет просьбу под внимательным взглядом Чонхо и возвращает смартфон, Санхён уходит в сторону кассы, махнув рукой на прощание и пообещав позвонить в ближайшее время. Мингю глядит какое-то время ему в спину, а после первым выходит на улицу. – Я думал, что… – Чонхо быстро догоняет его и пристраивается рядом, – ты сказал, что в этом мире вы не знакомы. Это ведь был тот самый Санхён? Он резко останавливается и делает большой глоток кофе, втянув через трубочку добрую треть стакана. – Да, он. – Ни разу его не видел. – Вы с Мингю познакомились уже в средней школе, так что ничего удивительного. – Но, – Чонхо глядит на него с легким недовольством, – я даже ни разу не слышал про него. Если они были близки, то почему… – Спросишь лично, когда все вернется на свои места, – отмахивается Мингю и снова шумно отпивает кофе, бредет вперед на автомате и совсем не хочет думать о том, что произошло. Не выходит. Их миры попали в паутины друг друга. Они действительно связаны. Все. И если это так, то… что насчет Юбина и Сонёля? Нити, концы которых он никак не может отыскать. Они исчезают в темноте, пропадают в пустоте, за пределами которой ничего. Только бесконечные вопросы, что проглатывают друг друга раз за разом. Два мира, которым не суждено было пересечься. Два таких непохожих на первый взгляд мира, но… Связь, которой пропитано это столкновение, уже нельзя игнорировать. – Он назвал меня Мином, – говорит Мингю вдруг, когда они спускаются в метро. – Что это значит? – Чонхо приподнимает брови в удивлении, бросает пустой стакан в одну из мусорок. – Что-то вроде прозвища? Он стоит рядом, болтает в своем подтаявший лед и не знает, как правильнее будет ответить на этот вопрос. – Я так… – Мингю бросает быстрый взгляд на Чонхо, – я так назвал твоего Мингю. Про себя, попав в этот мир. Хотел провести какую-то границу между нами. Не придумал ничего лучше, чем просто использовать первый слог своего имени. И то, что Санхён знает это прозвище… это… не знаю, – сбивается он в конце. Чонхо явно хочет спросить что-то, но вместо этого забирает из его рук прохладный стакан, покрытый мелкими капельками, и бросает в мусорку. – Там, где, как ты думаешь, схожести нет совсем, ее может оказаться больше всего, – говорят Мингю, а тому совершенно не хочется искать в этих словах смысл. Дома он вытаскивает из холодильника маленькую банку какой-то кислотной газировки со вкусом персика, с удивлением обнаруживает в кислоте еще и градусы, садится на диване и смотрит точно перед собой с крайне глупым лицом. Точкой, с которой он не сводит глаз, оказывается черный экран телевизора. Мингю даже не помнит, включал ли его когда-нибудь сам – обычно это делал Чонхо, но чаще для того, чтобы чем-то заполнить тишину. За окном начинает накрапывать дождь. В квартире нигде не горит свет, и становится довольно темно. Мингю хочет подняться с дивана, но его опережает Чонхо, который вместо того, чтобы щелкнуть выключателем, почему-то опускает жалюзи, погружая гостиную в еще большие потемки. Мингю смотрит на белые металлические пластинки, за которыми скрылось окно, и не понимает ничего. – Как думаешь, – Чонхо оборачивается на него, – дождь до ночи идти будет?