«Ты в порядке?» – показывает Мингю, но обращается конкретно к Тэёну, который за все это время не улыбнулся ни разу. Мин сразу протягивает ему телефон, и тот пишет короткое: «Да. Скучаю». Думает немного и приписывает дальше: «Чонхо зачастил. Мне кажется, он понял». Мингю улыбается с грустью, позволяет тихому смешку сорваться с губ. Сказал бы, что не удивлен, но… «Сказать ему?» «Не стоит». Он почти опечатывается от того, насколько быстро набирает это короткое сообщение. Поднимает голову, осторожно смотрит на Мина и добавляет следом: «Тэён с Юбином знают». Чонхо рядом обреченно вздыхает, а Мингю в этом вздохе слышит крупицу неодобрения. Лицо напротив приобретает настолько шокированное выражение, что он бы испугался даже, честно, если бы не предполагал этой реакции заранее. Мингю не хотел говорить об этом. Но потом пришел к выводу, что Мин имеет право знать. В первую очередь – именно он. Тэён начинает яростно жестикулировать, почему-то забыв про телефон, и жесты его адресованы Чонхо, который хмурит брови до острых углов и пожимает плечами. Выглядело примерно как «Вы что, дебилы?» – «Ну а что я тут мог поделать». Мингю смотрит на все это и спрашивает через сообщение: «Ты в курсе?» Тэён кивает и опускает взгляд, а он – усмехается. «Они нам помогают вроде». «Ну пускай, если так». Мингю почти слышит, как фыркает Тэён. Мин плотно сжимает губы, глядит ему в глаза, а после – на Чонхо. Снова на Мингю и обратно. Забирает у Тэёна телефон и пишет: «Могу я сказать кое-что только тебе?» – Мне что, предлагают отвернуться? – возмущается Мингю. – Если тебе не сложно. И по глазам Чонхо он понимает, что это важно. Вздыхает обреченно, кивает Тэёну, который выглядит не менее удивленным, поднимается и садится обратно, но уже спиной к зеркалу. Любопытство собственными зубами дерет губы, которые он начинает остервенело кусать, то и дело кося взгляд в сторону чужой фигуры сбоку. – Ну? – не выдерживает он и поворачивается к зеркалу. И смотрит уже на себя. Все закончилось, а он даже не успел этого понять. У Чонхо такое лицо, словно ему только что сообщили весть о кончине всех близких людей. Он опускает взгляд на горящий экран телефона, на котором остановлен таймер, и тихо говорит: – Ровно три минуты. Ты был прав, время увеличивается. – Что он сказал тебе? – пропускает Мингю его слова мимо ушей. Чонхо не отвечает. Даже не смотрит на него в ответ. Поднимается на ноги и выходит из комнаты. Он подрывается следом, чувствуя себя странно и будто на волоске – как тогда, когда в прошлый раз впал в состояние, сродни истерике. И в позапрошлый. Блядь. – Я пойду выгуляю Куки, – бесцветно бросает Чонхо, наглаживая сонную собаку, которую явно разбудили. И, судя по морде, гулять она хочет в самую последнюю очередь. – Так, а ну-ка стой. Перестань, – не выдерживает Мингю. – Никуда ты не пойдешь посреди ночи. Не знаю, что там на тебя вывалили, можешь не говорить мне, переживу, но… не знаю… попросил бы успокоиться, но ты и так как танк. Чонхо в последний раз проводит рукой по шерсти Куки и выпрямляется. Молчаливо соглашается и идет к дивану. Мингю не спешит садиться рядом – нутром чувствует, что Чонхо его сейчас видеть почему-то не хочет. Избегать пытается. А вот хрен ему. Он его самого ни разу не оставлял, когда просили, и даже прямым текстом. Он огибает диван и садится. Начинает постукивать указательным пальцем по коленке, стеклянным взглядом уставившись в экран телевизора и не видя на нем ничего, кроме размытых пятен. Чонхо поджимает под себя одну ногу и громко выдыхает, заставляя Мингю дернуться. – Я не знаю, – слышит он. – Что не знаешь? – Мингю мгновенно хватается за возможность не молчать. Он не видит – чувствует скорее, что Чонхо наконец-то смотрит на него. И взгляд этот тлеющими дырами по ткани рубашки расплывается, хочет добраться до кожи. Выжигает и прижигает. – Не знаю, что делать дальше. – О чем ты? – Мингю так быстро выстукивает пальцем по колену, что тот начинает болеть. – Не хочу, чтобы ты уходил, – честно отвечают ему. – Я пока никуда не ухожу, – пытается маневрировать он, – сижу вот. Что Мин сказал Чонхо? Что он, блядь, сказал ему, если у того душа сейчас наизнанку выворачивается и пытается его собственную прощупать? Достучаться, доскрестись спутанными словами. Потому что неправильные они, слова эти. Хоть и произносят их во второй раз за день. Но в первый… в первый раз не было этой грусти, которая чужой голос искажает. И взгляд – взгляд душу на составляющие ломает. А Мингю чувствует, что в пропасть летит. – Прекрати так на меня смотреть, – не выдерживает он. Ему бы уцепиться за что-нибудь, ему бы остановить это падение, чтобы дух перевести и подумать еще раз. – Хорошо, – просто соглашается Чонхо, но не двигается совсем, не отворачивается. Мингю шумно выдыхает через нос, потому что по-прежнему чувствует чужие надсадные чувства яркими мазками по коже. – Ты не перестал, – говорит тихо, разочарованно немного. Чонхо не отвечает. Смотрит все еще, выводит взглядом невысказанные слова вниз по шее до ключиц. И странно это все слишком, и слова эти почему-то все в ту же петлю затягиваются, давят на кадык и сглотнуть не дают. Мингю непонимающе поджимает губы, рушит границы и поворачивает голову, сталкиваясь взглядами с Чонхо. На его лице – блики от экрана телевизора. На его лице – тьма и свет одновременно. У него в глазах пиздец какой-то творится, а Мингю сдохнуть хочется предельно сильно и не знать больше ничего из того, о чем не спрашивал. – Можно я?.. – Чонхо подается вперед немного, застывает, смотрит с надломом на дне зрачков. – Можно что? Ему снова не отвечают – тянут руку к лицу, но коснуться не решаются. Ждут разрешения. (Почему именно сейчас?) Ждут, когда границы будут стерты окончательно. (Он не хочет их стирать, он так не хочет, но-) (сдается.) Мингю смотрит в глаза напротив и не может отказать. Опирается рукой на диван и наклоняется вперед, позволяя чужим пальцам коснуться своей щеки. Чонхо вздыхает шумно, выдыхает еще громче, а Мингю смотрит на его губы и теряет себя где-то внутри своей головы. Чувствует, как Чонхо неуверенно и почти боязливо проводит пальцами по его щеке, медлит до надсадного стука сердца под ребрами, вздыхает опять и прижимает ладонь к его лицу целиком. Ведет вверх, зарывается пальцами в волосы. А Мингю вдруг кроет до того сильно, до того рывком в узел скручивает и выжимает до последней капли, что он дышать перестает, моргать забывает, а слезы пользуются этим моментом слабости и собираются в уголках глаз. Но не у него – у Чонхо, который резко отдергивает руку и отшатывается, будто ему отвесили пощечину. И у Мингю, честно говоря, ощущения почти такие же. Он смотрит перед собой невидящим взглядом и, кажется, все еще не дышит. Не сразу понимает, что Чонхо поднимается с дивана и быстрым шагом идет в сторону своей комнаты. Скрывается за дверью. Мингю выдыхает; перед глазами темнеет. Зачем, господи. Зачем это все. Этой ночью они спят в разных комнатах. 14 – Вот это охренеть у тебя скукоженное лицо, конечно. Мингю поднимает голову, отрываясь от созерцания поверхности стола, и видит Сонёля. Кисло поджимает губы в ответ и пожимает плечами. Не говорить же, что не спал всю ночь, разворотив постель своим ерзаньем. Сонёль садится рядом, продолжая вкрадчиво поглядывать на него. Явно спросить хочет что-то, но не решается – видимо, хорошо понимает, что вразумительного ничего не услышит. А ведь действительно не услышит. И даже невразумительного. Потому что Мингю нечего сказать – у него в голове полный штиль, паруса спущены, корабль застыл посреди моря. А сам он стоит на корме с глупым лицом, но даже не смотрит на горизонт – глаза закрыты. Когда утром Мингю выскользнул из полудремы, а потом – из комнаты, в квартире было пусто. Чонхо не было. Ушел. Просто взял и ушел, оставив Мингю одного. Не разбудив, не сказав ни слова, даже записки не оставив. Ничего. Полный штиль, как у Мингю в голове. Он стоял на пороге чужой комнаты, смотрел на заправленную кровать и не реагировал на Куки, который пытался ухватиться зубами за его штанину. Судя по всему, кто-то даже пса с утра не выгулял. Потрясающе просто, Мингю думал, восхитительно. Чонхо сбегает из квартиры, оставляя его позади, хотя в университет они всегда ездили вместе. И пусть Мингю не пять лет и он в состоянии самостоятельно добраться до кампуса, это похоже на то, что его бросили на произвол судьбы. И как реагировать на это, Мингю ни единым закоулком своей души не ведает. «Не уходи», – просит Чонхо, а в итоге уходит сам. Он выгуливает Куки, позволяя псу гонять себя по всему двору, ибо в ступоре пребывает, после пьет кофе. Идет к метро, у турникета обнаруживая, что денег на проездном осталось только в одну сторону, кривит лицо, поняв вдруг, что обратно одному уже никак. Материальная зависимость от кого-то в таком возрасте нещадно бьет по самооценке и раздутой гордости, какая чаще в период юности с хлещущим изо всех щелей максимализмом бывает. Мингю свою юность уже давно пережил, перешагнул семимильным шагом, но от абсурдных замашек избавиться так и не смог. Печально. Он бессовестно пропускает мимо ушей две лекции, таращась в окно, на третьей заваливает какой-то тест, даже не пытаясь списать у Сонёля, который настырно двигал к нему свой лист, и продолжает тыкаться пустым взглядом во все поверхности. На пятую пару Мингю не идет – курит с Сонёлем в их привычном месте за кустами, ссылается на плохое самочувствие и сливается. Думает сесть на скамейку возле выхода с территории университета и проторчать там добрые пару часов, но не успевает даже на пешеходную дорожку выйти. Он Чонхо со спины узнает – тот идет рядом с каким-то парнем и заливисто смеется, то и дело поглядывая на своего собеседника. Мингю вспыхивает настолько стремительно, что этим залпом хватило бы весь кампус спалить и на пепелище потом задорно станцевать, его накрывает до того сильно, что начинают подрагивать руки от желания подлететь и вмазать со всей дури. Потому что какого хрена. Потому что это что вообще было. Вчера, сегодня утром – не важно уже. У Мингю, честно, желание разбираться по нулю стреляет из пушки, попадая точно в центр, ему откровенно насрать в этот самый момент, что в чужой башке творится, раз финты ушами подобные генерирует, ему бы только подойти и всю дурь вытрясти, чтобы даже мысли больше не возникло повторить нечто такое еще раз. И Мингю действительно подлетает – птицей подбитой, – даже руку заносит, чтобы в плечо толкнуть. И замирает, потому что Чонхо замечает его раньше, и улыбка с его губ пропадает настолько резко, будто ее и не было вовсе. А Мингю все свои пулеметные очереди палит не вперед, в лицо напротив, а в самого себя изнутри. Они смотрят друг на друга с каменными лицами и молчат – прямо как в старые добрые времена. – Мингю, привет! – восклицает незнакомый парень. – С летних курсов тебя не видел. Как жизнь? – Лучше не бывает. – Он улыбается так широко, что едва скулы не сводит. – Во, другое дело, а то мрачный ходил, – смеется незнакомец. – Ладно, я пойду, ребят, скоро следующая пара начинается. Бывайте! – И исчезает. Мингю комкает свою улыбку, перекрывает ее горькой усмешкой, а после смотрит так же мрачно, как и пару мгновений назад. Чонхо нервно трет затылок и идет дальше в сторону выхода. Он действительно нервничает – это заметно по тому, как он теребит лямку рюкзака, постоянно перевешивая его с одного плеча на другое. Мингю идет рядом и кожей чувствует чужую нарастающую настороженность – будто Чонхо с каждой последующей секундой все больше убеждается в том, что ему начнут задавать вопросы. И пытается подготовиться. Выходит так себе, ибо глазки бегают, ручки подрагивают. Мингю злорадно улыбается, прекрасно понимая, что у него сейчас поперек лица неоновым выведено «живым не уйдешь». – Значит, ты улизнул из дома, бросив меня одного, а потом решил и с последней пары сбежать, чтобы со мной не пересекаться? Тебе лет сколько, Чонхо? И правда – сбежал. Мингю знает, что у него тоже пять пар сегодня. Опустим тот момент, что он и сам с пятой лекции ушел. – К твоему сведению, мне бы пришлось идти обратно пешком, потому что деньги на проездном закончились.