Чонхо мажет по нему быстрым взглядом и поджимает губы. Вздыхает обреченно. – Извини. Не подумал. Просто… – Ну-ка? Просто что? – Мингю показательно прикладывает ладонь к уху и приближается. – Если ты хотел побыть один, то мог бы так и сказать. Нечего было устраивать эту игру в прятки, мне подобная ерунда в хуй не уперлась в моем возрасте. – Хорошо. – Чонхо снова вздыхает, смотря себе под ноги. – Я хотел побыть один. Ты прав, я должен был предупредить. Но мне как-то… я не знаю. Не могу сейчас. – Что не можешь? – На тебя смотреть. – Здорово, – только и говорит Мингю, отворачиваясь, чтобы не светить своим кислым лицом. Его обида накрывает, если честно. Ему обидно настолько, что в любой другой ситуации он бы просто развернулся и ушел куда глаза глядят. И плевать, что это совершенно не по-взрослому. Плевать, что все той же глупой юностью попахивает, которая вообще-то в нем сдохла давно. Плевать откровенно. Мингю обидно до жути: за то, что поддался, за то, что дал слабину и позволил себе показать чувства, которые сам до конца так и не понял. За то, что его оставили – после того как разворотили выплеснутыми эмоциями собственную душу, которая вот прямо на Мингю нараспашку смотрела. Смотрела и надтреснутым точно в сердце долбилась, разгоняла собою кровь по телу вместо него. Чонхо ушел. Чонхо избегает. Чонхо говорит, что не может на него смотреть. А Мингю понятия не имеет, что ему со всем этим делать. У него и у самого внутри пиздец какой-то вихрем заворачивается, змеей по внутренностям скользит и царапается чешуей. Они доезжают до дома в напряженном молчании, а за порогом квартиры расходятся по своим комнатам, так и не сказав друг другу ни слова. Мингю лежит на кровати, скребет взглядом потолок и прислушивается к тишине, которую нарушают лишь осторожные шаги Куки по кухне. Он и сам на эту кухню выходит пару раз, пьет кофе, курит в окно, зачем-то специально топает как можно громче – словно хочет дать знать о своем присутствии. Чонхо так и не выходит ни разу – или он просто не слышал. Около семи вечера Мингю сдается. Решает неожиданно, что, если человеку нужно пространство, он запросто может его дать – в конце концов, он никто и звать его никак, он бессовестно занял место в этой квартире, хотя прав толком не имел. Имеет ли сейчас? Вряд ли. И если Чонхо вдруг стало настолько некомфортно в его обществе по непонятной (разве?) причине, Мингю даст ему время, чтобы побыть одному. Он пихает в рюкзак тетради с завтрашними лекциями, рубашку и плеер. Засовывает телефон в задний карман джинсов и подходит к двери в чужую комнату. Честно хочет постучаться, но упрямо не делает этого – тихо приоткрывает дверь, щурится, разглядывая в потемках фигуру Чонхо на кровати. Спит. Судя по одежде – упал сразу, как пришел. Мингю смотрит какое-то время в его спину, взглядом ведет вдоль руки, которая вытянута вперед – на то место, где спал он сам четыре ночи подряд. Тихо вздыхает и прикрывает глаза на пару секунд. (Чувства все испортили, Ли Мингю.) Он добрые пять минут отгоняет от себя Куки, которого стоит отвести на кухню, как тот снова бежит обратно в коридор. Дверь Мингю закрывает тихо и осторожно. Аж руку сводит от того, насколько медленно он это делает – вплоть до того момента, когда слышит характерное пиликанье, извещающее о том, что квартира заперта. Уже на улице он в нерешительности останавливается возле одной из тех скамеек позади дома, где они часто выгуливали Куки, и просто смотрит перед собой, вдруг осознав идиотизм своего поступка. Но, может, не такой уж и идиотизм? Разве так плохо дать человеку пространство? Ему и самому неплохо бы проветриться. Вот только… куда идти? Побродить по окрестностям пару часов? А потом что?.. Мингю взвешивает все за и против – слишком долго на свой взгляд – и достает телефон. Набирает номер Тэёна, несколько раз хочет сбросить, но все равно ждет до победного. Тэён трубку не берет, поэтому он со вздохом ищет контакт Сонёля, но не успевает – ему перезванивают, и он на автомате принимает вызов. – Мингю? Чего звонил? – чужой голос немного охрипший, будто еще тридцать секунд назад Тэён спал. – А, привет, слушай… – он нервно облизывает губы, – ты занят сейчас? – Пел с сестрой в караоке, а так нет. – У тебя есть сестра? – искренне удивляется Мингю. Тэён смеется и мямлит что-то не совсем понятное в ответ. – Я свободен. Ты что-то хотел? – Тут такое дело, – Мингю смущается вдруг настолько сильно, что щекам больно, – скажи, я могу у тебя переночевать сегодня? Если нет, я Сонёлю позвоню, все в порядке. Тэён молчит так долго, что он начинает думать, что связь прервалась, и отнимает от уха телефон, чтобы взглянуть на экран и убедиться наверняка, но Тэён на месте. – Ты где? – спрашивают у него. – Недалеко от дома. – Сам доедешь до станции Садан? Тебе по прямой. – Я сейчас, конечно, в другом мире, но метро у нас одинаковое, – кривит лицо Мингю, – доеду. – Встречу тебя у десятого выхода. Тэён действительно встречает его – в нелепых пижамных штанах и безразмерной полосатой рубашке. Мингю оторопело смотрит на небольшой хвостик на чужой макушке, скрепленный розовой резинкой с цветочком, и попросту не знает, как это все прокомментировать. – Пижамная вечеринка с младшей сестрой, – объясняет Тэён, верно прочитав замешательство в глазах напротив, – лень было переодеваться. Я живу совсем рядом. – Я точно не помешал? – уточняет Мингю на всякий случай. – Не, – отмахивается тот, – мама с сестрой только рады будут, если ты зайдешь. – Боюсь, рады они будут не мне конкретно, – слабо улыбается он в ответ. Тэён на это не говорит уже ничего – кивком головы просит следовать за ним. Они проходят мимо Старбакса и сворачивают на небольшую улочку, пару минут идут в тишине. Мингю молчать как-то не нравится – чем дольше это продолжается, тем выше вероятность, что его все-таки спросят, что случилось и почему он на ночь глядя попросился перекантоваться. – Я думал, вы с Юбином в общежитии живете, – пробует начать разговор. – Нет, какой смысл тратить деньги, если можно спокойно жить в тепле и уюте вместе с семьей? Хотя Юбин, признаться, не особо этому рад. Отношения с отцом у него так себе, а денег на ежемесячную оплату общежития просто не хватает, – охотно отвечает Тэён. – Поэтому он, как и я, никуда не съехал. И, к слову, – на него смотрят с откровенным весельем, – как бы ты у меня переночевал, если бы я в общежитии жил? Туда, знаешь ли, посторонних не пускают. – Мм, – мычит Мингю, – я не особо думал, когда звонил. Надеялся на лучшее. – Вы поссорились? Ну вот. Приехали. И на что он надеялся, когда хотел избежать этого обсуждения? В подобной ситуации это вряд ли возможно. – Нет, – честно признается Мингю, потому что правда – нет. – Сам не знаю, что произошло. Но мне показалось, что… – Он пробует на вкус следующие слова, и они откровенно горчат, хотя продолжает он все равно: – Мне показалось, что Чонхо надо побыть одному. – А, – возводит глаза к небу Тэён, – почему-то я не удивлен. Все, пришли. Уточнить он не успевает – его хватают за рукав рубашки и увлекают вслед за собой по лестнице небольшого здания на второй этаж. Тэён распахивает незапертую дверь, орет: «Я вернулся», и через несколько секунд в Мингю, едва не сбив с ног, влетает маленькая девчушка лет восьми, которая начинает без конца повторять: «Мингю-оппа[14]! Мингю-оппа!». Оппой его в последний раз называли в университете – то были студентки с курса помладше, которые почему-то увивались за ним стайкой, – поэтому он теряется и просто позволяет обнимать себя и всячески тормошить. Вот и познакомился с младшей сестрой не своего Тэёна. Классно. – Ну-ка, Риса, шуруй к себе в комнату, не мешай взрослым, – по-доброму припугивает ее Тэён. – Но я не видела Мингю-оппу два месяца, – начинает ныть девочка. – Насмотришься еще, все, топай. И так меня затискала всего сегодня, хоть этого дядю пожалей. – Вы кушать будете? – Со стороны кухни выходит молодая женщина не старше сорока в фартуке и мило улыбается. Мингю даже не нужно вглядываться в чужое лицо – он сразу узнает мать Тэёна, которую видел много раз. Он делает легкий поклон и извиняется за позднее вторжение. – Нет-нет, что ты, все в порядке, – уверяет его женщина, – ты к нам давно не заходил! Пойдемте-пойдемте, я вас накормлю, Тэён тоже ничего не ел еще. – Она подзывает их к себе рукой. Мингю чувствует себя крайне неловко, восседая за обеденным столом, на который мать Тэёна выставляет тарелки, смотрит на пустой стул во главе и шепотом спрашивает, где отец, на что получает такой же тихий ответ: «В командировке» – и взгляд вниз, на свои колени. Мингю понимает следом, что лучше бы не спрашивал, но ему почему-то не стыдно – о чем угодно готов говорить, лишь бы не о причинах своего нахождения в этом доме. Они довольно уютно ужинают: мать Тэёна без конца улыбается и подкладывает Мингю добавки, то и дело ругается на дочь, которая играется с едой (а ведь не три года уже давно), расспрашивает про университет, а в завершение достает из холодильника две банки пива и, заговорщицки подмигнув, вручает их Тэёну, после выпроводив их с кухни. Мингю в нерешительности замирает на пороге чужой комнаты, прислушивается к громко стучащему сердцу и вздыхает глубоко-глубоко, потому что, боже, как же тяжело. Видеть чужие семьи, получать от них незаслуженную любовь – всегда сложно. Потому что понимаешь, что у тебя самого так никогда не будет. Просто Мингю – вор: чужих друзей, чужой жизни, чужой любви. Но его хватит на все это, правда. Потому что внутри – бездонная пустота, которую сколько ни заполняй – краев не достигнешь. Там всегда будет место. – У тебя сестру правда Риса зовут? Японское же имя вроде. – Он садится на чужую кровать, наблюдая за тем, как Тэён плюхается в компьютерное кресло. – А, это отец настоял. Нравилось ему это имя очень, хоть и осуждали все коллеги помню. Типа «японоориентированный». У нас такое не в почете, сам знаешь. – Тэён протягивает ему банку пива. – А в школе не гнобят за такое имя? – Бывает, – нехотя признается Тэён, – точнее, бывало. Но я провел с этими поганцами воспитательную беседу, и с тех пор все ходят по струнке. Мингю коротко смеется и вскрывает банку. – Итак, – Тэён громко отпивает пива и пару раз двигает бровями вверх-вниз, – что случилось у наших голубков? Судя по лицу Мингю, вопрос и содержащиеся в нем слова он вообще не оценил, потому что ему в ответ сразу же смеются и машут рукой: – Да расслабься, я шуткую. И если не хочешь рассказывать, я не буду настаивать. Честно говоря, я все еще удивлен, что ты мне позвонил. Мы с тобой… ну, можно сказать, едва знакомы. – А я удивлен, что ты мне не отказал. – Мингю опускает взгляд, упираясь им в отверстие в банке, которую крепко сжимает обеими руками. – На самом деле в моем мире мы с Тэёном лучшие друзья. Тот круглит глаза. – Ты серьезно? Погоди, получается, что… я правильно понимаю, что наш Мингю в твоем мире сейчас вместе с… – Он запинается и приглаживает волосы на затылке. – Вот это да, конечно, – усмехается нервно. – Чонхо разве не сказал тебе? – Только то, что Мингю в надежных руках. Сейчас, когда я понимаю, о каких руках шла речь… странно, что он назвал их надежными. – Тэён начинает кусать свою щеку изнутри. – Я его в этом убедил. И, серьезно, – он внимательно глядит на него поверх банки, которую поднес ко рту, – не переживай. Я понимаю, что ситуация двоякая, но уверен, что все в порядке. Мингю отпивает пива и начинает постукивать по банке пальцем. Он не соврал – правда уверен, что на его Тэёна можно положиться. Что тот не сделает чего-то неправильного, что рядом с ним Мин не пропадет. Мингю же не пропал. – Знаешь, – начинает неожиданно Тэён, – я не удивлюсь, если Чонхо не один раз говорил, что с тобой сложно. Он хмурится, даже близко не понимая, к чему это сказано. Ему понимающе улыбаются. – Но Чонхо, кажется, сам не подозревает, насколько тяжело с ним самим бывает временами, – заканчивает Тэён и с многозначительным видом прикладывается к банке. – Ты к чему это вообще? – Просто подумалось вдруг. Разве я не прав?