– На Фонтан. Тебе-то что? Какое тебе дело до этой мрази? Туда им и дорога! Черти и так заждались! – Едем туда! – Сосновский снова ударил его наотмашь. – Ты это остановишь! Иначе я убью тебя! – Поздно! Уже поздно! – воспользовавшись, что Сосновский ослабил хватку, Шахов высвободился. Володя отшатнулся к стене. По его лицу текли слезы. – Поехали, – решился Шахов, – моя машина внизу. Я все равно собирался туда. Ехали молча и долго. Говорить было не о чем. Доехали до песчаного пляжа. Шахов оставил машину в кустах. – Зайдем с другой стороны. Пойдем по верху холма. Они вышли к дороге. И пошли над обрывом. Затем спустились вниз, на песчаный пляж с другой стороны, обогнули холм. Вдруг Сосновский остановился как вкопанный. Из грузовика, стоящего на обочине, выпрыгивали солдаты и начинали тянуть провод к холму. – Катакомбы заминированы, – пояснил Шахов. Володя бросился вперед. Впереди, под холмом, виднелась дощатая дверь вровень с землей, она была открыта. Это был вход в катакомбы. – Мы выбрали это место из-за его отдаленности, – пояснил Шахов. Путь им преградили солдаты. – Дальше нельзя, – спокойно сказал Шахов. – Пусти меня! – Двое солдат схватили Володю, он стал рваться из их рук. – Поздно. Я же тебе сказал. Они все равно погибнут. Ты ничего не сможешь сделать. Сосновского отвели в сторону. Возле куста на песке сидел молодой мужчина с глазами, полными слез. Руки его были связаны веревкой за спиной. – Это племянник Тучи, некий Зорик Вальдман. Прибыл к нам из Житомира и собирался спасти дядюшку, – глупо хохотнул Шахов. – Убийца, – Володе хотелось плюнуть ему в лицо. – Смотри, идут! – Шахов указал рукой вперед. По песчаному пляжу шли воры, которые должны были присутствовать на сходе. Володя Сосновский разглядел Цыгана, Фрола, Грача… Последними, под руку, шли Туча и Таня. Таня была ослепительно красива. На ней был костюм из фиолетового шелка, напомнивший Володе тот самый, который был на ней в момент их первой встречи. Таня сделала модную прическу. Она улыбалась. – Нет! НЕТ!!! – Сосновский вырвался вперед, но солдаты схватили его, потащили назад. – Нет… Он бился, рвался в руках солдат, но ничего не мог поделать. Дойдя до низкой двери, Туча с Таней остановились. Таня вдруг подняла глаза вверх, к небу. На ее лице снова появилась счастливая улыбка. Она переступила порог и исчезла в катакомбах. Туча вошел следом за ней. Володя прикусил губу с такой силой, что из нее потекла кровь. Он упал на колени в песок и не отрываясь смотрел вперед. По его лицу текла кровь, разбавленная слезами. Взрыв раздался с такой силой, что, казалось, содрогнулась земля. Из холма взлетел фонтан земли, по всей округе летели песок, щебень, камни. Близстоящих солдат бросило в землю взрывной волной. Со стороны холма были слышны нечеловеческие крики. Взрывы следовали один за другим – первый… третий… пятый… седьмой… Крики прекратились. Тела воров, погибших на сходе, извлекли к вечеру. Теперь их должны были опознать, переписать и похоронить в безымянной могиле, местонахождение которой будут знать только сотрудники НКВД. Сосновского и Вальдмана отпустили. Зорик уехал в город. Володя до вечера продолжал сидеть на песке. – Пойдем. Поможешь опознать. От многих остались только окровавленные ошметки. Но некоторые хорошо сохранились. – Кто-то выжил? – Нет, – Шахов покачал головой, – операция прошла успешно. Они все погибли. Все. Володя пошел следом за ним. – Это Зайдер сделал подлость, заманил их всех в ловушку? – спросил он. – Зайдер очень сильно помог органам, – кивнул Шахов, – без него операция по ликвидации не прошла бы так успешно. – Ты теперь покинешь город? – Возможно. Но пьеса наша остается в силе. Я давно хотел попробовать себя в театре. Мы ее поставим – рано или поздно. Тела погибших в катакомбах воров складывали на рогожу прямо на песчаном пляже, их сохранилось достаточно много. Издали Володя разглядел труп Тучи. Он лежал чуть в стороне от всех остальных. Лица не было – только кровавое месиво, но его можно было опознать по массивной фигуре. Володя медленно пошел по песку. Потом – застыл. Рядом с телом Тучи лежала Таня. Тело ее было повреждено больше, чем лицо, – все в кровавых ранах и копоти, в волосах запеклась кровь. А на ее губах застыла счастливая улыбка… Эпилог Отъезд Володи Сосновского. Убийство Зайдера. Конец эпохи Поезд в Киев отправлялся в 8 утра. Проводить Сосновского пришли главный редактор Лариса и несколько сотрудников. Не было ни шуток, ни веселых разговоров, ни обещаний звонить и писать. Он навсегда уезжал из Одессы. Володя принял это решение в тот самый момент, когда Шахов принес ему официальный отказ на выдачу тела Татьяны Ракитиной для похорон. Володя хотел похоронить Таню на Втором Христианском кладбище, рядом с бабушкой и Наташей. Ему не позволили. Отказ мотивировали тем, что тело могут выдать либо супругу, либо близкому родственнику. Мужем Тани Володя никогда не был. Близких родственников, судя по документам, у Татьяны Ракитиной не осталось. Кроме того, существовало негласное, еще чекистское правило: крупных бандитов хоронить тайком, в безымянных могилах, чтобы избежать излишнего внимания и паломничества к криминальным элементам. Получив официальную бумагу с отказом, Сосновский принял предложение одной из киевских газет. Ему предоставили комнату в общежитии пролетарских творческих работников и должность завотделом одного из крупных изданий. Слава романа «Краски рассвета» продолжала играть на руку Володе. Начатую рукопись пьесы, которую писал вместе с лже-режиссером Шаховым, он уничтожил. Ключи от одесской комнаты Володя сдал в домоуправление. Больше ничто не держало его в Одессе. У Сосновского оказалось очень мало вещей. В основном книги, без которых он не мыслил своей жизни. Молчание среди провожающих было плотным, как стена. Да и сам Володя в последние дни разговаривал мало. Он стоял на перроне, возле поезда, в который уже были занесены его вещи, наблюдая, как золотистые осколки жаркого одесского солнца падают на перрон. Это были самые последние минуты в Одессе, и Володя хотел сохранить их в своем сердце. – В Одессу всегда возвращаются, ведь это город свободы и любви, – сказала Лариса, изо всех сил пытаясь улыбнуться. Но Сосновский не слышал ее слов. Он смотрел на молодую женщину с темными волосами, которая шла по перрону, держа за руку веселую маленькую девочку. Женщина улыбалась малышке, крепко сжав ее ладошку. Между Таней и этой женщиной не было ничего общего – ни в фигуре, ни в выражении глаз. Но Володе вдруг показалось, что это они, его единственная семья, уходят навсегда в небо. Не слыша ничего из обращенных к нему слов, он улыбнулся и тихонько прошептал: – Будь счастлива, моя любовь… Моя единственная любовь. В небе, сквозь ослепительные солнечные лучи, улыбались ему ясные глаза Тани. Харьков, 1930 год Ранним утром на полотне железной дороги, рядом с железнодорожным вокзалом, обнаружили труп. Это был еще молодой мужчина. Он был задушен. Труп опознали достаточно быстро, так как в кармане пиджака нашлись документы. Убитым оказался Мейер Зайдер, уроженец Одессы, бандит, в картотеке уголовного розыска известный под кличкой Майорчик. Зайдера задушили, а труп бросили на железнодорожное полотно, чтобы сымитировать несчастный случай. Убийцы рассчитывали, что труп попадет под колеса поезда, и тело будет изуродовано настолько, что причину смерти никто не сможет установить. Однако поезд, который должен был пройти именно по этой железнодорожной колее, опоздал. План провалился. Следственные действия были быстрыми. Стало известно, что убийц было трое. Ими оказались некие Стригунов и Вальдман. Личность третьего человека, участвующего в убийстве, не установили, его никто не нашел. Несмотря на то, что преступление считалось тяжким, убийцы арестованы не были. Их даже не взяли под стражу. Смерть Зайдера записали как несчастный случай, и никакого наказания Стригунову и Вальдману назначено не было. Очевидно, в этой истории тайно были задействованы самые высокие чины из Москвы. Некоторое время это странное убийство еще обсуждалось в узких кругах. Говорили о том, что Зайдера убили из мести. Но за что именно ему отомстили, никто не знал в точности. Впрочем, говорили недолго. Скоро убийство бывшего бандитского главаря оттеснили другие, более интересные новости. И о Мейере Зайдере забыли. Совсем.