Сен-Реми? Ланнуа, Тулонжона? Кого из ваших вассалов вы готовили к мысли о том, что он должен жениться на вашей любовнице ради вашего удовольствия… а потом почтительно закрывать глаза на все, что бы ни происходило? — Никого! Я никогда не стал бы делить тебя ни с кем. Я сделал бы тебя герцогиней, ни от кого не зависящей принцессой… ты могла бы выбрать себе любую землю по своему вкусу. Ты прекрасно знала, что я любил тебя больше всего на свете… как будто я не доказывал тебе это снова и снова! И еще совсем недавно — тоже! Ты знаешь. что это так? Он сорвал с себя массивную золотую цепь и поднес ее к носу Катрин. — Ты знаешь? — Да, — коротко ответила она. — Это — Золотое руно, орден, который вы учредили в честь вашего брака. — Моего брака? Ты знаешь, о ком я думал, когда его так называл? Разве это не тебя я звал своим золотым руном? Он сердито швырнул цепь на пол и внезапно одним ловким движением распустил ее волосы. Густые, сверкающие пряди каскадом рассыпались по ее черному замшевому костюму, вернув, как по волшебству, все ее прежнее великолепие. Затем он подвел Катрин к большому венецианскому зеркалу, украшавшему одну из стен шатра. — Смотри! Это ты — владелица подлинного золотого руна! Но он не дал ей времени взглянуть на себя. Вместо этого он заключил ее в страстные объятия, с силой прижав к себе и не обращая внимания на то, что его стальной нагрудник может покалечить ее. — Катрин… Я по-прежнему люблю тебя… Я так и не позабыл тебя… — Теперь вам будет легче это сделать… теперь, когда я так сильно изменилась! — Нет… ну конечно, ты все та же! Я сказал это только потому, что уже почти два года изнываю от разлуки! Ты так же красива, как и всегда, — может быть, немного похудела, но от этого твои глаза кажутся еще больше, а твоя талия — еще уже. Катрин, любовь моя! Я столько раз звал тебя, моя милая, прекрасная, незаменимая… Он расстегнул воротник ее кожаной куртки и уткнулся в нежную ямку у нее под горлом. Отклонившись назад, Катрин чувствовала, как она слабеет в плену его крепких рук. То старое влечение, которое так долго привязывало ее к этому необычайно обаятельному человеку, снова начало действовать на нее все сильнее и сильнее. Через несколько секунд он поднимет ее на руки и отнесет к огромной, украшенной золотом кровати, и у нее не хватит сил сопротивляться ему… И тут перед ней внезапно, как вспышка молнии, предстало видение умирающего Арно, вытянувшегося на маленькой узкой кровати в келье, Арно, которому она принадлежала душой и телом. Что значили все эти старые чувственные развлечения в сравнении с полнотой той любви, которую он один мог пробудить в ней? Их яростная страсть, жестокая и лишенная нежности, была для нее более значительна и остра, чем все ласки Филиппа. Тело Катрин одеревенело. Она осторожно, но решительно толкнула герцога. — Не сейчас! Отпустите меня. Он на мгновение выпустил ее и, нахмурившись, отступил. — Почему? Зачем ты пришла сюда, если не для того, чтобы снова связать нить нашей старой любви? На мгновение Катрин заколебалась. Лучший ли это был момент для просьбы, когда она только что отказала ему? Но неважно, она должна была довести дело ди конца. — Я пришла просить вас о милости, — спокойно сказала она. — О милости? Внезапно он залился смехом, и этот взрыв хохота был таким сильным, что герцог вынужден был сесть в кресло из черного дерева. Он смеялся до тех пор, пока не начал судорожно глотать ртом воздух. Катрин пришла в раздражение. — Я не вижу, что в этом такого смешного! — довольно резко сказала она. — Смешного? Его смех вдруг оборвался, и он, поднявшись, подошел к ней. — Мой ангел, твоя наивность сравнима только с твоей же бесхитростностью. Конечно, я должен был догадаться, что у тебя в запасе есть просьба ко мне о милости. Это у тебя сущая мания. Кого же ты хочешь спасти на этот раз? — Жанну д'Арк! Это имя взорвалось как пушечное ядро. Улыбка мгновенно исчезла с лица Филиппа, и он, словно испугавшись, отпрянул от Катрин, загородившись столом, словно оборонительным валом. — Нет! — только и сказал он. Катрин спрятала дрожащие руки за спину, чтобы он не мог их увидеть. Она знала, что в этот момент Филипп вышел из-под ее власти. Страстный любовник преобразился во властного и непреклонного герцога Бургундского. Катрин хмуро улыбнулась. — Я неудачно выразилась. Я пришла, чтобы просить вас установить выкуп за Деву, как это положено по законам военного времени. Какова бы ни была цена, она уже принята. — Законы войны не относятся к детям дьявола. Эта девица — не рыцарь, а колдунья! — Какая чушь! Жанна — колдунья? Да она — воплощенная преданность, чистота, смелость и набожность! Нет никого правдивее и честнее ее! Вы ее не знаете… — Зато вы, похоже, с ней знакомы. — Я обязана ей жизнью и намерена вернуть свой долг. Говорят, что вы собираетесь выдать ее англичанам… но я отказываюсь в это верить. — Можно узнать, почему? — Потому что это было бы недостойно вас… недостойно того рыцарского ордена, которым вы так гордитесь! вскричала Катрин, указывая на великолепное ожерелье, мягко мерцающее на богато украшенном узорами ковре. — А также потому, что это принесет вам несчастье. Она ведь в самом деле… послана небом! — Ерунда! — произнес герцог и, выйдя из-за стола, начал расхаживать взад и вперед по огромному шатру, не удостаивая Катрин даже взглядом. — Я, если хотите знать, тоже видел эту девицу. Когда Лионель Вандом захватил ее и передал своему командиру, Жану де Люксембургу, я решил, что должен посмотреть на нее, и отправился во дворец Болье, где Люксембург держал ее в заточении. Я нашел, что она — тщеславная, самонадеянная особа, лопающаяся от высокомерия. Вместо того чтобы вести себя со мной покорно и скромно, она только и делала, что попрекала меня. — А разве вы сами никогда и ни в чем не упрекали себя? Разве вы всегда вели себя, как верный вассал французской короны? — Вассал? Что ты хочешь сказать? Да я обладаю в сто раз большим богатством и властью, чем эта кукла по имени Карл, которая зовет себя королем Франции. Я отказываюсь присягать ему; я отказываюсь признать его своим сувереном. Отныне Бургундия будет свободной и независимой, она станет великим королевством, которое когда — нибудь станет центром целой империи. Я, как Карл Великий, выстрою вокруг нее империю, и все люди на земле будут преклоняться перед моим троном и моей короной… Теперь настала очередь Катрин рассмеяться с оттенком презрения, который не ускользнул от Филиппа и мгновенно заставил его замолчать. — И кто же дарует вам эту корону? В каком соборе вы рассчитываете короноваться? Надо полагать, в Вестминистерском, как и пристало верному союзнику английских захватчиков, потому что Реймский уже занят. Карл VII уже является законным королем Франции, как милостью Божией, так и по земным обрядам. Ни вы, ни ваша марионетка, правящая в Париже, никогда не сможете этого изменить. Он — король. Король! — Я никогда не признаю убийцу моего отца королем! — Я не верю! Я слишком хорошо вас знаю. Если бы Карл сумел угодить вам, предложил бы, может быть, полсвоего королевства и достаточно земли, чтобы удовлетворить ваши амбиции, вы бы подали ему руку и присягнули на верность. Вы и в самом деле считаете меня дурой, неспособной заметить искусную — о, чрезвычайно искусную — двойную игру, которую вы вели последние два года? Нельзя построить империю на предательстве, Филипп, так что бургундская империя никогда не увидит света! — Хватит! Он выкрикнул это слово, и рука его судорожно сжала рукоятку кинжала. Катрин увидела в его глазах смертоносный огонь, но это не испугало ее. Она уже победила страх, и ее пылающий взгляд спокойно встретился с его взором. Она не покорилась ему! Это он сдался. Его взгляд дрогнул и поник. — Что с нами случилось? — спросил он хрипло. — Мы схватились здесь, как враги! — Вам достаточно сказать только слово, чтобы мы снова были вместе! Согласитесь принять выкуп за Жанну, и мне больше от вас ничего не нужно. Если вы сделаете это, я вернусь к вам! Филипп даже отдаленно не мог себе представить, какая вселенная самопожертвования и самоотречения была заключена в этих нескольких словах; тем не менее он на мгновение погрузился в раздумье. Наконец он пробормотал: — Нет… я не могу принять даже такой выкуп, как бы бесценен он для меня не был. В моем договоре с англичанами есть статья, оговаривающая, что любой пленник, взятый мною в этой войне, будет предоставлен в их распоряжение по их требованию. Эта девица подвергла опасности Бургундию. Я не могу разрешить ей выйти на свободу, чтобы подвергать нас опасностям и дальше. — Обещайте хотя бы не выдавать ее англичанам. — Это невозможно. Кроме того, она пленница Люксембурга, а не моя. Ему и решать. — Это ваше последнее слово? — Последнее. Никакого другого быть не может… — Даже… для меня? — Даже для тебя. Если бы ты была на моем месте, ты бы меня поняла. Катрин медленно повернулась и пошла к занавешенному бархатом выходу. Она поняла, что игра была проиграна по причине, которую даже она не могла перевесить, — из-за страха! Филипп боялся… малодушно боялся этой странной девушки, которая, казалось, буквально упала с небес, чтобы вытащить французское королевство из бездны несчастий, и этот страх одержал верх над всеми другими чувствами герцога. Катрин знала, что бесполезно спрашивать его о том, что на самом деле произошло во время его разговора с Девой, ибо он скорее дал бы отрезать себе язык, чем сказал бы правду. Воспоминания его, несомненно, были самые мрачные, но хотя Катрин и понимала побуждения могущественного герцога Бургундского, это не могло сдержать растущего в ней гнева. Горечь разочарования и злости охватила ее. Она протянула руку, чтобы раздвинуть тяжелые занавеси, но еще раз обернулась — тонкая, хрупкая, прямая фигурка на пороге этого пышного, но непрочного дворца. Она вперила в Филиппа холодный взгляд. — Поняла вас? Я полагаю, что человек, которого звали Пилатом16, тоже считал, что люди должны его понять. Если вы не уступите мне Жанну, я вас никогда не прощу. Прощайте! Она вышла, больше не обернувшись и не отозвавшись на зов, который, как ей показалось, донесся из палатки. На этот раз мосты были сожжены… Она никогда больше не увидит этого человека, так как он отказал ей в просьбе, которая действительно была для нее важной. Она увидела свою лошадь и оруженосца вместе с Сен-Реми, который возбужденно подбежал к ней. — Ну что, Катрин, вы возвращаетесь к нам? Она покачала головой и протянула ему руку. — Нет, Жан, боюсь, что нет… Думаю, вам вообще придется забыть, что вы когда-то знали меня. — Как? Монсеньор герцог отказался простить вас? Я не верю в это!