— Держись, Максим! — крикнула Светлана, — я все сделаю, но вытащу тебя! Верь мне! Я люблю тебя! Слышишь! Люблю! Их почти силой затолкали в фургон, и машина тронулась. Книга четвертая * * * Максим уже более пяти суток отбывал наказание в штрафном изоляторе (ШИЗО), так как демонстративно, в присутствии осужденных, отказался выходить на работу. Администрация колонии не была удивлена дерзостью этого парня, который бросил лопату и отказался работать. Максим за свои полтора года успел сменить три зоны, в которых он зарекомендовал себя только с отрицательной стороны. Его переводили из одной тюрьмы в другую, надеясь сломать, но пока ничего не получалось. Зона, куда он в этот раз попал, именовалась среди осужденных как «красная», то есть в ней власть над осужденными держали «общественники», или, как еще их называла администрация, «лица, осознавшие содеянное и вставшие на путь исправления». Таких, как эта, в Воркуте было всего две. Остальные жили по обычным воровским законам. Зона была рабочей, и каждый день десятки заключенных отправлялись в забой добывать уголь. И случай с Максимом был первым за последние полгода, когда зэк отказывался работать. Раньше там процветали воровские законы, но с приходом нового начальника, жизнь резко изменилась. Кого-то из «отрицаловки» удалось сломать, кого-то перевести в другие колонии. Ходили слухи, что отдельных заключенных просто убили, списали как погибших в забое от взрывов метана. Никто не проверял достоверность этих слухов. Зона числилась благополучной, и комиссии туда не приезжали. И вдруг серьезное ЧП! Отказ от работы, и кого — заключенного, который осужден по первому разу. Был бы вор, а здесь — неведомо кто. Маркова, закованного в наручники, привели в кабинет начальника колонии. За большим столом, покрытым зеленым сукном, сидел громадного роста полковник внутренней службы. Марков представился, как требуют правила внутреннего распорядка, и, не моргая, уставился на начальника. — Ты кто по жизни? — спросил полковник. — Вор или ненормальный? Ты не понимаешь, что никто тебе не позволит здесь возродить воровские законы? У нас нет воров и никогда не будет! Ты меня понял? Здесь я хозяин, и я решаю, как будут жить осужденные. Если встанешь у меня на пути, раздавлю, как муху. Еще никто не пытался здесь устанавливать свои порядки! Не получится и у тебя! Ты просто исчезнешь, и никто не будет заниматься твоей смертью. Ну, умер, ну с кем не бывает на Севере. Заболел и умер! Ты видел кладбище? Там лежат воры покруче тебя. Ты по сравнению с ними — просто сявка. Видишь, они лежат, а я живу, и жить буду, даже когда и ты будешь там лежать. Он нажал кнопку на столе и за спиной Маркова появился конвой. — Десять суток штрафного изолятора для начала, — скомандовал полковник. Максима повели через плац, на котором уже полчаса мерзли заключенные, ожидавшие ночную проверку. Было ужасно холодно. Если в средней полосе еще стояли теплые осенние деньки, то здесь уже лежал снег и сильный северный ветер хозяйничал на бескрайних просторах тундры. Камера штрафного изолятора представляла собой небольшую комнату размером три на три метра. Окон не было, поэтому определить время суток совершенно невозможно. Расписание заключенного в штрафном изоляторе очень отличалось от остальных. Подъем в шесть утра. Нары поднимаются и пристегиваются к стене. Весь день, как правило, заключенный проводит стоя, пол и стены выложены специальным образом — из них торчат острые камни, не позволяющие штрафнику облокотиться о стену или сесть на пол. В камере поддерживается положительная температура, не превышающая четырех градусов. Питание состоит из кружки воды и двухсот граммов черствого хлеба, которую дают раз в день. Вырваться из штрафного изолятора практически невозможно. За всю историю лагеря из этого изолятора не было даже попытки побега. Отбывший в штрафном изоляторе заключенный терял в весе не менее десяти килограммов, и многие после освобождения едва передвигались от истощения. Когда они подошли к камере, Максим попытался что-то сказать одному из сопровождавших прапорщиков. Однако тот, развернувшись, изо всех сил ударил его дубинкой по голове. Бесчувственного Маркова затащили в камеру и заперли дверь. * * * Марков пришел в себя от холода, словно тиски сжавшего его тело. Он попытался приподняться с пола, но одежда примерзла к полу. Кое-как освободившись, он поднялся на ноги. Голова гудела, а лицо покрылось коркой засохшей крови. «Ну что, Марков! Ты мог такое подумать еще год назад? — начал беседу с собой Максим, осматривая пол и стены. — Тюрьма — это большая жизненная школа, но ее, наверное, лучше проходить заочно. Здесь «красная» зона, и администрация шутить не будет. Если бы таких, как ты, было много, то проще разбросать вас по разным зонам, а так как ты один, они просто забьют тебя, как мамонта. Списать одного им ничего не стоит. А это значит, что нужно быть хитрее их и постараться перебраться, по крайней мере, в другую зону, где режим послабее, иначе здесь просто убьют». Чтобы как-то согреться, он стал ходить по камере, однако уже через пять минут понял, что у него подворачиваются ноги. Камни, торчавшие из пола, не позволяли двигаться. Было темно, и чувство холода вновь стало сковывать его. Максим сел на пол и попытался сжаться в калачик, но камни, словно противотанковые ежи, впились в его тело. Он поднялся и, держась за стенку, спотыкаясь, стал ходить. Сильно болела голова, и Марков временами чувствовал, как к горлу подкатывают комки тошноты. «Сотрясение! Суки! — прошептал арестант. — Сразу видно, служат давно, оборзели окончательно. Фашисты!» Приступ тошноты погнал его в угол, к параше. Рвота была обильной, и Максиму казалось, что его организм выворачивается наизнанку. Обессилев, он присел у параши, но уже через три минуты был вынужден подняться. Попытался прислониться к стене, но и это не принесло облегчения уставшему и замершему телу. Максим потерял счет времени и, кое-как передвигаясь по камере, чтобы не замерзнуть, пытался угадать, день или вечер? А может, утро? Нет, явно не день! Если бы был день, ему бы принесли поесть, а раз не несут — значит не день. Единственным его желанием было вытянуться на жестком топчане. Он никогда так не мечтал об этом! Боль в теле стала постоянной, голова почти не соображала, лишь в отдельные моменты спазмы в желудке возвращали его к действительности, и он снова и снова мечтал о топчане. Иногда ему казалось, что время остановилось, и он сходит с ума. Ни одного звука в камеру не просачивалось. Ему слышались какие-то команды, крики, стоны, Максим прислушивался, но кроме глухой тишины ничего не слышал. Неожиданно он отчетливо услышал шаги. Дверь камеры открылась, и на пороге оказался молоденький солдат в форме внутренних войск. Раздалась команда, и Максим повернулся лицом к стене. Солдат стал отпирать замок, которым была пристегнута койка. Замок как будто замерз и не открывался, и солдат стал чертыхаться на русском и татарском языках, ковыряя скважину. — Земляк, ты случайно не из Казани? — обрадовался Максим. — Я из Казани, на улице Достоевского жил. — Прекратить разговоры! — строго произнес солдат. — Разговаривать не положено! Наконец, его усилия увенчались успехом. Топчан упал со страшным грохотом, но для Максима это был самый желанный звук в мире. Солдат направился к двери и как бы мимоходом шепнул: — Я из Казани! Оттуда и призывался. Скоро на дембель! Максим не ожидал такой откровенности и был страшно удивлен и обрадован. Пока он переваривал сказанное, солдат уже закрыл за собой дверь. * * * Светлана приехала в Воркуту через месяц после того, как получила известие от Максима. Город встретил ее метелью и небывалым для этого времени года холодом. Пока она ловила такси, чтобы добраться до гостиницы, успела сильно озябнуть. Ее модное демисезонное пальто было явно не по погоде, холодный ветер пронизывал его насквозь. Центральная гостиница города ничем не отличалась от обычной провинциальной гостиницы. Светлана на месяц сняла однокомнатный номер, чем вызвала удивление у персонала. В это время было мало приезжих, и гостиницы стояли полупустыми. На следующий день с утра казанская гостья была уже в административном корпусе колонии и пыталась договориться о свидании с Марковым. Заместитель начальника по режиму принял ее в своем кабинете. — Проходите, — любезно пригласил он, — присаживайтесь. Что вас, такую красивую, привело на другой конец света? Его цепкий взгляд бесцеремонно осматривал ее. — Я хотела бы обратиться к вам с большой просьбой о предоставлении мне краткосрочного свидания с заключенным Марковым Максимом. Я являюсь его гражданской женой и приехала из Казани. — Не могу этого сделать по следующим причинам, — сразу отрезал он. — Во-первых, заключенный Марков в настоящее время за нарушение режима находится в штрафном изоляторе и выйдет оттуда не раньше чем через два дня. Во-вторых, ваш брак с ним не узаконен, и вы по документам являетесь для него абсолютно посторонним человеком, даже не родственником. А в-третьих, срок для свидания еще не подошел. С момента его прибытия в колонию прошло менее трех месяцев, а согласно действующему положению свидание может быть предоставлено не ранее трех месяцев с момента прибытия заключенного в учреждение. — Может, существуют какие-то исключения? — тихо попросила Света и посмотрела подполковнику в глаза. Тот внимательно посмотрел на нее, пригладил волосы и вновь изучающе глянул. — Исключение, как подсказывает нам жизнь, бывает в каждом правиле. Главное, как его найти! Вы меня, думаю, понимаете? Все зависит оттого, кто его хочет найти, я или вы? Кстати, вы где остановились? У родственников или в гостинице? Я надеюсь, что сегодняшний вечер у вас свободен, и мы могли бы обговорить кое-какие вопросы и совместно поискать исключения? Мне бы не хотелось, чтобы вы уехали из Воркуты просто так, не встретившись со своим гражданским мужем! Светлана понимала намеки подполковника. Ей было омерзительно даже думать об этом, но других вариантов не было. Вечером в ее номер постучали. Открыв дверь, она увидела на пороге подполковника с бутылкой шампанского в одной руке и коробкой конфет в другой. — Извините, что поздно! Служба! — подтянулся подполковник и без приглашения вошел. Он обнял Светлану и грубо повалил ее на кровать. Жадно целуя, он одной рукой срывал платье, а другой крепко прижимал к себе. — Позвольте, я сама разденусь, — задохнулась от тошноты Светлана, — а вам я посоветую принять душ. Может быть, там вы немного успокоитесь? Он вышел из ванной минут через пятнадцать. Светлана ждала его в постели. Подполковник ушел часа через два. Прощаясь, он захватил с собой непочатую бутылку и коробку с конфетами. — До завтра! — попрощался он и скрылся за дверью. * * *