— На четыре, — отвечает Элис. — С четверга по воскресенье. На первой неделе марта. — Смогу. — Слишком все это… — Карина вздыхает. — Мам, всего четыре дня. — Я имею в виду, слишком все это тяжело — ухаживать за ним. Всю ночь на ногах. — Я молодая. Могу вообще не ложиться. Справлюсь. Ты едешь в Новый Орлеан. Элис улыбается, похлопывая Грейс по спине: — Люблю эту девчушку. Они доходят до начала дорожки, исходной точки своего маршрута. Перед тем как сойти с нее на асфальтовый тротуар — примету своего района, Карина на секунду оглядывается на замерзший пруд, на петлю дорожки вокруг него, которую они только что прошли. Мысли и эмоции Карины тоже бегают по кругу. Ричард снова с ней живет, и уход за ним ей не потянуть, но она не может попросить его съехать, и вся ее жизнь — петля-ловушка. Она застряла, и ей никогда не выбраться. — Хорошо, я поеду в Новый Орлеан. Грейс и Элис дают друг другу пять, радуясь одержанной победе, но Карина к ним не присоединяется. Поездка состоится через месяц. Как недавно уяснила Карина, за месяц может произойти все, что угодно. Они останавливаются на улице перед своими домами, чтобы быстро попрощаться. Грейс с Элис обнимаются, и Элис желает девушке удачи в учебе. Карина проверяет время на телефоне. Их не было сорок пять минут. Она спешит к входной двери, стремясь побыстрее оказаться внутри и устроиться за столом в своей теплой кухоньке с уютной, горячей чашкой кофе. Карина распахивает дверь, и у нее подводит живот. Она, не раздумывая, бросается в комнату Ричарда, к БиПАПу, издающему пронзительный писк сигнала тревоги. Глава 19 Запыхавшаяся Карина влетает в комнату. Ричард полусидит в медицинской кровати, опираясь на подушки, маска сбилась набок, как это было и в четыре утра. Видно, что под ней он сконфуженно улыбается. Карина быстро ориентируется в обстановке: с ним все хорошо. Но вместо того чтобы почувствовать облегчение, она жутко зла, как если бы он в миллионный раз сыграл с ней жестокую шутку, а она по глупости повелась. — Он как — в порядке? — спрашивает Грейс высоким испуганным голосом, вбегая вслед за матерью. — В порядке. Грейс оглядывает Ричарда, оценивая состояние отца. Он собран и спокоен. Дышит свободно. — Вот же ж… Ладно, я в душ, — говорит она, ложная тревога выбивает ее из колеи ненадолго, накал эмоций уже сошел на нет. Но сердце Карины все еще колотится как сумасшедшее, разнося адреналин по телу. Она по инерции ищет источник угрозы. Резкий сигнал этой чертовой тревоги посылает по ее нервной системе ударные волны, пробуждая какой-то бесконтрольный животный инстинкт, срабатывающий в ситуации опасности. Ей почему-то не удается его перебороть. Но все, что касается БиПАП-аппарата, пока не представляет угрозы для жизни. Ричард все еще может дышать без него. Он целый день дышит совершенно самостоятельно. Аппарат всего лишь помогает ему по ночам. Так что ей не нужно срываться на бег, едва заслышав сигнал тревоги. Вот звук, с которым Ричард давится своей клейкой слюной, действительно говорит о том, что дело плохо. Он может вдохнуть ее, и это кончится пневмонией. Но — странное дело — часто бывает так, что в первые минуты Карина не обращает внимания на эти периодические, сотрясающие все его тело приступы кашля, терпеливо прислушиваясь из другой комнаты в некотором раздражении и надежде на то, что он справится самостоятельно. Ему это почти никогда не удается. Она отключает БиПАП и увлажнитель, обрывая сигнал тревоги, затем приподнимает маску и стаскивает ее с головы бывшего мужа. — Мне на-да пи-са. Из всех унизительных повинностей, связанных с БАС, она больше всего ненавидит утреннее мочеиспускание. Карина может поклясться, что он специально зевает и крутит головой, нарушая герметичность маски и запуская сигнал тревоги, чтобы она появилась перед ним, как по волшебству. Потом Ричард желает, чтобы она отсоединила его от трубок и он смог встать и воспользоваться уборной. Она не должна злиться на него из-за естественной надобности, но все равно очень сердится. Это всегда случается около семи утра — когда он просит ее об этом, выдергивая из глубокого сна. Почти каждый день она начинает вымотанной, опустошенной, ее донимает тошнота из-за нехватки сна. Да, сегодня она к этому времени уже была на ногах, но обычно в семь утра спит мертвым сном. Билл приходит в девять. Почему Ричард не может просто полежать и подождать Билла? Хотя надо бы радоваться, что он не мочится в постель. Ричард сбрасывает ноги с кровати и подтягивает к краю свой зад. Напрягая слабеющее туловище, раскачивается и рывком поднимается на ноги. Она наблюдает за его мучениями, но руки не подает. Следует за ним из комнаты через гостиную в ванную на первом этаже. Ричард останавливается перед унитазом и ждет ее. Карина стягивает его боксеры до щиколоток, и он переступает через них. Она подбирает трусы с пола и кладет их на тумбу, чтобы они не намокли. Он встает над унитазом, выпячивает свой костлявый таз и мочится. Она скрещивает руки и стискивает зубы: ее раздражает, что он не сел. Правда, сидячее положение не гарантирует, что все до капли попадет в унитаз, но ей кажется, так вероятность выше. Ричарду-то какая разница, если он промахнется, не ему же потом все это убирать! Карина закрывает глаза в нелепой и никому не нужной попытке создать для него иллюзию уединения. Она услышит, когда он закончит. По прерывистому звуку, с которым струйка мочи попадает в воду, и последующей тишине она понимает, что он заливает весь пол. Все так, как она и предвидела. Карина потеет, ей душно и жарко в зимнем пальто и шапке, которые она не успела снять. Интересно, когда же наконец она сможет выпить свою чашку кофе? Закончив, Ричард разворачивается к ней. Она приседает перед ним на корточки, держа боксеры так, чтобы он мог просунуть внутрь ноги. Натягивает на него трусы. — Мо-же на-де мою го-лов-ну мы? — Дай мне одну минуту. Здесь надо прибрать. Он оставляет ее — свою бывшую жену; свою исполнительную, бесплатную, не получающую никаких благодарностей няньку — заниматься уборкой клозета. Она расстегивает и снимает пальто, стягивает шапку, разбрызгивает дезинфицирующее чистящее средство по сиденью унитаза и полу и вытирает все насухо пачкой бумажных полотенец. Готово. Чистота до следующего раза, когда он решит помочиться. Карина моет в раковине руки — куда дольше необходимого — и рассматривает в зеркале свое лицо. На нем застыло хмурое выражение, оттого что уголки рта вечно опущены. Кожа и глаза потускнели. Волосы стали жирными и липнут к голове. Уже много дней руки не доходят ее вымыть. Нужно принять долгий горячий душ. Хорошенько выспаться. Позавтракать и выпить чашку кофе. Вместо этого она должна идти в комнату Ричарда, чтобы наклеить ему на кончик носа серебристую метку головной мыши. Дело двух секунд. Но нужды Ричарда удовлетворяются в первую очередь, и она ненавидит его за это. Вернувшись к себе в комнату, Ричард садится за стол перед ноутбуком и ждет Карину. Она отделяет метку от полоски с наклейками и прижимает ее к кончику его крупного носа. Он начинает печатать текст, выбирая при помощи носа букву за буквой с выведенной на экран клавиатуры. По заведенному распорядку Билл, который приходит в девять, поможет ему принять душ и одеться. А пока она здесь, ей надо поднять шторы и убрать постель. Набрав полные руки белья, Карина уже направляется к стиральной машине, когда ее глаза случайно выхватывают слова «дорогой папа» вверху экрана. — Отцу пишешь? — Ты не-до-на э-то ви-де. Не-че-го по-сма-ри-ва. — Я и не смотрю. Просишь помочь? — Не. — Почему нет? — За-чем нам по-мо? Она утыкается взглядом ему в затылок, не веря своим ушам. Она почти уверена, что ее скорбный рот открылся от удивления. Может, она неправильно его поняла? Он действительно только что спросил: «Зачем нам помощь?» — Билл-и-ду-гие по-мо-щи-ки де-ла-ю по-чи сю тя-же-лу ра-бо-ту. Ты готови ра-в-день, в о-таль-ном я те-бя по-чи не бе-по-ко-ю. Пальцы Карины сжимаются в кулаки, стискивая простыни. Ей хочется выдрать каждый клок волос с его неблагодарной головы. Кто, по его мнению, только что убрал зассанную им уборную? Кто сегодня днем, прерывая каждый свой урок, будет осушать его рот отсасывателем, чтобы ученикам не пришлось слышать между нотами бульканье и хрип и переживать, что в эту секунду он отдает богу душу в соседней комнате? Кто не спит ночами, поправляя ему маску, чтобы он мог дышать? Кто, по его мнению, стирает ему постельное белье и одежду, возит по врачам? Но в остальном — да, он ее почти не беспокоит. — Я страшно устала. — Твой пе-вы у-ок то-ко по-ле ве-на-ца-ти. По-че-му бы те-бе не приле? — Почему бы тебе не пойти к черту?! Она роняет на пол ворох белья и демонстративно выходит из комнаты, захлопывая за собой дверь. Видеть его не хочет. Пусть там и сидит, пока не придет Билл. Стоя посреди гостиной и сотрясаясь от ярости, Карина не в состоянии решить, что делать дальше. Она слишком разозлена, чтобы с удовольствием позавтракать с чашкой кофе, слишком взбудоражена, чтобы вздремнуть. И в душ не попасть: там все еще Грейс. Карина просто стоит на месте, скованная злостью, и гадает, что произойдет, реши она прекратить свою благотворительность. Что будет, если в следующий раз, когда он начнет задыхаться, она не остановит по щелчку занятия, чтобы вставить ему в рот отводную трубку? Рано или поздно БиПАП понадобится не только для того, чтобы улучшать качество сна Ричарда. Аппарат будет использоваться круглосуточно, обеспечивая необходимую вентиляцию легких. Этот момент неминуемо наступит, через месяц, через два, будущим летом. Что случится, если маска ночью открепится и Карина проигнорирует сигнал тревоги БиПАПа? Что, если она проснется на следующее утро после спокойного ночного сна и обнаружит задохнувшегося Ричарда в съехавшей набок маске? Карина стоит посреди гостиной, чувствуя себя вымотанной, неоцененной, несвежей и голодной, и задается вопросом: обвинят ли ее в убийстве, если Ричард умрет во время ее дежурства? Глава 20 Первая половина урока посвящена развитию техники — гаммы на четыре октавы, подготовительные упражнения Шмитта, оттачивание аккордов и арпеджио — с целью тренировки пальцев и слуха. Вторая половина занята отработкой произведения, выбранного на прошлой неделе. В идеале, дома ученик должен практиковаться по двадцать минут каждый день. Этот ученик вообще не практиковался. Он уже закончил с технической частью урока. Теперь Карина ждет, чтобы Дилан начал играть, и с каждой минутой ожидания градус ее раздражения растет. Дилану тринадцать, и за последний год он вытянулся, наверное, дюймов на шесть. У него длинные руки и пальцы, узловатые плечи и колени, и ему как будто неудобно в собственном теле, словно он не до конца еще занял появившееся место. Его бледное лицо покрыто розовыми, воспаленными угрями. Над губой едва пробивается темно-русый пушок. На подростке яркие золотисто-желтые шорты и такого же цвета свитшот. После урока мать сразу отвезет его на тренировку по баскетболу. Каждые несколько секунд он отхаркивает мокроту откуда-то из горла и, очевидно, втягивает ее в мозг. — Дать салфетку? — спрашивает Карина. — А? Не, все хорошо. Ее так и подмывает сказать: «Нет, у тебя все совсем нехорошо». Он рассматривает стоящий перед ним нотный лист, как будто впервые видит текст на греческом, который ему требуется прочитать. Может, у него нарушение обучаемости, какой-нибудь тип музыкальной дислексии или амнезия, и осуждать его нехорошо. А может, он просто не хочет здесь находиться. Она полночи провела на ногах, и сидение на этой банкетке в тишине вытягивает из нее последние крохи и так исчерпанных сил. Веки сами собой опускаются, дают уставшим глазам секунду-две отдыха. Ее страшно клонит в сон. Дилан поднимает было левую руку, но тотчас отдергивает ее и опять кладет на колено. Ему никак не решить, куда поставить пальцы. Он не будет даже пробовать нажать клавишу, если не уверен, что это правильная нота. Миллениалы. Все как один боятся совершить ошибку. Дилан предпочтет сидеть на банкетке вот так, парализованный страхом и нерешительностью, нежели взять неверную ноту. Стоит ей только сказать пару слов, и она сможет сдвинуться с этой подбешивающей уже мертвой точки. Но она не будет этого делать. Не сегодня. Она каждую неделю подсказывает этому парнишке ответы, а он упорно ничему не учится. По ней, так во всем виновата его мать. Она, похоже, делает с ним все уроки, гладит ему одежду, будит по утрам. Мальчишка получился беспомощный. Ну так Карина не будет больше с ним нянчиться. Она сидит, ждет и молчит, давая ему шанс разобраться во всем самому. Дилан опять хлюпает носом, щурясь на ноты и наклоняясь все ближе над листом бумаги в попытке сообразить, куда ставить свою левую руку. Она рассказала ему о куче мнемотехник для басового ключа. «Лягушка дома мишку солит» для нот между линейками. «Солидный синьор решил фазана лягнуть» или «Соловей сипит, рельсы фальшиво лязгают» для нот на линейках. Что ни придумывай, он никак не может удержать в памяти правильную последовательность и вечно теряется, когда видит черные точки на пяти линейках и между ними в басовом ключе. Уж пора бы ему бросить эти занятия! Она устала от учеников, не желающих играть на фортепиано. Вот бы все они бросили! Придя в ужас от этой опрометчивой мысли, от неудачи, которую она только что сама на себя накликала, она скрещивает указательный палец со средним. Дилан не заметит: ее руки лежат на коленях. Как ей сохранить крышу над головой, если такое случится? Нужно быть осторожнее в своих мыслях. Дилан снова шмыгает носом. С простудой ему здесь не место. Если он заразит Ричарда, дело может запросто кончиться пневмонией, а с его БАС это все равно что смертный приговор. Надо сказать Дилану, что сегодня она отпустит его пораньше. Впрочем, у него нет водительских прав. Придется ждать, пока за ним не заедет мать, а к тому времени получасовой урок и так подойдет к концу.