Конечно же, она знала. Это шумановская Фантазия до мажор, соч. 17, величайший шедевр композитора и любимое произведение Ричарда как исполнителя. Он слушает первые такты с удивлением. — Да, это ты в Карнеги-холле, — говорит Карина. Его рот неподвижен, но глаза улыбаются. Он моргает. Пока все слушают, предстоящее им серьезное дело отходит на второй план. Первая часть Фантазии насыщенная и романтичная, проникнутая страстной патетикой. В ней Шуман выразил тоску по своей возлюбленной Кларе, с которой их разлучил ее отец. Ричард встречается взглядом с Кариной, зная, что той известен смысл композиции, и его сердце щемит от желания дать ей понять, насколько он благодарен ей и как ему жаль прошлого. Даже если бы у него в горле не торчала трубка, если бы он не был таким усталым, испуганным и обратился к наборной доске или вернулся в то время, когда мог еще говорить, вряд ли он сумел бы найти слова достаточно искренние и емкие, чтобы залечить нанесенные им раны. Он смотрит только на Карину, мысленно приказывая нотам говорить за него, и тонет в ее взгляде. По его лицу катятся слезы. Карина сжимает ему руку и кивает. Во второй части происходит резкая смена настроения. Наступает черед величественного марша, мощного, громкого, помпезного, быстрого, крайне сложного для исполнения. В сознании Ричарда прокручивается вся его профессиональная карьера. Кёртис, Консерватория Новой Англии, престижные концертные и симфонические залы, всемирно известные дирижеры, оркестры, фестивали, сольные концерты, публика, овации стоя, пресса и восторженные отзывы. Прекрасная была жизнь. Но так быстро пронеслась. Доктор Коннорс проверяет жизненные показатели Ричарда и поясняет свои последующие действия. — Готовы? Ричард смотрит на Грейс. Билл замечает это и протягивает ей руку, приглашая подойти поближе, присоединиться к их кругу. Она жмется к матери. — Я здесь, пап. — Грейс выглядит испуганной. — Люблю тебя. Ричард моргает, давая понять, что тоже ее любит. Мысленно молится, чтобы не в последний раз услышать эти ее слова. Доктор Коннорс встает перед Ричардом, наклоняется к его лицу и отклеивает пластырь. — Ладно, на счет три. Раз, два, три! Коннорс резко дергает за конец трубки, и та выскальзывает из Ричарда на неожиданную длину: процедура оказалась столь же по-звериному грубой и неприятной, как и введение трубки. Но трубка удалена, и все в ожидании смотрят на Ричарда. Никто, включая его самого, не дышит. А тем временем звучит третья часть. Мелодия торжественная, примирение. На его лице маска для БиПАПа, но воздух все еще не поступает. Вентилятор хранит безмолвие. Ничего не слышно — только Шуман в исполнении Ричарда. В голове начинает шуметь, палата будто сжимается. Он удерживает все свое внимание на Грейс, Карине, Билле и музыке, и внезапно границы между отзвуками нот и людьми в его палате исчезают. Он не хочет их оставлять. Он хочет продолжать слушать, звучать, дышать, быть. Он хочет еще нот. Еще одну часть. Чуть подольше. Он не хочет умирать в отделении интенсивной терапии. Его легкие взывают к диафрагме и мышцам брюшной полости, ищут, умоляют. Он извлекает финальные ноты шумановской Фантазии медленнее, тише, с надеждой, точно шепчет молитву Богу. В наступившей тишине все в палате и легкие Ричарда ждут ответа. Глава 33 Сегодня уже третий день, как они дома. Два дня назад Джинни с разрешения Ричарда начала его отлучение от БиПАПа. Дышит он очень поверхностно, но все-таки дышит. Несмотря на затрудненное дыхание, непохоже, чтобы он беспокоился или мучился. Джинни регулярно вводит ему дозы морфина и ативана от тревожности. В Ричарде столько седативных, что он то приходит в сознание, то отключается и бо́льшую часть времени спит. Карина гонит от себя мысли о том, надолго ли его хватит. Они сами лезут в голову, хотя думать так нехорошо… После благополучного прибытия домой Карина с Биллом перекатили медицинскую кровать Ричарда в гостиную, чтобы он мог быть рядом со своим роялем. Грейс с постельным бельем и подушкой перебралась на диван. Она до сих пор, а время уже обеденное, не вылезла из пижамы и сейчас работает за ноутбуком, печатает какой-то учебный доклад. Спит Грейс на диване, не выпуская отца из зоны видимости ни днем ни ночью, ожидая конца. Они все ждут. В доме пугающе тихо. Телевизор не включают. Карина на неделю отменила свои уроки и уже три дня не выходит из дома. Они существуют вне времени, укрывшись за стенами гостиной, ничего не знают о ситуации в мире и прислушиваются к слабому, прерывистому звуку упорного дыхания Ричарда. Не сказать что Карина нужна дома. Дел сейчас особых нет. Она готова взвыть от сидения взаперти и с удовольствием выбралась бы на утреннюю прогулку с Элис, но не рискует покидать дом. Ричард может даже не прийти в себя, когда это случится, но она чувствует, что ей необходимо быть здесь. Уж это она должна для него сделать. А может, и для них обоих. Джинни приходит каждый день часа на два, чтобы проконтролировать положение дел, отследить изменения в состоянии Ричарда и заодно ввести лекарства. Она ушла всего несколько минут назад. Билл появляется по вечерам. Ухаживает за Ричардом и составляет Карине компанию. Он должен прийти через пару часов. Карина уточняет время. Обычно в этот час она кормила Ричарда. Но теперь вводит ему шприцем воду через гастростому и закрывает крышечку порта. Два дня назад Ричард оказался в сознании во время визита Джинни. Она спросила его, хочет ли он прекратить питание. Он моргнул. Тогда она спросила, хочет ли он прекратить БиПАП-терапию. Он моргнул. У него пневмония, но лечение от нее он больше не получает. Его парализованное тело весом сто десять фунтов накачано морфином и ативаном. Он не ест уже два дня. И все же какая-то его часть продолжает цепляться за жизнь. — Я в душ, — сообщает Грейс. — Хорошо, милая. Карина садится в кресло, стоящее рядом с кроватью Ричарда. Пока он спит, она рассматривает его лицо. Щеки под неровно отросшей бородой ввалились. Шесть дней без бритья, с тех самых пор, как его в срочном порядке госпитализировали. Губы растрескались и покрылись корками. Волосы и ресницы все еще черные и красивые. Выдох. Карина ждет и ждет. Неужели? Склоняется к нему. Вдох. Откуда у него берутся силы, чтобы дышать? Она накрывает руку Ричарда своей. Его рука, костистая, холодная, никак не реагирует на ее прикосновение. На коже выступили пятна от кровоизлияний. Эта болезнь чудовищна. Никто не должен проходить через такое. — Мне так жаль, Ричард. Так жаль… — Она начинает плакать. — Так жаль… Сперва ее слова относятся только к несправедливости и ужасу БАС, но по мере того, как она плачет и повторяет их раз за разом, они наполняются другим смыслом. Карина подвигается к краю кресла и наклоняет голову к уху Ричарда. — Мне жаль, Ричард. Прости, что я не дала тебе той семьи, которую ты хотел. Прости, что обманула. Мне следовало набраться смелости и сказать тебе правду. Следовало отпустить тебя, чтобы ты прожил ту жизнь, о которой мечтал, с кем-нибудь другим. Прости, что перестала быть женщиной, в которую ты влюбился. Я оттолкнула тебя. Я знаю. Прости. Она наблюдает за его лицом, думая, рыская по темным коридорам их общей истории в поисках более емких, не высказанных еще слов. Не находит. Слезы отступают. Карина вытягивает одноразовую салфетку из коробки на прикроватном столике, вытирает глаза и высмаркивается. Делает глубокий вдох и вздыхает, звук получается неожиданно низким и исполненным муки, точно вой. Она делает еще один вдох и чувствует себя на двадцать лет моложе. — Мы сделали все, что было в наших силах, верно? Карина ждет, прислушиваясь к дыханию Ричарда. Снова накрывает его руку своей и осматривает его лицо, ища хотя бы намек на какую-то реакцию. Она понятия не имеет, спит ли он, без сознания после высоких доз ативана или в коме. Он не открывает глаз. Карина ищет хотя бы случайное, невольное сокращение лицевой мышцы, которое можно принять за знак. Ричард неподвижен. Он не может сжать ей руку. А она не может узнать, услышал ли он ее. — Жаль, что у меня не вышло лучше. — Все хорошо? — спрашивает Грейс. Карина оборачивается. У подножия лестницы стоит дочь в темно-бордовой толстовке Университета Чикаго, черных легинсах и тапочках, мокрые волосы забраны в хвост на затылке. По ее позе и выражению лица непонятно, услышала ли она признания и слезы Карины. — Все по-прежнему. Есть хочешь? — Не-а. Словно из солидарности с отцом, Грейс со вчерашнего дня ничего не ест. Она снова устраивается на диване. День быстро сменяется ночью, и гостиную заполняет мрак. Лицо Грейс подсвечивается экраном ноутбука, точно фонариком. Карина встает, намереваясь включить лампу, но, поднявшись, решает пройти к роялю. Садится и опускает пальцы на клавиши. Без раздумий начинает играть шопеновский Ноктюрн ми-бемоль мажор, соч. 9, № 2. Мелодия нежная, довольно простая, играть ее лакомое удовольствие. Ей нравится свобода варьировать темп, которую позволяет это произведение, стеклянные трели, мелизмы. Мелодия пробуждает в ней чувственные воспоминания о варениках, приготовленных матерью, о ласковом дождике, накрапывающем за окном общежития в Кёртисе, о вальсе, который они с Ричардом танцевали в Нью-Йорке. Музыка нарастает — ее кульминация словно страстное объятие — и обрывается журчащим ручейком, россыпью конфетти. Возвращение домой. Карина нежно извлекает последнюю ноту, и звук плывет по комнате, пока не исчезает приятным сердцу воспоминанием. Она оборачивается и с удивлением видит, что Грейс переместилась с дивана на кресло. Ее мокрые от слез глаза блестят. Сначала Карина думает, что Грейс растрогал шопеновский ноктюрн. Но потом прислушивается. И прислушивается. И ждет, и задерживает дыхание, силясь расслышать вдох. В комнате стоит полная тишина. Она ждет, пока не знает точно, пока не уверена. Его больше нет. Эпилог Карина стоит в комнате Ричарда, в руках у нее пустая картонная коробка. После его смерти прошло восемь дней. Она избегала сюда заходить. Билл принес коробки для одежды Ричарда. Она отдаст ее на благотворительность. Карина стоит не двигаясь и обводит взглядом все оснащение, которое являлось частью ее жизни каждый день на протяжении месяцев, а сейчас превратилось в брошенные за ненужностью реликвии прошлого. Медицинская кровать, кресло-коляска, подъемник Хойера, отсасыватель, откашливатель, БиПАП, мочеприемник-утка, вращающийся диск. Она предложит их и все, что еще могла забыть, «Керинг хелс». Карина ставит коробку на пол, но не знает, с чего начать. Без Ричарда комната рождает в ней странные ощущения. Карина думает, что, после того как отсюда все вывезут, комната опять будет использоваться по старому назначению, но не может себе этого представить. Он прожил в ней всего четыре месяца, но теперь здесь ничего не напоминает о прошлом. Ричард болел БАС в этой комнате. Карина смотрит на пустую кровать, кресло-коляску, рабочее кресло и повсюду чувствует его энергетический отпечаток. Эта комната до сих пор пропитана яркими воспоминаниями о Ричарде и его БАС. На глаза наворачиваются слезы, и она трет руки, по которым побежали мурашки. Или же он решил преследовать ее в виде призрака? Карина садится за стол Ричарда и вертится в кресле. Может, Грейс захочет оставить его компьютер себе. Вчера она вернулась в университет. Похоже, с ней все в порядке. Хорошо, что у нее есть занятия, друзья и напряженное расписание. Это помогает упорядочить жизнь и заставляет двигаться вперед. В доме снова тихо. Не слышится больше ни жужжания БиПАПа, ни сигнала тревоги, когда маска съезжает набок, никто не кашляет, не давится, не задыхается. Все эти звуки были, а теперь нет. Ричарда больше нет. Что ей теперь делать? Она чувствует знакомую пустоту, как будто в желудок проваливается что-то тяжелое и вызывающее тошноту, словно она съела какую-то дрянь. Может, ей стоит возобновить уроки? Или упаковать все свои вещи и перебраться в Нью-Йорк? Сердце бьется чаще в нервном возбуждении от столь смелой мысли. Она крутится в кресле, так и не определившись с ответом. Может, пока будет достаточно упаковать одежду Ричарда. Она вздыхает, но остается в кресле. Вместо этого проверяет с телефона свою электронную почту. Первым среди входящих писем значится сообщение от доктора Джорджа. Она его открывает. Дорогая Карина, я очень сожалею о том, что случилось с Ричардом. Мне было очень приятно с ним познакомиться, хотя наше знакомство вышло недолгим. Насколько я знаю, по Вашим словам, Ричард решил, что, когда придет время, он будет пользоваться голосом, синтезированным компьютером, а не собственным голосовым банком. В общем, я перепроверил то записывающее устройство, которое я Вам одалживал, хотел подчистить его перед тем, как передать следующему пациенту, и на нем обнаружилось одно послание в наследство, это будет Вам интересно. Вы найдете его в приложении к письму. Будьте здоровы, доктор Джордж Она колеблется, но потом нажимает на MP3-файл в приложении. «Пи-вет, Карина! М-не на-ви-ся, чо до-тор Жорж наз-вал э-то по-ла-ни-ем в на-ле-сво. Я ду-мал о том, ка-кое на-ле-дие я о-са-лю по-ле се-бя. Мо-ю ка-ре-ру пи-ни-са? И-ли Г-Г-Грейс? Хо-о-шо бы Г-Г-Грейс. А мо-же, и э-то. То, чо я до-лен те-бе ка-зать.