— Еще он умеет понимать, что кто-то его не любит, — продолжала она, когда ей подали кусок материи. — Но вообще-то он — хороший конь, только характер у него вредный. Завязала себе глаза. Один из невольников проверил, хорошо ли, а потом она вслепую вскочила в седло. Уселась поудобней. Бердеф появился рядом, явно заинтересованный происходящим. Она установила контакт и позволила, чтобы ее захлестнули картины, видимые его глазами. Странно было смотреть на себя саму. Небольшая девушка со светлыми волосами, заплетенными в короткую косу, сидящая на крупном жеребце; на его спине она казалась малым ребенком, который влез на коня своего отца. Кольчуга, темные штаны — дух пса не передавал ей цвета так, как она привыкла, — сабля на боку и сагайдак с луком у седла. Колчан по другую сторону топорщил перья стрел. Собственно, решила она через мгновение, не так уж и плохо она выглядит. Уселась на коне поудобней, смотря глазами пса. Подняла ладонь ко лбу, откинула волосы. — Внимание! Едем! Торин двинулся шагом, приспосабливаясь к шагам проводника. Согласно просьбе, не пытался никого кусать, хотя, если путешествие затянется и конь начнет скучать, он все же попробует использовать зубы. А может, и копыта. Они углубились в лес. Детство Кайлеан прошло в Олекадах, и она хорошо помнила тамошние еловые и сосновые заросли, ряды стволов, поросших снизу папоротниками и кустиками травы. Здешние леса были другими, деревья и кусты дико, безумно разрастались, свободное пространство появлялось только там, где поработали люди с железом в руках. Кусты, лианы, заросли, встающие, казалось, с каждой пяди земли. Если вся эта страна выглядит так, то ничего странного, что армия рабов не боялась кавалерии. Здесь десять пеших стрелков могли остановить хоругвь всадников. И ничего странного, что Кахель-сав-Кирху, если именно он и командовал армией, выбрал Халесийскую возвышенность местом для лагеря. Для меекханского пехотинца это были идеальные условия. Вот только нельзя добиться победы восстания, просто сидя между взгорьями и ожидая чуда. Они шли гуськом, узкой просекой, вырванной у джунглей. Зелень окружала их повсюду, хотя, передаваемая глазами призрачного пса, она выглядела скорее как серая стена, а туннель, казалось, не имел ни начала, ни конца. В какой-то момент Кайлеан даже почувствовала себя так, словно ее проглотила огромная змея. Несколько раз они сворачивали, петляли и уходили в сторону, но она не слишком-то переживала. Бердеф сумел бы указать ей обратную дорогу даже в ночи и под дождем. Где-то через четыре часа езды они остановились над потоком, почти речушкой, где им позволили снять повязки, сойти с коней и дать отдохнуть ногам. Члены чаардана следили за отрядом невольников с интересом, но не нахально. Из нескольких десятков людей осталось лишь пятнадцать, прочие исчезли, растворились в лесу. Наверняка возвратились сторожить Помве. В этот момент их сопровождало трое ветеранов, в том числе седобородый Люка-вер-Клитус, и дюжина легковооруженных. Все действовали умело и быстро, напоили лошадей, раздали сухари и по горстке сушеных фруктов. Постой не должен был затянуться. — Не боишься, что упадешь с такого большого коня? Кайлеан даже вздрогнула. Проклятие, она не ожидала, что кто-то сумеет так к ней подкрасться. Рядом стояла Колесо, девушка, которую Йанне подхватил с земли несколькими часами раньше. — Ты тихая. А я сильно сжимаю его ногами, — произнесла она привычно, наклоняясь и поправляя подпругу. — Ага. — Худое личико нахмурилось задумчиво, словно Колесу нужна была минутка, чтобы обдумать это простое утверждение. Потом она послала Кайлеан широкую улыбку. — Сильные бедра. А кони вкусные. Я ела. Ела? Что это значит? Издевается? Смеется над ней, отыгрываясь за то, что они ее поймали? Черные глаза оставались совершенно невинными, но что-то в этом лице заставляло Кайлеан чувствовать себя неловко. К тому же меекх девушки был странным, носовым, шелестящим, раньше она говорила по-другому, без этого акцента. — Колесо? — Седобородый ветеран быстро подошел к ним, но в движениях его была какая-то осторожность. — Это друзья. Девушка улыбнулась, а Бердеф, которого Кайлеан призвала миг назад, вдруг переслал ей целую гамму эмоций: беспокойство, страх, гнев. Абсолютно как если бы через миг собирался броситься в битву. В улыбке Колеса было что-то странное. Кайлеан уже видела такие гримасы на лицах людей, охваченных безумием битвы, пьяных от крови и смерти. — Колесо! — Люка-вер-Клитус схватил черноглазую за плечо, обернул к себе и произнес медленно: — Это друзья. Не они. Понимаешь? — Носит железо. — Худая ладошка протянулась к Кайлеан, прикоснулась к кольчуге. — Я тоже. Ступай. Иди проверь, чистая ли дорога впереди. — Он легонько подтолкнул девушку. — Ну, ступай! Колесо вздрогнула, протерла глаза, улыбнулась снова, уже нормально, потом несколькими прыжками с камня на камень перебралась через речку и скрылась из виду. Кайлеан смотрела, как движется девушка, с каждым шагом иначе, словно сбрасывая с себя некий балласт, а потом рявкнула: — Что это, проклятие, было? Мужчина не отрывал взгляд от стены леса, а выражение его лица стало странно мягким. — Не что — кто, — поправил он ее тихо. — Колесо, как и сказано. Обычно такого не случается днем, но сегодня она нервничает, потому что ее схватили, а кроме того, вот уже несколько часов она не видит солнца. Насколько я понимаю, скоро придет в себя. Ну да. Колесо. Не видела солнца и нервничает. Конечно же. В объяснении было столько же смысла, сколько в подтирании крапивой, но одно казалось совершенно ясным. — Эта девушка — безумна. — Верно. Но я не знаю второго такого разведчика. Только порой, когда она устала или нервничает… — Или долго не видит солнца. — Ага. Тогда она слишком легко уходит. Ну и во время боя. Во время боя — всегда. — Одержимая? На пограничье, где племенной магией пользовались так же часто, как и чарами аспектов, разрешенными Великим Кодексом, говорили, что безумцы — это открытые двери для духов и демонов. В Империи таких людей экзорцировали, запирали в башнях или — по необходимости — убивали. Но здесь? В этой странной стране, посредине восстания? Кто знает, каким странностям тут позволяют жить? «Ты и сама — странность, — подумала она. — Когда бы не чаардан и Ласкольник, ты бы наверняка была сейчас прикована к стене в каком-то храмовом госпитале. Или сгорела бы на костре». Люка покачал головой. — Нет. Мы нашли ее в Усварре. На золотом руднике, который мы освободили… который мы пытались освободить. — Что-то странное случилось с его голосом и глазами. Словно лед сковал одно и другое. — Через четверть часа выдвигаемся! — крикнул он вдруг. — Хочешь послушать? Кха-дар дал четкий приказ: слушать и запоминать, что станут говорить. Собирать информацию не только о том, как велика армия и хорошо ли она вооружена, но и о том, какие люди ее составляют. Но Кайлеан не была уверена, что такая история будет чего-то стоить. — А зачем? Ветеран пожал плечами. — Чтобы ты знала, с кем имеешь дело, как понимаю? Чтобы в следующий раз, если Колесо будет странно себя вести, не пытаться ее оттолкнуть или ударить, как понимаю? Я не хотел бы объяснять генералу, отчего ты погибла. Да уж! Колесо мало того что была ниже ее и легче, так еще и не воспитывалась в Степях и не сражалась с бандитами и се-кохландийцами, будучи под командованием лучшего кавалериста Империи. — Не улыбайся так. Ты видела ее в битве? — А ты меня? — Ты из чаардана Ласкольника, и я верю, что ты хорошо машешь саблей и бьешь из лука, как понимаю. Но я видел, как Колесо перегрызла взрослому мужчине глотку. — Зубами? — Нет, жопой. Ясное дело, что зубами. — Старый солдат перевел взгляд на лес, почесал голову, скривился. — Усварр был золотым рудником под самыми Магархами. Тяжелый рудник, твердые скалы, жилы золотоносной руды между слоями гранита как жаба, расплющенная камнями, некоторые — шириной всего в фут. На таких рудниках работает много детей. Невольничьих детей, понимаешь? Матери на плантациях говорят: лучше бы родить тебя мертвым, чем отдать на рудник. Лучше бы тебя на пол выронили. А Усварр был худшим среди рудников. Понимаешь? Спускали людей футов на сто под землю, туда, где находился главный туннель длиной в четверть мили, а от него шли во все стороны черные дыры в скале, которые глотали ребятенков и не выпускали их никогда. Если какой-то туда попадал, ему давали молоток и долото, несколько мешков для руды и приказывали копать. Еду и воду они получали, только когда выползали с добычей. Некоторые туннели там, говорят, были по несколько сотен локтей длины и шириной вот такими. — Он развел руки на два фута. — Понимаешь. Как черви в земле, ребятенки рыли дыры так, как вела жила, и никогда не выходили к поверхности. Кайлеан попыталась представить себе: туннель такой узкий, что там можно только ползать на коленях или животе, темнота, сотни, может, и тысячи футов скал над головой. — Я бы сошла с ума. — Тебя бы туда не взяли. Слишком большая. Ну, разве что ты была бы аувини — пепельная, и тебя сделали бы стражницей. Ты бы носила кожаный панцирь, короткий меч и кнут. Это напомнило ей, что Люка сказал раньше Колесу. «Это друзья, не они». — Они? — Они. — Он кивнул, а глаза его вдруг сделались дикими и гневными. — Суки, проклятые богами. Аувини — пепельные, рабыни, но высшей касты, знаешь, такие, у кого есть власть над остальными рабами. Некоторым не нужно больше счастья, как понимаю. А знаешь, отчего хозяин рудника послал присматривать баб? Потому что мужчины якобы были мягкими. Потому что порой давали ребятишкам отдыхать — естественно, не задаром, немного развлечения с добрым дядюшкой, особенно если товар был свежим, только принятым на работу… собственно, все едино, мальчик или девочка… понимаешь? Что? Возмущаешься? Стыдишься? Нет. Она родилась в семье поселенцев в Олекадах. Росла в Степях, хорошо знала, что, если бы ее не приняли Фургонщики, ей и самой пришлось бы найти «доброго дядюшку». За миску еды и угол для сна. Такова жизнь. Но она чувствовала злость. Бердеф ответил на ее настроение, обнажил призрачные клыки. Она почти зарычала, словно пес. Седой ветеран кивнул. — Бабы не теряли времени на такие развлечения, зато выжимали из детей все, пока не оставалась только шкурка. Вроде бы именно они придумали крысиную бочку. Воображение подсунуло ей наиболее очевидный образ, но следующие слова Люки убедили ее, что даже воображение того, кто воспитан в Степях, иной раз подводит. — Думаешь о старой пытке, как понимаю. — Седой солдат сплюнул на землю и покачал головой. — Нет, не то, девушка. Иной раз ребенок не выходит из туннеля, да? Долго не выходит. Может, умер, может, его завалила осыпь, а может, добралось до него скальное безумие, и он предпочел умереть в темноте. Долгое время стражники посылали в такой туннель другого ребенка, но порой этот безумец сражался и убивал посланца, а тогда приходилось объяснять уже два трупа. А потому одна из них придумала: сажали в бочку несколько десятков крыс и держали в ней, полуобезумевших от голода. Когда ребенок не появлялся слишком долго, выпускали крыс в туннель. А через день или два, когда последняя крыса убегала, другой ребенок влезал туда, убирал кости и копал дальше. Мудрые суки, как понимаю. Кайлеан глубоко вздохнула. Бердеф дергался в ее голове, и в этот миг не только Колесо могла перегрызть кому-нибудь глотку. — Не хочу… не хочу больше слушать. Хватит. — Многовато, как понимаю? Этот рассказ уже подходит к концу. Кахель послал нас туда, триста человек, мы должны были прочесать округу, освободить тех, кто захочет снять ошейник, достать из рудника детей. Застали мы уничтоженные машины, мельницы, молоты для измельчения руды, печи для выплавки золота — все сожжено и разбито. С дымом ушло и водяное колесо, которое приводило в действие меха, качавшие воздух в шахты. Внизу, в главном туннеле, еще можно было выдержать, но в меньших… Суки, прежде чем сбежали и уничтожили рудник, забили все дыры грязью и камнем. Один из наших спустился туда… Мы думали, что никто не выжил, и тут вдруг из какой-то дыры вышла она. — Колесо? — Именно. Веса в ней было, на глазок, фунтов шестьдесят, голая, только на локтях и коленях — кожаные накладки, протертые почти насквозь от постоянного ползанья по туннелям. Провела под землей общим счетом три года, шесть месяцев и восемнадцать дней. Судя по дате на ее ошейнике, потому что владельцы рудника выбивали на металле информацию о дне, когда приставили раба к работе. Была единственной, у кого нашлось достаточно сил, чтобы выползти из закрытого туннеля. Потом пыталась вызвать других… но больше никто из них не вышел. Кайлеан взглянула ему в глаза. — Это ты сошел в туннели, правда? — Я. Нашел только гору костей в конце главного туннеля — и ее. И вытянул ее, как последний дурак, не думая ни о чем, понимаешь? К счастью, солнце уже зашло, но и так ее почти ослепил вечерний свет в небе. — Отчего вы назвали ее Колесом? — Потому что она не помнила собственного имени, а это было первое слово, которое она произнесла, и целый месяц не говорила ничего другого. Мы кормили ее, следили, чтобы она не ослепла от солнца: повезло, что у меня в отряде был медик. А вот когда она наконец начала говорить, то, казалось, не остановится уже никогда. Болтала три дня кряду. О руднике, о стражницах, о туннелях, крысах… Порой плакала, порой кричала. А порой появлялась и такая, которую ты недавно видела. — И что мне тогда делать? Мне или кому другому из чаардана? — Найди ей какую-то работу. Попроси, чтобы привела кого-нибудь или чтобы нечто проверила. Пойдет, потому что она — хорошая девушка. Не провоцируй ее, не ищи ссоры. Тот мужчина, которому она перегрызла глотку, был одним из наших. Некогда раб, как и она. Если бы другие девушки не сказали, что он любил лезть к молодухам и что попытался ее изнасиловать, Колесу не выйти бы из этой истории живой и здоровой. Но если кто-то причинит вред кому-то из отряда прославленного генерала Ласкольника, которого одни боги знают что привело сюда…