Он сделал паузу, а Кайлеан почти рассмеялась ему в лицо. — Это ты зря. Кха-дар говорит — мы идем. Он вождь-отец, ему нет нужды говорить нам обо всем, правда? — Правда, — ответил он улыбкой в стиле «что ж, не получилось, но всегда стоит попытаться». — Как оно в армии и бывает. — Именно. Четверть часа, пожалуй, уже прошла? Люка-вер-Клитус пожал плечами, послал ей еще одну понимающую ухмылку и вдруг рявкнул во всю глотку: — Выдвигаемся! Глаза завязать! Лошадников — на лошадей, люди — пехом! Ха. Это было почти забавно. Завязывая глаза и вскакивая на коня, Кайлеан думала о девушке, которая провела целые годы, роя туннели в жилах золотоносной руды, и о седовласом мужчине, что спустился в шахту и нашел кучу детских костей. Ласкольник приказал проверить, какие люди создают армию рабов. Именно такие. Соски Лааль, именно такие! * * * Едва они выехали из густого леса, им позволили снять повязки. Бойцы чаардана смогли осмотреться. Лагерь невольничьей армии был велик. Они видели его с вершины одного из многочисленных взгорий, но Кайлеан могла оценить его размеры только приблизительно, поскольку он состоял из полутора десятков огромных, огражденных валами кругов, что раскинулись на вершинах ближайших возвышенностей, и боги знают сколько еще палаток, шалашей и примитивных халуп стояли ниже. Каждый круг выглядел как укрепленное селение с собственным предместьем. Оставалось непонятно, спланировали это или же все выросло, как дикий куст, по мере того как на взгорья приходили все новые отряды бунтовщиков. Холмы тут были довольно высокими, удобными для обороны, но наверняка не могли вместить всех рабов — а сколько их, собственно? Сто тысяч? Сто пятьдесят? Она не сумела бы этого прикинуть, поскольку их проводники вели чаардан так, чтобы обойти самые большие группки людей. Якобы для безопасности своих «гостей»: любой, кто не имел на шее следов от рабского ошейника, мог кончить с ножом в спине. Кайлеан не дала себя обмануть. Судя по лицу Ласкольника — он тоже, хотя следовало признать, что и протестовал он не слишком. Похоже, даже имя прославленного победителя кочевников не помогало тут в обретении доверия. Ну, для того командира и сопровождали она, Йанне, Лея и Дагена. Кайлеан начинала подозревать, что генерал взял их не только ради безопасности. Впрочем, когда их ввели в самый большой лагерь, она сумела осмотреться. Здешний лес был пореже, чем тот, сквозь который они продирались в последние часы, к тому же неплохо выкорчеванный. В притворно хаотичном скопище палаток и шалашей Кайлеан замечала проложенные, намеченные деревом тропы, выкопанные колодцы, грядки, на которых росли какие-то корнеплоды и овощи, небольшие курятники с орущей птицей и даже ряды выгребных ям, причем, похоже, используемых с умом, поскольку Бердеф не нашел нигде вне их человеческой мочи и дерьма. Не то чтобы специально искал, но этот четвероногий негодник выкаблучивал порой такие номера. Она же заметила, что даже мусор здесь высыпали в специальные ямы. Всюду царил меекханский порядок и чистота — естественно, для укрытого в чащобе лагеря бунтовщиков. Они проехали и мимо нескольких огражденных площадок, где молодые парни и девушки вместе тренировались с луками, пращами и дротиками. Начинало казаться, что армия бунтовщиков куда более управляема, чем имперские части. Наконец они взошли к самому лагерю и въехали внутрь сквозь ворота — усиленные и увенчанные сторожевыми башенками. Вершину взгорья оголили и выровняли, создав что-то вроде большого военного плаца. Везде стояли палатки, пошитые из разной материи, но одинаковой величины, а проходы между ними были прямыми, словно древки копья. На глаз палаток было штук двести пятьдесят, что Кошкодур коротко описал так: — У них тут целый, мать его, полк, — и сразу замолчал под укоризненным взглядом Ласкольника. Кха-дар не желал, чтобы его люди что-либо комментировали или о чем-либо разговаривали. По крайней мере сейчас. Главная дорога сквозь лагерь привела их к самому большому шатру, который, казалось, сделали из кусков шелковых завес. Люка-вер-Клитус остановился перед входом и сказал, исчезая внутри: — Останьтесь, вас пригласят. Ласкольник, не ожидая разрешения, соскочил с коня, остальной чаардан — тоже. Приятно было расправить кости после нескольких часов езды шагом. К тому же здесь, на вершине, легкий ветерок холодил кожу, да и насекомых кружило, казалось, поменьше. Кайлеан похлопала Торина по шее. — Ты хорошо справился. Скоро отдохнешь. Конь по-приятельски толкнул ее башкой, а она вынула удила, потянулась к суме и сунула Торину в зубы кусок морковки. Пусть порадуется. Помня о поручении командира, она пошла по ближайшему проходу меж палатками, нахально осматриваясь. Ведь такого и можно ожидать от любопытной девицы, верно? Перед палатками сидели, стояли либо тренировались мужчины, в большинстве своем не настолько старые, чтобы считать их ветеранами войны с се-кохландийцами — хотя хватало и таких, — но все равно они были решительно старше молодежи, что тренировалась на площадках ниже. Возможно, из поколения, которое попало на Дальний Юг детьми, подростками, оторванными от семей. Теперь они тренировались с оружием — Кайлеан видела копья, мечи, сабли и топоры, но преимущественно были это какие-то длинные, расширяющиеся на концах тесаки и нечто вроде серпов или кос, насаженных вдоль коротких древков. Импровизированное оружие, хорошо известное тому, кто рос на неспокойном пограничье, где вилы и серпы порой спасали жизнь. Впрочем, и тут она видела немало тех и других. Перед некоторыми палатками также лежали пучки длинных, в пятнадцать футов бамбуковых пик, заостренных и обожженных в огне. Мужчины, которые не занимались с оружием, что-то варили в котелках, подшивали одежду, ремонтировали обувь или учились биться — один на одного, двое на двое, четверо на четверо. Она заглянула в ближайшую палатку и, как и ожидала, увидела десять лежек. Отряды из десятка человек, спящих в одной палатке, сражающихся плечом к плечу, едящих из одного котелка. Рабы перенесли сюда способы обучения и тактику меекханской армии. Но у них не было ее вооружения. Как она заметила, большинство повстанцев не носили шлемов, используя нечто похожее на тюрбаны, а роль панцирей играли стеганые кафтаны, нагрудники из жесткой кожи или одежда из многочисленных слоев материи. Щиты в большинстве своем тоже выглядели импровизированными, сколоченными из дощечек или из лозняка, обтянутого сукном или кожей. В центре каждого, однако, была намалевана багряная морда какой-то твари. То есть обстоятельства прояснились: несмотря на множество выигранных схваток и одну или две битвы, повстанцы все еще отчаянно нуждались в оружии и доспехах. Имперская армия побеждала не только благодаря дисциплине и тактике, но и благодаря хорошему и единообразному снаряжению. Даже сто слоев материи, обмотанной вокруг головы, не заменят хорошего стального шлема. Кайлеан повернула назад, когда завеса главного шатра отошла в сторону и седобородый ветеран пригласил их внутрь: — Входите. Кахель-сав-Кирху встретится с генералом и его людьми. Ваши проводники могут остаться. Внутри было холоднее, чем Кайлеан ожидала. Тут царил полумрак, а когда ее глаза привыкли, она начала различать подробности. Во-первых, никакой постели, то есть командир повстанческой армии считал этот шатер своим штабом, а не символом статуса. Во-вторых, возле стола посредине шатра не было ни стульев, ни лавок, а потому придется стоять. В-третьих, около стола некто поставил высокую, в семь с половиной футов, фигуру из черного дерева. И зачем бы? Фигура блеснула ослепительной улыбкой, белыми, будто снег, зубами и произнесла на безошибочном, хотя и со странным акцентом, меекхе: — А вот и славный победитель людей-лошадей и его отряд, где почти половина женщин, ну да и что ж. У нас женщины тоже сражаются, а потому я знаю, чего они стоят. Кахелле просил вас поприветствовать, а потому — так и поступаю. Приветствую в лагере Полка Волков, первого полка невольничьей армии. Это был мужчина с черной, словно смола, кожей, орлиным носом и резко очерченными скулами, коротко, на палец, не больше, остриженными, а при висках — Седоватыми волосами. Широкая улыбка смягчала хищные черты, да еще этот рост! О широкий зад Сероволосой, даже Йанне доставал бы ему всего-то до плеча. Кха-дар слегка поклонился. — Генно Ласкольник, как ты уже наверняка знаешь. А ты?.. — Простите, ох, простите. — Черный мужчина широко развел руками. — Я Уваре Лев, владыка Буйволового Рога племени гуаве из Уавари Нахс. Нынче я гость Кровавого Кахелле, как и вы. Это честь для меня. — Владыка буйволового рога? — Лея, кажется, была убеждена, что мужчина продолжит говорить и заглушит ее или что она шепчет совершенно негромко. — Отчего мужчины всегда начинают с самых глупых бахвальств? Кошкодур фыркнул, за ним — Файлен, Даг и сам Ласкольник. Скоро хохотали все из чаардана, только Лея стояла, молчаливо краснея — все сильнее. Тогда раздался звук, который мог бы отгонять ночных демонов. Уваре Лев засмеялся во все горло, откидывая голову назад; ржал так, что, казалось, тряслись стены шатра. Когда он утих и вытер глаза, они взглянули друг на друга: пришельцы из далекой Империи и чернокожий великан. Чувство подавляющей чуждости куда-то улетучилось. — Малышка — словно нож для ошкурки: такая же острая. — Уваре заговорил первым. — Как тебя зовут? Кошкодур отер усы и начал: — Это… — Я сама скажу. Я — Лея Каменей из харундинов. — Лея выпрямилась во все свои пять футов. — Лучница чаардана Ласкольника. — Приветствую тебя, лучница из чаардана Ласкольника. Желаю тебе, чтобы дни твои шли спокойно, а стада всегда были толсты. В эти времена редко есть оказия для смеха, а ты дала мне ее, ничего не прося взамен. Я твой должник. В этот момент одна из стен шатра поднялась и внутрь вошли трое мужчин. Первый был широк в плечах, среднего роста, одет в льняной кафтан и такие же штаны, его товарищ слева носил суконные портки и кожаный доспех, а кривые ноги говорили о его кавалерийском прошлом больше, чем татуировка на груди. При виде этой татуировки Кошкодур засопел, а Дагена фыркнула, словно рассерженная кошка. Раздвоенная молния. Это был один из Наездников Бури. Уж каким капризом судьбы он оказался тут в сопровождении… Кайлеан даже рот раскрыла. В третьем из вошедших было шесть футов роста, темные волосы заплетены в короткую косичку, а его штаны и рубаху украшали узоры, которые она распознала бы и с закрытыми глазами. Верданно. Один из Фургонщиков. В возрасте Анд’эверса или чуть старше. То есть мог помнить Кровавый Марш… И спокойно стоял плечом к плечу с Молнией. Она почувствовала взгляд. Ласкольник движением глаз указал ей на Фургонщика. Естественно. Как только представится случай, кха-дар. Плечистый в центре заговорил первым: — Приветствую. Я Кахель-сав-Кирху, лейтенант меекханской армии, сраный пехотинец, как бы вы сказали. Это, — он указал на кочевника, — Поре Лун Даро, некогда он командовал а’кеером Молний. А впрочем, судя по радостным ухмылкам, вы наверняка уже и сами догадались — но помните, это в прошлом. Теперь Поре командует тем, что мы называем своей кавалерией. И прекрасно это делает. А это Кор’бен Ольхевар, он был фелано Ручья лагеря Кай’ве. Имел под своей рукой двенадцать колесниц. Занимается нашими лагерями. Я — командир пехоты. Как видите, у нас тут собраны все военные искусства востока Империи, включая, — кивнул в сторону чернокожего, — местных варваров. Уваре Лев только улыбнулся. И вовсе не выглядел задетым. — Лагерь Кай’ве добрался за Амерту почти полностью. — Ласкольник подошел к Фургонщику, протягивая ладонь и заговорив на анахо. — Больше пятисот фургонов. — Но не его колесницы. — Если мужчина и был застигнут врасплох звучанием родного языка, то никак этого не показал. — У каждого странствия — своя цена. — Кха-дар пожал ему руку. — В лагере говорили, что, если бы не их фелано, они бы вообще не добрались до Империи. Лицо Кор’бена просияло улыбкой. — Так говорили? — Именно. Ласкольник отвернулся и быстро загудел на гортанном, твердом языке се-кохландийцев. Кочевник ответил тихо, потом фыркнул смехом и протянул руку. Кайлеан знала этот язык поверхностно, ее се-кохландийский словарь ограничивался несколькими проклятиями, но тут, кажется, не произнесено было ни одного, потому что оба мужчины пожали друг другу руки. — Можем говорить на меекхе, — сказал наконец Молния. — Я хорошо его знаю. — Я тоже. — Фургонщик подошел к столу и оперся о него. — Как и большинство людей в этом лагере. — Кахель-сав-Кирху пожал ладонь Ласкольника. — Меекх за последние двадцать лет сделался вторым языком в Коноверине — после суанари. — Я слышал об этом, — кивнул кха-дар. — Палец говорил, что в этом больше минусов, чем плюсов. Никогда не известно, кто тебя слушает и сколько понимает. — Палец? — Гончая.