Предводитель рабов скривился, словно ему пришлось выпить кубок кислого вина. — Может, об этом позже. Представишь нам своих людей? Они подошли к столу, на котором лежало несколько больших листов бумаги, покрытых линиями и знаками. Ласкольник коротко представил своих: имя, фамилию, когда говорил о Кошкодуре, добавил и военное звание. Кахель-сав-Кирху присматривался к каждому из них на протяжении удара сердца, не более, кивал, пожимал ладонь. У него была довольно деликатная, но не мягкая хватка. — Я рад принимать вас, — обронил он. — Когда до нас добралась весть, кого встретил наш патруль, я не мог поверить. Я слышал об атаке под городом во время Битвы за Меекхан. И о разбитой и прореженной орде кочевников. Слышал также и обо всех возможных почестях и наградах, которые после обрушились на Генно Ласкольника, генерала и создателя меехканской Конной армии. Говорили, что если бы этот проклятый варвар хотел взять себе в жены дочь любого из имперских родов, то дочки эти наперегонки бросились бы в его спальню, чтобы он мог испытать их и выбрать себе лучшую. Кайлеан обменялась взглядами с Даг. Что-то в голосе Кахела приказывало быть настороже. — Оттого, повторю, я не мог поверить, что кто-то из самых сильных людей Меекхана лезет через полмира от Империи с горсточкой наемников. Это глупо. Безрассудно и глупо настолько, что у меня не хватает слов. Ого, так вот он к чему вел. Вождь армии рабов не любил длинных вступлений, шел, будто полк тяжелой пехоты в атаку, напрямик. Ласкольник пожал плечами. — Я лошадник. Атакую врага, сидя на спине большой, злобной, вонючей скотины, которая может меня сбросить и затоптать. Не ожидай от меня рассудительности. Но если не принимать этого во внимание, ты ведь веришь, что я тот, за кого себя выдаю, верно? — Я видел тебя, генерал, и уж извини, но такую морду не позабудешь. Наш полк шел на север, под Ласаверию, а ты приехал с приказом насчет того, что те две хоругви кавалерии, которые нас прикрывали, должны остаться. Пятью днями позже меня уже гнали канчуками на восток. — Обижаешься? — Нет. Два полка кавалерии нисколько бы нам тогда не помогли, даже пять. Мы наткнулись на самого Йавенира, никто не ожидал его там. Впрочем, это старые дела. Но я помню тебя, и несколько прочих людей, которые видели собственными глазами Генно Ласкольника, подтвердили, что это ты. В том числе Люка, а ему я верю безоговорочно. А потому — вопрос. Что ты здесь делаешь, генерал? Кайлеан обменялась взглядами с Дагеной. Может, и они наконец-то узнают. Кха-дар в последнее время был куда более молчалив, чем обычно: отправляемся на юг, нужно осмотреться, гасить пожары, служить Империи — и всякая такая ересь. А потому они поехали, хотя их служба пока что состояла только в том, чтобы отбивать себе задницы и отгонять тучи летучих кровопийц. Так, может, сейчас… — Я осматриваюсь. — Генерал погасил их надежду двумя короткими словами. — В Империи есть люди, которые с большим беспокойством следят за событиями на Дальнем Юге. Особенно за тем, как тут относятся к рабам. И не только к меекханским. Он обвел взглядом Молнию, командира лагеря из Фургонщиков и черного воина. Поре Лун Даро фыркнул, и некоторое время казалось, что он сплюнет на пол. — Эти люди слишком долго ждали. Слишком. Когда мы истекали кровью под кнутами надсмотрщиков, когда наши сыновья шли на рудники, а дочери — в бордели, когда Тростники устраивали на нас охоту — нами никто не интересовался. Не беспокоился. Только сейчас, когда некому собирать специи и присматривать за шелкопрядами, они вдруг заволновались. Меекханские купцы переживают, что караваны не пойдут на север, что корабли не покинут порты, груженные перцем, шафраном и шелком? Ласкольник глянул ему в глаза. Твердо. — Нам пришлось восстанавливать страну после визита неких диких гостей с востока. Отстроить города и села, заново засеять поля, заселить опустевшие провинции. Но, как я понимаю, здесь — это в прошлом. — Верно. — Кахель-сав-Кирху положил руку на плечо кочевника. — И мы не станем к этому возвращаться. Но много людей, генерал, могут быть злы на то, что Империя так долго ждала, чтобы сделать хоть какой-то ход. И речь даже не о том, чтобы послать армию, мы не дураки. Но они могли сделать… хоть что-то, наверняка были другие пути, чтобы повлиять на здешнюю политику по отношению к рабам. Его улыбка казалась вытесанной на лице тупым резцом. А следующие слова кха-дара потрясли не только Кайлеан. — А кто поддерживал здешнего князя и его младшего брата по дороге к трону? Ты полагаешь, что все решила только чистота крови Самереса Третьего? Как так случилось, что после стольких лет появился князь, который начал ослаблять рабские ошейники? Чьи ножи следили, чтобы его враги и конкуренты постучали в Дом Сна? Благодаря чьему золоту жесткое дворянство смягчалось, а ремесленные цехи не слишком сопротивлялись, когда вводили законы, что облегчали положение рабов? А второй из братьев? Лавенерес? Слепец в мешке змей, а ведь он удержался достаточно долго, чтобы его любовница получила власть. Все в шатре, даже члены чаардана, таращились на Ласкольника, словно тот вдруг взлетел и заговорил чужими языками. В воздухе повисли вопросы без ответа. Собственно, насколько глубоко генерал оказался втянут в дела имперских тайных служб? Сколько он знает? Сколько может? От чьего имени говорит? Генерал улыбнулся, словно чувствуя, какой тропой текут у всех мысли. — Естественно, это только слухи. Империя со всей решительностью станет отрицать обвинения в том, что она пыталась влиять на политику других государств, чью свободу и независимость она ценит более всего на свете. Торговля и добрые отношения со странами юга для нас самое важное, а ведь здешние княжества — не вина тому, что кочевники продали сюда столько меекханских невольников. Кайлеан моргнула. Это не был ее кха-дар: простой и немного жесткий командир с невероятным везением, удивительно умелый с лошадьми. Этот мужчина говорил голосом гладким и скользким, словно тончайший шелк. Одеть его в золото и дать хрустальный бокал — и его было бы не отличить от остальных аристократических шутов. Ну ведь он как минимум десяток лет крутился в столице, — вспомнила она. Сам говорил об этом. Приемы, бега, поединки, интриги и политика. Сколько бы он прожил, если бы не умел лавировать среди старой и новой аристократии как один из них? Сказал, что ему это наскучило и что он сбежал на Восток, но может — вовсе не сбежал? Может, это была лишь часть игры, которую он вел. Кахель-сав-Кирху хмыкнул, переламывая тишину, которая воцарилась после последних слов Ласкольника. — Любовница Лавенереса не приняла власть, а захватила. Кроваво, сражаясь в Оке Агара насмерть с Обраром из Камбехии. А сам Лавенерес вот уже два месяца не приходит в сознание. — Я слышал. Слышал и то, что кто-то перерезал глотку его брату, пытался похитить его самого и поддержал Обрара в претензиях на престол. И неясно, кто именно это был. Одна из тех вещей, которые я хотел бы узнать. В этой стране рабы — всюду, не только на полях, но и во дворцах, купеческих домах, в мастерских. У них есть глаза и уши. А самое важное — у них есть разум. Десять лет деяний людей, которые хотели изменить юг без пролития крови, были разрушены за несколько месяцев. А поверь мне, есть те, кто вне Норы и Псарни, кто не позабыл о сотнях тысяч подданных, что страдают в оковах. Когда бы глаза были лампами, ох, когда бы глаза были лампами, то огонь, который вспыхнул в зрачках лейтенанта, осиял бы весь шатер. — Император? — Император не сделает ничего, что поставило бы под угрозу интересы Империи. — В голосе Ласкольника снова появился шелк и кружева, намоченные в масле. — Все сплетни о том, что его величество вмешался в дела, могущие повлиять на внутреннюю политику наших друзей, ложны. — Тогда, чего же хот… чего хочешь ты, генерал? Зачем ты сюда приехал? — Я уже говорил: за знанием. — Кха-дар снова стал собой: спокойным, деловым офицером. — Кое о чем из того, что меня интересует, я уже сказал, что до остального… до вас… Хорошо бы знать, каковы ваши планы, ожидания и надежды. Вы не можете сидеть на этих холмах, кормить людей трофейной кониной: коноверинцам и другим в конце концов надоест, и они перестанут посылать вам кавалерию. А кроме того, у вас и соль скоро закончится. Кровавый Кахелле улыбнулся. Легонько, но это была первая искренняя улыбка, какую Кайлеан от него увидела. — К Помве я пошел не за кониной, но соль и бочки взял, поскольку знал, что конины-то там окажется достаточно. Ее всегда достаточно, когда кавалерия полюбится с козлами и квадратом пикинеров. — Тогда зачем ты дал им тот бой? — Ты знаешь, что они сделали? Видел стены города? — Да. Месть? — И она тоже. Но они не остановились на убийстве собственных рабов. У них была тысяча Соловьев и две тысячи конных наемников, и они начали охотиться на наших людей. Высылали патрули по двести-триста лошадей, устраивали охоту на группки, которые бежали к нам. Вешали их на месте или в городе. В радиусе пятидесяти миль от Помве ни один раб не мог быть уверенным в своей судьбе. Тамошний городской совет платил золотом за голову каждого убитого. — Палец ничего мне об этом не говорил. — Тот, с Псарни? Для нас больше сделали меекханские купцы, чем Гончие. — Как? — Что? — Как вам помогают купцы? И какие именно? Стоящие у стола мужчины переглянулись. Нет. Такой информации они не выдадут никому. Даже стой перед ними сам император. — Эти люди рискуют жизнью. Некоторые жизнью поплатились. А как? Информацией и деньгами. Золотом и серебром. — А вы за него покупаете… — Еду, железо, из которого можно ковать оружие. Лекарство. Готовое оружие — тоже. Здесь под всяким крупным городом есть караван-сарай, а в нем — охранники, наемники, бывшие солдаты, ищущие приключений. Часть из них имеет запасное оружие, которое им не нужно на каждый день. У многих — достаточно ума, чтобы понимать: пока продолжается восстание, купцы не отправятся на север. А потому легче продать оружие и доспехи, чем смотреть, как они покрываются ржавчиной. Кроме того… некоторые местные торговцы продадут тебе все, если только ты хорошо заплатишь. А мы платим самородками. — Сколько рот сумеешь так вооружить? — Немного. Главным образом мы используем то, что захватываем или делаем сами. — И что вы планируете? — Ласкольник не дал соскользнуть с темы. — Как долго собираетесь тут сидеть? Неожиданно отозвался Уваре Лев, причем, если судить по легкой гримасе на лице Кахела-сав-Кирху, неожиданно для остальных командиров восставших. — Две луны, — проворчал черный великан. — Через два… на меекхане говорят «месяца», да? Через два месяца и десять дней начнется сезон дождей. Примерно так, но начнется — точно. Будет лить, каждый день сильнее, пока в конце месяца не польет без остановки. В таких лесах непросто жить и сейчас, а в сезон дождей они для этого совершенно не предназначены. Нельзя охотиться, обрабатывать землю, странствовать. Тропы превращаются в болото, черви ползут из любой щели, появляются болезни, жар, понос и смерть. Нам нужно выдвинуться отсюда самое позднее через два месяца — или оставим тут свои кости. Кайлеан смотрела. На гримасу на лице Кровавого Кахелле, на злые глаза Молнии, гневный, непроизвольный жест Кор’бена Ольхевара. И все это было нацелено на Уваре. Она взглянула на Ласкольника. Видел ли он этот конфликт? Линии раскола? Командиры бунтовщиков не могли договориться. — И куда вы собираетесь идти? — Ласкольник сложил руки на груди, поджал губы, фыркнул. — Половина Далекого Юга охвачена огнем, и о вас, чтоб его, все слышали. Все знают, что самая большая группа взбунтовавшихся рабов скрывается на холмах на пограничье Коноверина и Вахези. По дороге мы миновали верстовые столбы с надписями «К повстанцам — туда». Вы прославились. Матери пугают детей рассказами о том, как под Помве вы уничтожили десятитысячную армию, а князь Вахези, говорят, ссыт от одной мысли о непобедимых ордах взбунтовавшихся рабов у своих границ. И потому все, каждый раб, который снимет ошейник, отправляется на запад. К вам. Через два месяца тут может оказаться двести тысяч человек, а может, и все четверть миллиона. И что станете тогда делать? Куда пойдете? Ему ответила тишина и взгляды столь гневные и твердые, словно камни, метаемые из-за угла. Кайлеан поводила глазами по командирам рабов, ища какие-то указания — у них есть планы, далеко идущие и подробные, или же они просто дают нести себя волне случайностей? Этот… город в джунглях выглядел довольно хорошо управляемым военным лагерем, с тренировочными площадками, огородами, курятниками и колодцами, и она могла бы поспорить, что где-то дальше в лесу нашла бы выкорчеванные поляны, на которых держали скот — у рабов же имелась собственная кавалерия и лагеря. Но все это было ужасно временным — немеекханским. Дерево, камыш и тряпки. Так куда же они намеревались отправить свою армию? Кахель-сав-Кирху улыбнулся первым, но это не была улыбка, которую стоило ожидать. — Этого маловато, генерал. На меня не действует магия имени того, кто разгромил се-кохландийцев, спас верданно, того, кто является доверенным человеком императора. Наши планы — конкретны, мы знаем, что хотим получить. Свободу. Свободу для всех, кто захочет снять ошейники, присоединиться к нам и вместе сражаться. Но они… — он зацепился взглядом за черного великана, — достаточно гибки, чтобы не раз и не два поймать врасплох наших врагов. Но если ты думаешь, что придешь сюда, сверкнешь именем, волчьей улыбкой и несколькими предположениями, а мы падем на колени, вознося благодарности Матери, потому что Меекхан о нас вспомнил, тогда у тебя помутилось в голове от постоянной скачки. По мере того как вождь рабов говорил, плечи его распрямлялись, а голос становился резче. Кайлеан уже понимала, что волшебство имени Ласкольника на него и правда не действует, что он уже пришел в себя от удивления и принял решение. — Мы знаем, что Империя не пришлет нам на помощь армию. Не только потому, что мы далеко. Меекхан продает сюда сталь, медь, олово, фаянс, стекло и много других товаров, везя взамен специи, хлопок, шелк, золото и драгоценности. А потому я соглашусь с Поре Лун Даро, что наш бунт не на руку многим людям в Империи. Нет! — Кровавый Кахелле вскинул обе руки, прерывая ответ Ласкольника. — Молчи. Мы из того поколения, которое узнало предательство. Когда я вступал в армию, я приносил слова клятвы: «и не брошу товарища в бою». Помнишь? Присяга одинакова и для пехоты, и для кавалерии. Я полагал, что эта клятва охраняет и меня. Но нас покинули. И все эти годы в рабстве выкупали дворян, богатых купцов и ремесленников, но о таких, как я, крестьянах и простых солдатах без поддержки, никто даже не вспомнил. О таких, как они, — он кивнул на товарищей, — тоже. И только когда мы вышли с полей, выползли из рудников, когда подожгли плантации и уничтожили мастерские… только тогда Империя вспомнила о нас. Когда я услышал, что ты здесь, подумал, — мощные руки стиснулись в кулаки, — подумал, что, возможно, что-то изменилось. Но ты пришел с одними вопросами. Как? Что? Где? Последнего такого, который крутился по лагерю и задавал такие вопросы, мы приказали… — …закопать в муравейнике. — Уваре Лев смерил их ледяным взглядом. Подобные взгляды были и у остальных представителей повстанческой армии; куда-то исчезли сердечные хозяева, а Кайлеан поняла, что она — и остальной чаардан — тут в одиночестве, в чужом лагере, всего ввосьмером. — Перестал кричать, прежде чем солнце преодолело восьмую часть дороги по небу. Слабак. Кахель-сав-Кирху вздохнул, расслабил кулаки и продолжил: — Если ты тут по поручению императора, то у тебя должен быть какой-то контакт с ним. Может, магический, а может, ты просто умеешь громко кричать, не знаю… но скажи ему… скажи ему, что нам нужно больше, чем слова. И что тут нет меекханцев и прочих рабов. Тут есть только рабы. Носящие ошейники. И что если Империя могло выслать тебя сюда с шестью сотнями солдат, то может прислать их и шесть тысяч. Или десять. Это будет сила, которая не покорит Юг, но с которой все станут считаться. Потому что тут и теперь в расчет идет лишь сколько мечей при тебе. Сколько сабель и луков. А потому… — он снова вздохнул. — Приближается вечер. Ночью я не отошлю вас в обратный путь. Останьтесь. А завтра вы покинете лагерь и вернетесь в Белый Коноверин. Ты не спросил, генерал, что можешь сделать для нас, хотя наверняка хотел, я ведь прав? — Горькая усмешка искривила лицо бывшего лейтенанта. — Мне нужен некто, кто передаст весточку Госпоже Пламени. А теперь — отдохните. Можете ходить по лагерю Волчьего полка, говорить с людьми, осматривать их вооружение, видеть, как они тренируются. Но вам нельзя выезжать за валы. У вас нет следов от ошейников на шее. А утром я приглашу тебя на беседу, передам мое послание и дам людей, которые проведут тебя под Помве. Дальше — дело за вами. Он отвернулся. — Люка покажет вам, где заночевать и разместить лошадей. Ступайте.