Боже Мой Мы Больше Не Друзья. В семь? Я улыбаюсь во весь рот. Он ставит знаки препинания. Договорились. Я принесу тебе шапочку. * * * Когда без двух минут семь я выглядываю в окно, Рори паркуется у дома. Кто бы сомневался. Пунктуальность у него в крови. Тут мне приходит в голову, что на этой неделе мы с ним то и дело встречаемся, и всякий раз бывает очень мило. Это странно, учитывая, каким занудой он казался мне в универе. Схватив шапку, шарф и перчатки, я несусь вниз – не стоит ему выходить из машины в такой холод. И к тому моменту, когда он открывает дверь, я уже выскочила из подъезда, как чертик из коробочки, и стою на тротуаре. – Шустро ты. – Нам предстоит рождественское приключение. – Признайся, ты себе навоображала катание на оленьих упряжках, пингвинов и сосульки? – Да! Я энергично трясу головой, понимая, что мой ответ скорее напоминает писк, чем членораздельное слово. – Придется тебе умерить свои ожидания. – Никогда. – Я тебя предупредил. Может, сядешь? И, надеюсь, насчет шапочки ты пошутила. Я открываю дверь с пассажирской стороны. Как круто изменилась моя жизнь всего за несколько дней: я была безработной, по шею в финансовых проблемах и переживаниях о том, что буду делать по вечерам теперь, когда шекспировский проект завершен. А сейчас у меня уйма работы, рождественская миссия и какая-то социальная активность, пусть всего с одним человеком. Жизнь – хорошая штука. – Симпатичная тачка. Я удобно устраиваюсь. В такой машине полагается ездить, когда тебе за тридцать. У Реми и Луизы их две, у каждого своя. А у меня выхлопная труба держится на аварийном кабеле, стекла поросли мхом, но в моем случае иначе и быть не может. – Взял напрокат. Я здесь всего на месяц, но хочу перемещаться между Бристолем и Батом легко и без проблем. – А зачем ты вернулся? Не успела я задать этот вопрос, как тут же понимаю, что не стоило этого делать. Ну ты тупица, Белл. Я либо брякаю, не подумав, и все от меня стреляются, либо слишком долго размышляю и вообще рот не открываю. В каком возрасте обретаешь заветную золотую середину, или я так и буду косячить до конца своих дней? Рори улыбается мне и включает зажигание. Мы движемся в потоке транспорта, минуем Истон, оставляем позади центр и направляемся в сторону Пустошей. Из моего Бристоля в шикарный Бристоль. Мне неловко из-за своего бестактного вопроса, который Рори оставил без ответа. Мы включаем радио – я принимаюсь подпевать про то, как «малый город Вифлеем спал спокойным сном», и когда рождественский гимн подходит к концу, впереди уже маячит Клифтонский подвесной мост. Сколько здесь живу, всегда радуюсь, подъезжая к нему. От вида вечернего города захватывает дух – он весь в переливах огней. Я указываю на мост, приглашая Рори разделить мой восторг. Он кивает, его взгляд лучится при виде этого чуда инженерной мысли. Подвесной мост – достопримечательность Бристоля, предмет всеобщей гордости, символ и образ города. – Под кислотой мне не раз приходила идея сигануть с него, – нарушаю я благоговейную паузу. – Само собой. Луиза – святая женщина. Полагаю, это благодаря ей ты завязала. – Ага. – Я киваю и снова смотрю на него. Нос у него красивый. – Сегодня на мой счет можно не опасаться. Я поумнела. Больше ни в жизнь. В последний раз я удирала от дементоров. – Радостно слышать. Я не о дементорах, разумеется, это жутко. Он тормозит у старого узкого-преузкого поребрика с двумя ступеньками, и мое сердце трепещет от радости. – Знал бы ты, каково мне было! Пришлось выбирать: либо отказаться от чтения, либо от ЛСД… – Я делаю паузу и кошусь на него из-под ресниц. Он кривит губы в улыбке и тотчас снова делает серьезную мину. – Да, чтение штука такая. От него крыша только так съезжает. Опасная хрень. – И я о том же. Мы обмениваемся улыбками, отстегиваем ремни и одновременно выходим из машины. – Думаю, рождественский сюрприз мне понравится. Я с неподдельным энтузиазмом смотрю на него поверх крыши машины – его лицо серебрится в отсвете уличного фонаря. Он ловит мой взгляд, и я снова поражаюсь тому, какие у него зеленые глаза. Их цвет не скрадывает даже тьма декабрьского вечера. – Отлично, – говорит он. В плане выразительности его манера изъясняться явно уступает глазам. Он направляется в противоположную от моста сторону. – Погоди, мы что, не пойдем по мосту? – пищу я. – После того, что ты только что рассказала, – нет. Ужасно холодно, пойдем в тепло. – Это – холодно? Ерунда. Вот вчера без пятнадцати шесть утра действительно был дубак. Я думала, у меня соски отмерзнут. Да что у меня за язык такой? Почему, ну почему я ляпнула при Рори Уолтерсе про соски? Господи, пошли мне ума, избавь от глупости! Я поднимаю глаза к небу – вдруг он внемлет и готов меня отоварить прямо сейчас. – Ты ходила с открытой грудью в такую погоду? – Похоже, Рори сконфужен гораздо меньше меня. Это хорошо. – А как ты вообще додумалась… Нет, не говори. – Он поднимает руки. – Я не хочу это знать. Не осуждает, но очерчивает границы. Еще, наверное, дает мастер-классы. – Итак, куда же мы направляемся? Сменить тему – верная стратегия. Это я, вероятно, от него нахваталась. – У меня на работе сегодня корпоратив. И я подумал, мы тоже могли бы себе устроить. Рождественский сезон как-никак, а раз я один, то ты сделаешь мне одолжение, если составишь компанию. Я плачу, так что все бесплатно. Ни в чем себе не отказывай, это рождественский ужин. У меня от изумления глаза ползут на лоб. А координация движений – это моя вечная проблема. – У тебя на работе сегодня корпоратив? – Ага. Но будет неплохо, если ты умеришь жалость в голосе. – Извини. Как-то случайно вышло. – И вошло в привычку, как сказала актриса епископу. – О, господи, ты шутишь, как мой папа. – Постараюсь больше так не делать. – Давай держаться подальше от бородатых шуток и поближе к 2020-м годам. – Пока они не очень-то радуют. С этим не поспоришь. – Но сегодня все будет замечательно. Пойдем накормим тебя до отвала.