– Давай под зонт. – Я держу зонт над ней, подставляя свою голову под колючие холодные капли. – Какие прогулки в такую погоду? И потом, в лабиринте улиц этого города заблудиться – раз плюнуть. Я подумал, будет лучше за тобой заехать. Она выглядит усталой, и это неудивительно. Помню, как в начале месяца – не верится, что с той поры прошло уже две недели, – я подумал, что Белл превратилась в законченную анашистку. Теперь я знаю, что она – настоящая труженица. У нее под глазами темные круги, и даже ее лучезарная улыбка меня не одурачит. Три места работы – это доконает кого угодно. Чудо, что она еще на ногах держится. Белл ныряет под зонтик и посылает мне признательную улыбку. На мгновение у меня возникает желание пойти домой пешком, вдвоем в этом крохотном пространстве, защищенном от натиска стихии. Только мы вдвоем, и я веду ее туда, где безопасно. Одному богу известно, к чему такие мысли. Вечная потребность почувствовать себя героем. Вместо этого я подвожу ее к машине с пассажирской стороны и открываю дверь. Хотя она сама взвалила на себя такой объем работы, я в какой-то мере ощущаю свою ответственность за те титанические усилия, которые она предпринимает. Если бы Джамал согласился, она бы занималась только школьным проектом, взаимодействовала с разработчиками приложения и не гробила себя, зарабатывая деньги на аренду. Я так и не выяснил, что произошло, но запланировал встретиться с ним в рождественские дни, когда он снова будет в городе на несколько дней. – Я к такому не привыкла, – говорит она. – К чему? К человеческому отношению? – Я совершенно уверена, что человеку необходимо справляться самому – мокнуть под дождем, открывать дверь машины. А так относятся к королевской особе. – Не переступай границы! Это мера предосторожности, а то вдруг ты отломаешь дверную ручку и будешь стоять в замешательстве, – говорю я, после чего закрываю ее дверь, обхожу машину и, отряхнув зонтик, кладу его в багажник. – И правильно. – Она поворачивается ко мне, когда я сажусь на место и включаю двигатель. – Хотя границы я не переступаю. Например, я не подтруниваю над тобой из-за несуществующей селафобии. Другого такого магазина, как наш, – сверкающего и переливающегося огнями, – в городе нет, а ты припарковался прямо перед ним, и, судя по всему, с тобой все в порядке. – Ты осмеливаешься утверждать, что моя фобия выдуманная? – смеюсь я. Машина выезжает из центра, взбирается на холм и движется в сторону моей квартиры. Белл еще не в курсе, что я не только этим вечером остановился у магазина, но двумя днями ранее побывал внутри. – Смею. И в дождь световые гирлянды смотрятся фантастически. Сощурься и тряхни головой, сам убедишься, как это классно. – Хочешь, чтобы я вел машину и щурился, чтобы все казалось глючным? Я не против экспериментов, но подозреваю, что скоростной спуск с горы на жестяном подносе, который, похоже, был украден из школьной столовой больше полвека назад, – это мой предел. Предпочитаю смотреть на дорогу в оба глаза, пока мы не доберемся до места. Она смеется, но заметно, что энергии в ней поубавилось. – У тебя измученный вид. Может, отвезти тебя домой, и сразу завалишься спать? – предлагаю я. – Заманчиво, очень заманчиво, но ты обещал мне халявный ужин и рождественский фильм. Думаю, я еще немного продержусь. – Ладно, но если почувствуешь, что вот-вот отрубишься, и нужно срочно ехать домой, дай знать, и я тебя отвезу. Приехали. При виде георгианского таунхауса на лице Белл отражается невероятная гамма чувств. – Какая красота, как тебе повезло, что живешь здесь. – Я арендую квартиру, а не весь дом, и всего на месяц. Но да, он особый. Я понимаю ее восхищение. В детстве я и мечтать не мог о том, чтобы жить в подобном месте. Оно символизирует достаток и историю этого города в не меньшей степени, чем строения в центре Бата. Это Джессика помогла мне расширить границы привычного и почувствовать вкус стильной жизни, которая сопутствует успеху. – Представляешь, сколько всего повидало это здание на своем веку? Возможно, сама Джейн Остин тут останавливалась или заглядывала сюда на чай, перед тем как пойти купаться в термах. – В этом случае на доме была бы мемориальная табличка, а арендная плата – вдвое выше. Давай, нам сюда. Я быстро обегаю машину и открываю дверь с ее стороны, держа высоко зонт. Я подаю руку, чтобы помочь ей выйти. Она смотрит на меня, как на сумасшедшего, потом решает подыграть и опирается на нее. От прикосновения ее руки мой мозг уходит в крутое пике, и я мобилизую все свои навыки самоконтроля, отточенные многолетней практикой. Ее прикосновение отозвалось во мне разрядом в тридцать тысяч вольт, но она не должна об этом догадаться. Что происходит? Не такой мне представлялась наша дружба с Белл. Мне хочется выпустить ее руку и в то же время хочется вести себя естественно, насколько это возможно. Если выпустить руку, это будет что-то означать. Это не зарождающийся роман, да и я не подросток. Я просто выражаю дружескую признательность за то, что она скрасила мое пребывание на родине. Иные жизненные сценарии не рассматриваются. Очень скоро, через две недели, я улечу на другой край земли, и, возможно, мы никогда больше не увидимся. Когда мы танцевали в Тинтесфилде, у меня была аналогичная реакция, но тогда я списал ее на то, что давно не держал женщину за руку, и мой организм просто ошибся. Но теперь это случилось опять. Второй раз такое объяснение ведь не прокатит? Нет, прокатит, говорю я себе. Если честно, прошло много лет, а ты не самый тактильный чувак. Это просто дружба, а опасения чего-то большего – это лишь твои переживания, выходящие на первый план, вечный страх, что ты нечестно ведешь себя по отношению к Джесс. Я продолжаю рассуждать, успокаиваю себя, а Белл по-прежнему держится за мою руку. – Этим вечером я буду изображать героиню георгианской эпохи, – объясняет она, делая реверанс. К тому моменту я уже запер машину, и мы, поднявшись по лестнице, вошли в квартиру. Наконец-то сухо! Я прикрываю дверь спиной и, по-прежнему держа Белл за руку, прямо в прихожей разворачиваю ее в повороте. Мы с ней преуспели в искусстве бального танца. – Сдается мне, мадам, что вам очень нравится разыгрывать исторических героинь – на этой неделе вы уже это делали, – говорю я, радуясь тому, что организм пришел в норму, и голос не выдает моих мимолетных сомнений. – Верно подмечено, это мое призвание, – соглашается она. – Не хочется лишать вас шанса последовать моему примеру. Я знаю, что в глубине души вы мечтаете стать злодеем. – Есть такое дело, – говорю я, подкручивая воображаемый ус. – Добро пожаловать в мою берлогу. Я распахиваю дверь и с гнусной улыбкой предлагаю ей проследовать в гостиную. – Мама предупреждала меня остерегаться таких, как вы. Она вошла в образ и семенит, изящно переступая ножками. – И тем не менее вы пришли. – Да. Попалась, как муха в паутину, – с усмешкой говорит она и останавливается как вкопанная, обозревая помещение. – А это что? – Это, мадам, приготовленное для вас ложе. Позвольте вам помочь. Я хорошо потрудился: поставил на окно елочку и украсил ее гирляндой с белым светом и игрушками из ее магазина – выбирал те, о которых она говорила, что они ей очень понравились, но, как она сама призналась, были не по карману. В конце вечера елочка со всеми игрушками должна стать ее подарком – хотя Белл, безусловно, очень скрасила мне декабрь, но иметь в доме, пусть даже временном, постоянно мигающее напоминание о рождественском сезоне – это лишнее. Я подвожу ее к дивану, в одном конце которого лежат две белоснежные подушки, а в другом – два аккуратно сложенных пледа. Один – шелковисто гладкий, а другой – такой пушистый, что того гляди мяукнет. К дивану придвинут небольшой столик, на нем – пульт от телевизора и миска с орешками на перекус. Комната выглядит уютно, а еще я разжился у мамы ароматической свечой (их у нее миллион) с «рождественским» запахом – сосны, клементинов и эвкалипта. На мой взгляд, средство для чистки унитазов пахнет примерно так же, но надеюсь, что Белл этот запах обрадует. По крайней мере, мама пришла в неописуемый восторг, когда я спросил, можно ли позаимствовать свечу. – Я знал, что эта безумная рабочая неделя тебя доконает, и сделал тебе рождественское гнездышко, в котором ты сможешь съесть рождественский ужин… – Она смотрит на меня широко распахнутыми глазами. – Это всего лишь жареная индейка со «свинками в одеяле»[32] и еще кое-чем. Многого не жди, до твоего отца мне далеко. – Я пожимаю плечами. – Я… у меня просто нет слов. – Белл обводит взглядом комнату, перебегая глазами с одного предмета на другой. – Нет слов. Тут даже… – она замирает и принюхивается, – пахнет Рождеством. Она поворачивается ко мне – такое ощущение, что сейчас она бросится мне на шею, но в последний момент она останавливается и вместо этого поправляет волосы. Потом, пристально глядя на меня, неловким движением опускает руки. – Это какое-то безумие. Ты сделал это для меня? – Конечно. – Это … потрясающе. Елочка просто красавица, а какие игрушки! Те самые, которые мне нравятся. Ты приготовил для меня рождественский перекус и ужин. Я сейчас заплачу. Только сейчас понимаю, насколько соскучилась по вкусной еде. Всю неделю живу на сэндвичах, самсе и тостах. Но… – она снова делает паузу, – с чего вдруг? Если, конечно, не брать в расчет тот факт, что ты – святая душа и стал моим рождественским ангелом всех времен. – Что значит «с чего вдруг»? – С чего вдруг ты так расстарался? – Огромному большинству не придет в голову задавать такие вопросы. – Возможно, но они об этом, безусловно, подумают. – Нет, я почти не сомневаюсь, что большинство людей примет это как должное. С чего вдруг? Пожалуй, я хочу поблагодарить тебя за то, что ты – мой друг. Признаться, ничего хорошего от этой поездки я не ожидал. Из-за прошлого, как ты понимаешь, и из-за того, что я вернулся… Тут до меня доходит, что я не сказал ей о причине своего возвращения в Великобританию и мамином диагнозе, а про Джессику она наверняка знает – соцсети вездесущи, и у нас общее прошлое. Я настолько привык держать все в себе, не вижу необходимости делиться личной информацией, так что откуда же Белл знать, почему я вернулся? Вообще-то я сознательно проигнорировал этот вопрос, когда она задавала его прежде. Я опускаюсь на диван, раздумывая над тем, хочу ли рассказать ей, и понимаю, что дело не в том, хочу я того или нет – скорее будет дико, если не расскажу. Она подходит и садится радом – такое ощущение, что сейчас она похлопает меня по ноге. Но нет – она мешкает и роняет руку себе на колени. Я смотрю на нее – наши глаза близко-близко, и взгляд у нее такой, точно она молча говорит, вот я здесь, внимательно слушаю, мне интересно. Затем, все так же глядя мне в глаза, она отправляет в рот горсть орешков. В уголках ее рта появляется улыбка, во взгляде – озорство, когда она закатывает глаза, желая показать, как это божественно вкусно. Я прекрасно понимаю, почему она не нарушает тишины. Она ждет, что это сделаю я. Белл понравилась бы маме, хотя вряд ли из этого знакомства получится что-нибудь путное. Сойдясь накоротке, они как пить дать попадут в современный аналог объявлений о розыске преступников на общенациональном уровне. Но мама хорошо разбирается в людях, и я знаю, что она не только не будет против того, чтобы я рассказал Белл, она хочет, чтобы я с кем-нибудь поговорил. Я делаю глубокий вдох. – Я вернулся, потому что маме диагностировали рак груди. Слезы, возникшие из ниоткуда, вдруг начинают жечь глаза. Я быстро моргаю, прогоняя их. Это не я. Я не плачу. Мне многое удается, но лучше всего – спасать чужие репутации и контролировать свои эмоции. В этом я – ас. Просто я впервые произнес это вслух кому-то помимо мамы. Белл открывает рот. Я взрослый и разумный человек, а не излишне эмоциональный ребенок и знаю, что все, вероятно, – нет, обязательно – будет хорошо, поэтому я быстро добавляю: – У нее вторая стадия, но вовремя схватили, и в сравнении с тем, как все было десять лет назад, прогнозы сейчас оптимистичнее. Я почти уверен, что на этот раз у нее все будет хорошо. На этот раз, говорю я. Вероятность рецидива высока, возможно, в другой раз ей не настолько повезет. Нет. По этому пути я не пойду. Белл немножко подается вперед – я понимаю, что она хочет меня ободрить и успокоить. Я отодвигаюсь. Подлый внутренний голосок предупреждает: если она до тебя дотронется, тебе конец. Я боюсь шквала, который может вызвать простое проявление сочувствия. Я мотаю головой, чтобы отогнать эту тревожную мысль. Сейчас не время поддаваться эмоциям. Факты – вот что важно. – Операция на следующей неделе, прямо перед Рождеством. Ее врач настроен очень оптимистично. Маме сделают лампэктомию, остальное оставят, посмотрят вокруг, что происходит с лимфатическими узлами, и решат, как быть дальше. Пока неизвестно, понадобится ли ей лучевая терапия или химиотерапия или что-то в этом роде, но, как я уже сказал, врач настроен оптимистично. Все происходит очень оперативно. По словам мамы, как только поставили диагноз, дальше все закрутилось, как на карусели. Никаких проволочек, и это хорошо, а после операции картина прояснится. Я выдавливаю из себя улыбку – пусть Белл знает, что повода для переживаний нет. – Это серьезно. Конечно, ты поспешил домой. Жаль, что из-за такой причины, но, судя по всему, шансы в пользу твоей мамы. – Это так. Я рад, что Белл понимает меня правильно. Что она верно расценивает присущую мне потребность придерживаться практической стороны. – Но ведь это не означает, что ты не огорчен. Я сглатываю.