– Я знаю. Она права. Я вдруг понимаю, что живу как старик. Я не могу припомнить, когда последний раз танцевал по-настоящему – вскинув руки, самозабвенно, отдаваясь музыке. Это было замечательное чувство. – Слышала, ты частенько встречаешься с нашей Белл. Говоря это, Луиза прислоняется к стене. Вид у нее рождественский, хмельной. – Да. Она замечательная. – Это верно. И очень жаль, что твой знакомый этого не понял. – Мне тоже жаль. И я до сих пор не знаю, почему у них не сложилось. Но она и без него справилась – отряхнулась и пошла дальше. Нашла работу, а потом другую. – Да, она молодец. Она очень не уверена в себе, и поэтому ее пример действительно вдохновляет. – Да. Это самое правильное слово. Белл идет по жизни, постоянно натыкаясь на препятствия и не желая сдаваться. Она борется за то, чтобы осуществить свои мечты, и поддерживает тех, кто рядом, заботится о них и делает их жизнь радостнее. То, как она держится с Маршей, как скрасила мой приезд и вернула улыбку на лицо моей мамы в день операции – это просто потрясающе. – Ее пример действительно вдохновляет. Белл танцующими шагами подходит к нам. – О чем это вы тут шепчетесь, точно заговорщики? Так, мне нужно воды. Она тянется за стаканом и сует его под кран. – О тебе, – говорю я. – Ничего особенного, – встревает Луиза. – Я рассказывала Рори о новом гриль-домике в скандинавском стиле с костровой чашей. – Звучит заманчиво, – говорю я. Мне действительно нравятся костры. – Я так рад, что ваша мечта осуществилась. Вы так давно этого хотели. Домик полностью укомплектован? – Да. И ты обязан в этом лично убедиться, – с энтузиазмом говорит Луиза. – Непременно, – отвечаю я. Это меньшее, что я могу сделать в ответ на ее гостеприимство. Реми запускает ремикс «Последнего Рождества». Мы с Белл переглядываемся. – Не-е-е-т! – Это наша песня. Такого проказливого выражения, какое появляется у нее на физиономии, еще поискать! – У вас есть песня? Будь у Луизы возможность поставить уши торчком, как это делают собаки при виде кошки или непрошеного гостя, она бы так и сделала. – Нет, у нас нет песни. Белл, осознав оплошность, прикусывает язык. – Рейв-версия «Последнего Рождества». Мы знали, что это случится, – смеюсь я. – И не ошиблись. – Она поднимает руки – не хватается за меня, не принуждает. Просто изгибает брови. – Я знаю, ты хочешь. Пожалуй, это действительно так. * * * Врачи должны прописывать танцы как лечебно-оздоровительный курс. Я и забыл, какое это удовольствие – целиком раствориться в музыке и все отпустить. Волосы, эти проклятые кудри, прилипают ко лбу, пот катится градом, а губы уже болят от улыбки, и ничто меня не волнует. Гостиная Луизы преобразилась как по волшебству. Отражение двоится в огромном зеркале за стереосистемой, и кажется, будто танцующих вдвое больше, а пространство – в два раза шире. Я вижу в зеркале двоих себя рядом с двумя Белл и не могу поверить своим глазам. Мы танцуем, танцуем, танцуем: рядом, когда каждый в своем мире, и вместе – взаимопроникая мирами. Это просто магия, и, хотя я порядком запыхался, я нахожусь на вершине блаженства и очень счастлив. Счастлив! – Хочешь горло промочить? Белл улыбается мне, откидывая с лица влажные волосы. Она такая красивая. – Ага. Она хватает меня за руку и тащит за собой к раковине, где мы жадно пьем воду и переводим дух. – Может, на воздух – проверим скандинавское чудо Луизы и Реми? Она указывает на кухонное окно, из которого просматривается дальний угол сада с шестиугольной деревянной постройкой, переливающейся белыми огоньками. – Хороший план. На этот раз веду я – беру ее за руку, и мы крепко стискиваем пальцы. То, как мы держимся друг за друга, говорит о нашей обоюдной привязанности гораздо больше любых слов. По крайней мере, мне так кажется, но я сейчас на взводе. Мы проталкиваемся сквозь людей и выходим в сад, в бодрящую прохладу ночи. Дойдя до дверей, мы улыбаемся друг другу. Из дома доносится шум вечеринки, а со стороны гриль-домика не слышно ни звука. Мне отчаянно хочется, чтобы там никого не было. Я по-прежнему держу Белл за руку и потому толкаю дверь плечом – она распахивается, и нашим глазам предстает идеальное пространство. В центре стоит костровая чаша – почти прогоревшая, с тлеющими углями. Неяркий свет дает подвешенная высоко гирлянда с белыми лампочками, перемежающаяся ветками омелы. Ее очень много. Домик имеет форму шестигранника, и на каждой стене, на каждом стыке и над каждой скамейкой висит кипа веток этого древнего вечнозеленого растения. Белл следует за моим взглядом, поднимает глаза и смеется. – Ха! Сто лет знаю Луизу – кто бы мог подумать, что она устроит капище у себя на заднем дворе! – Очень похоже на то. Можно подумать, домик оборудован для целующихся парочек. – Ага. Белл направляется к скамье напротив двери и увлекает меня за собой. Хочет меня поцеловать? Сердце частит, галопируя даже быстрее, чем на танцполе. Вот бы она сейчас наклонилась… Я представляю, как обнимаю ее, целую, ощущаю ее тепло… Мои пальцы путаются в ее волосах, ласкают ее тело, я притягиваю ее ближе… и быстро одергиваю себя. Не хватало того, чтобы мои мысли стали осязаемыми – до этого уже рукой подать. Что творится у меня в голове? Ничего подобного я не думал, не чувствовал уже давно – для меня это шокирующее и вместе с тем приятное открытие. Дружок очнулся! Я знаю, что такое химия. Я просто забыл, как это бывает. Я улыбаюсь, ловя себя на том, что выражаюсь ее языком. – Не хочется расстраивать Луизу и ее оргиастические планы, но я больше не по этой части. Разумеется. Белл неоднократно давала понять, что в данный момент мужчины ее не интересуют – это ее собственные слова. Я снова улыбаюсь, очень кстати напоминая себе о том, что нас с ней ждет сегодня. Мы напьемся, поклянемся друг другу в вечной дружбе, а я поблагодарю ее за все хорошее, что она привнесла в мою жизнь, в том числе за активизацию способности к… плотским желаниям. Белл – … Я больше не по этой части. Слова выскакивают у меня изо рта сами собой – я стараюсь, чтобы Рори чувствовал себя в безопасности. Пусть мы попали в подлую ловушку, подстроенную моей лучшей подругой – уверена, она с довольным видом подглядывает в кухонное окно и, стоит мне выглянуть за дверь, тут же поднимет большие пальцы вверх – я не собираюсь срывать с него одежду только потому, что он пьян, уязвим и … такой сексуальный! Как он танцует! Держите меня семеро. Я всегда считала, что то, как мужчина танцует, очень много говорит о его сексуальности. Я обратила внимание на Рори на каком-то мероприятии для первокурсников – да, я заприметила его довольно рано, – и он классно танцевал. Это было незадолго до того, как он с головой ушел в личную жизнь и перестал ходить на тусы. А если и заглядывал, то всегда держался рядом с Джессикой и говорил, ну, скажем, о парламентских дебатах или о ситуации на Ближнем Востоке. Но сегодня был вечер откровений – он умеет двигаться, и делает это красиво, грациозно и с уверенностью. Отсюда я заключаю, как бы он двигался на мне, подо мной, рядом со мной – всеми возможными способами. Эта мысль не дает мне покоя. Я наклоняюсь, бросаю на угли полено и начинаю раздувать огонь, хотя поднимать температуру в домике, пожалуй, не самая удачная идея. Последнее, что сейчас нужно этому бедняге – наблюдать мой стриптиз. Последнее, о чем я должна сейчас думать – так это о том, чтобы раздеваться перед ним. Но лучше уж я буду разводить огонь, чем намекну ему о том, что у меня на уме – о том, как мне хочется ощутить его руки у себя между бедрами. Я не смею на него смотреть. Очнись, похотливая ты сука, приказываю я себе. – Я хочу обсудить с тобой Рождество, – говорит он. Я в последний раз дую на огонь, снова одергиваю себя и решаю, что самое лучшее сейчас – это говорить как ни в чем не бывало. – Ага. Я выпрямляюсь на скамейке и пытаюсь смотреть ему прямо в глаза, а мысленно читаю себе нотацию о неадекватном поведении. Пусть Рори получит немного удовольствия от Рождества. Он и так его не любит, а тут еще я накинусь на него, как мародерствующий секс-вредитель, и окончательно испорчу его отношение к этому празднику. – Мама приглашает тебя прийти к нам на Рождество, хотя считает, что ты не захочешь. Она уверена, что Рождество в доме твоего отца – это что-то потрясающее. – Ага. Куча праздничной мишуры и идеально фаршированный гусь. Я улыбаюсь, де, это шутка, а не сарказм. – Ясно. Я решил, что не стоит посвящать ее в курс дела и тем самым сеять сомнения в ее душе и разглашать твои секреты…