Даже ненавистный звон немного стих, и Дилан снова услышал отдалённые крики толпы и отдельные голоса прямо над собой. Он с трудом открыл глаза, будто веки превратились в устричные раковины. На этот раз зрение к нему вернулось. Над ним склонились два знакомых лица, они принадлежали друзьям Дилана, которые сидели на коленях по обе стороны от него. Он решил поприветствовать сначала того, кто был выше рангом. – Тремор, – прохрипел Дилан, игнорируя боль, пронзившую челюсть. – Я смотрю, ты вернулся из загородного поместья на сезон. Как дела, старина? – Думаю, в настоящий момент лучше, чем у тебя. Дилан взглянул на мужчину справа от себя. Им оказался Хэммонд. Он снова посмотрел на герцога. Видеть обоих мужчин вместе было чертовски забавно. На этот раз Дилан действительно издал низкий смешок, который тут же отдался болью в рёбрах. – У нас появилось пари для букмекерских контор. Как долго герцог Тремор и лорд Хэммонд смогут находиться рядом и не поубивать друг друга? Никто из них не ответил, Дилан чувствовал, что они осматривают его на предмет переломов костей и других травм. Он знал, что с руками всё в порядке. Любые другие травмы его не волновали. Возможно, завтра это изменится, но сейчас он хотел знать лишь одно. – Я побил рекорд? – спросил он Хэммонда и нахмурился, когда лицо друга начало то расплываться перед глазами, то снова становиться чётким. – Побил. – Как долго я продержался? – Не знаю. После того, как время истекло, я кричал тебе, что ты справился, но ты как будто меня не слышал. Дилан облизнул губы и почувствовал вкус крови. – Я хочу знать точное время. – Мы выясним позже. Он попытался покачать головой. – Я хочу узнать сейчас. – Даже если ты и не побил рекорд, – вставил Тремор, прижимая носовой платок к щеке Дилана, – ты устроил отличное представление. О нём будут говорить годами. Дилан моргнул пару раз, затем прищурился, вглядываясь в расплывающееся лицо Хэммонда. – Мне нужно знать чёртово время. – Проклятье, Дилан, – вмешался третий голос, которого он не слышал довольно долгое время, и в котором звучало явное раздражение. – Какая разница? – Я хочу, чтобы моё время записали в книге ставок, – сказал Дилан виконту, игнорируя тот третий голос. – И я заставлю Плаурайта отказаться от своего обвинения при свидетелях. – Я прослежу за этим. – Хэммонд выпрямился и исчез из виду. Его место тут же занял другой мужчина и неодобрительно посмотрел на Дилана. Дилан пожалел, что уже не успеет притвориться потерявшим сознание. – Йен, – поприветствовал он. – Разве ты не должен быть в Венеции? – Я пришвартовался в Дувре сегодня утром. – Брат с тяжелым вздохом покачал головой. – У меня дела в Девоншире, и я намеревался сразу же отправиться туда, но потом передумал и решил остаться на ночь в Лондоне и нанести тебе визит. Ума не приложу зачем, ведь даже после шестимесячного отсутствия я вижу, что ничего не изменилось. Дилан попытался улыбнуться, но лицо, казалось, застыло, будто на него намазали клей и оставили высыхать. – Обнадёживает, да? Йен не ответил, и молча опустился рядом с ним на колени. – Ты совершил множество глупых, безрассудных поступков за свою жизнь, – сказал брат, помогая Тремору осматривать Дилана, – но этот превзошёл их все. – Мне нужно поддерживать репутацию. Йен ничего не сказал и посмотрел на герцога напротив себя. – Ваша светлость. – Ваше превосходительство, – ответил Тремор. – Поздравляю с успешными переговорами в Венеции. – Спасибо. – Что ж, Мур, – проговорил герцог через несколько мгновений, – думаю, ты ничего себе не сломал. И всё же тебя должен осмотреть врач. Прежде чем Дилан успел ответить, в поле его зрения снова появилось лицо Хэммонда, на этот раз перевёрнутое. Дилан приподнял подбородок, чтобы получше разглядеть друга позади себя. – Ну? – спросил он. – Как долго я продержался? – Двадцать две минуты и семнадцать секунд, ублюдок ты этакий. – Хэммонд покачал головой, рассмеявшись вместе с Диланом. – Но твой рекорд не единственная новость, члены клуба заставили Плаурайта отказаться от обвинений тебя в трусости. – В трусости? – одновременно переспросили Тремор и Йен. – Он назвал меня трусом, – подтвердил Дилан, надломленным голосом, который звучал так же скверно, как он себя чувствовал. – Потому что я не боксирую. Йен застонал. – И поскольку ты самый упрямый, раздражающий и противоречивый человек в Англии, тебе было просто необходимо доказать, что он неправ. – И Дилан сделал это весьма успешно, – сказал Хэммонд. – Пока мы разговариваем, друзья перевязывают сэра Джорджа, как тушку рождественского гуся. Они считают, что у него сломано ребро. – Чёрт возьми, – выдохнул Дилан, рассмеявшись, несмотря на боль. – Ручаюсь, это попадёт в светскую хронику. – Он глубоко вздохнул. – Джентльмены, помогите мне подняться. – Думаю, лучше тебя отнести на руках, – посоветовал Йен. – Понесёте меня на руках, когда я скончаюсь. – Прежде чем Йен успел возразить, Дилан сел. Боль пронзила всё тело, и он втянул воздух сквозь зубы. Дилан досчитал до трёх и заставил себя подняться на ноги, затем обхватил одной рукой плечи Тремора, а другой – Йена. – Ещё одна выходка для моих будущих скандальных мемуаров. – Дилан улыбнулся брату. – Мемуары? – пробормотал Йен, пока они шли к элегантному экипажу с эмблемой Тремора. – Только через мой труп. По краю покрывала были вышиты двадцать четыре бутона роз. Грейс знала это, потому что пересчитала трижды, различая их в темноте кончиками пальцев на ощупь. Помимо бутонов она нащупала восемнадцать распустившихся роз и тридцать шесть листочков. Грейс разочарованно вздохнула и откинула покрывало, подумывая зажечь лампу и немного почитать. Ей казалось, что она пролежала в темноте несколько часов, считая бутоны, листья и даже овец, но заснуть так и не получилось. И всё из-за Мура. Из-за этого гадкого человека и его поцелуев. Её тело всё ещё горело огнём везде, где он к нему прикасался. "Я питаю слабость к добродетельным женщинам". Грейс прикусила губу. Она не была добродетельной. Ничуть. Когда-то она считала себя таковой. Грейс так гордилась тем, что была хорошей девочкой, надёжной старшей сестрой, которая любила присматривать за шестью младшими братьями и сёстрами, хорошей подругой, которая хранила секреты и помнила дни рождения, ученицей, которая всегда делала уроки, вдумчивой дочерью, которая никогда не доставляла родителям ни минуты беспокойства. "Милая, уравновешенная девушка", как отзывались о ней жители Стиллмута, их одобрение тешило её самолюбие сильнее, чем любые комплименты внешности. Она пела в церковном хоре. Занималась благотворительностью. Читала молитвы перед сном. Грейс самоуверенно считала, что она хороший и добродетельный человек, хотя её доброта и добродетельность никогда не подвергались испытанию. А потом в Корнуолл приехал сумасбродный французский художник с глазами цвета синего неба. Из всех мест в мире Этьен Шеваль выбрал Стиллмут, крошечную деревушку на утёсах Лэндс-Энда, куда никогда не приезжали чужаки, где никогда ничего не происходило и не составляло труда хорошо себя вести. В семнадцать лет она встретила на склоне холма великого Шеваля, и в это мгновение весь её мир изменился. Этьен был старше Грейс на десять лет и знал о жизни всё, а о любви – и того больше. Семнадцать лет ответственной и рассудительной жизни испарились в одночасье, как только он её рассмешил. Свою добродетель Грейс подарила ему вместе с первым поцелуем. Неделю спустя Грейс Энн Лоуренс, милая, уравновешенная, рассудительная девушка, которой все восхищались, сбежала с французским художником сомнительной репутации и без гроша за душой. В тот момент её жизнь изменилась навсегда. Первые два года совместной жизни с Этьеном стали самыми счастливыми. Два года сладостной, всепоглощающей любви и необузданных занятий любовью. Но потом всё изменилось. В безрадостном, мрачном настроении, когда Этьен был не в состоянии рисовать, он винил в этом Грейс. День ото дня он становился всё мрачнее, она перестала смеяться, и любовь умерла. Грейс обхватила руками подушку. Как можно сохранить любовь и счастье? За те первые два радостных года она заплатила слишком высокую цену. За годы, проведённые вдали от Англии, никто из членов её семьи не ответил ни на одно письмо. Когда прошлой осенью Грейс вернулась в Стиллмут, то обнаружила, что родители умерли, а брат унаследовал поместье и бремя её скандала. Любимая девушка Джеймса разорвала с ним помолвку, и он женился на женщине, значительно ниже себя по положению. Сёстры так и не вышли замуж. Все пятеро остались старыми девами, потому что Грейс запятнала честь семьи. С того дня на склоне холма в Корнуолле прошло восемь лет. Её девичьи представления о добродетели в корне изменились, репутация была безвозвратно потеряна, а семья оставалась опозоренной и по сей день. Грейс увидела мир за пределами Лэндс-Энда и обнаружила, что он далеко не так прекрасен, как она себе представляла. Грейс хотела вернуться домой. В буквальном смысле это было невозможно, но если она продержится на посту гувернантки год, всего один год, то обзаведётся собственным домом и будет вести образ жизни, подобающий обычной английской женщине. Пристойный, обыденный образ жизни. "Позволь мне любить тебя". Любить. Дилан не имел ни малейшего представления о том, как это делать. Возможно, в юношестве он и любил дочь викария, но сейчас потерял всякую способность. Деятели искусства любят только свои творения. Всё остальное находится на втором плане. Дилан Мур больше не зелёный юнец, влюблённый в девушку и мечтающий на ней жениться. Он взрослый мужчина, и Грейс прекрасно понимала, чего он от неё хочет. Она поняла это, как только увидела его в том переулке. Он хотел её. Для любовных утех. А они не имели ничего общего с любовью. Даже близко. Она не создана быть любовницей ради красивых слов о любви и солидного жалования за оказанные услуги в постели. Грейс не хватало чёрствости для такого образа жизни, да она и не хотела его вести. После Этьена и даже во время их отношений множество мужчин пытались соблазнить её деньгами и разговорами о любви. Хорошенькие женщины постоянно получают предложения такого рода. Но только в этот раз у неё впервые возник соблазн согласиться. Несмотря на репутацию Мура и на то, что Грейс прекрасно знала подобный сорт мужчин, она всё равно жаждала его прикосновений. Каждый его поцелуй манил её всё сильнее. Она прижала пальцы к губам и крепче стиснула подушку. Она так давно жила одна и была так одинока. Грейс не могла переспать с мужчиной без любви, но бывали моменты, как сейчас, когда она об этом жалела. Глава 11 Рассматривая своё отражение в зеркале на стене спальни, Дилан счёл, что порезы и ушибы выглядят хуже, чем есть на самом деле. Порванные брюки, жуткая царапина над глазом, синяки на лице и груди. Врач смыл кровь и после осмотра не обнаружил сотрясения мозга и других серьёзных травм, поэтому предположил, что боль через неделю утихнет. Синяки пройдут не так скоро, возможно, через месяц или около того. – Чёртов счастливчик, – пробормотал Йен.