– Так и есть, – согласился доктор и взглянул на Фелпса. – Я рекомендую прикладывать к больным мышцам лёд или делать холодные примочки, – сказал он камердинеру. – По двадцать минут несколько раз в день, особенно обратите внимание на руки. Через день или два болезненность должна пройти, и он снова сможет ими пользоваться. – Спасибо, доктор Огилви, – поблагодарил Йен. – Я вас провожу. Мужчины направились к выходу, но доктор остановился на полпути и снова повернулся к Дилану. – Мистер Мур, прежде чем уйти, я хотел бы сказать, что нам с женой очень нравятся ваши произведения. Несколько лет назад мы видели, как вы дирижировали оркестром, который исполнял вашу Двенадцатую симфонию в театре "Сэддлерс Уэллс", это было замечательно. Довольно трогательно. – Спасибо. – Дилану всегда было приятно, когда люди ценили его работу, но он надеялся, что врач не задаст неизбежный вопрос: когда он снова собирается дирижировать. – Я рад, что вам понравилось. Доктор ушёл вместе с Йеном, и Дилан отпустил Фелпса. Затем он повернулся к Тремору, который сидел в бархатном кресле у камина. Хэммонд, будучи во враждебных отношениях со своим шурином, не поехал с ними на Портман-сквер в карете герцога. – Итак? – спросил Дилан, осторожно присаживаясь на мягкую скамеечку в изножье кровати. – Что ты хочешь узнать в первую очередь: почему я ввязался в дурацкое боксёрское состязание с сэром Джорджем или почему я был с Хэммондом? – Ни один мужчина не должен спускать другому публичных обвинений в трусости, но ты мог бы сразиться с ним в другом виде спорта, друг мой. Зачем боксировать? Тебе чертовски повезло, что руки серьёзно не пострадали. Что до вас с Хэммондом, я признаю, что вам обоим нравится кутить вместе, но не понимаю этого. Когда до Виолы дойдут новости, она узнает о твоей дружбе с Хэммондом, впрочем... – Неудавшаяся супружеская жизнь твоей сестры – не наше с тобой дело, Тремор, как бы сильно ты её ни любил. Мы с Хэммондом всего лишь приятели. И оба нуждаемся в добропорядочных друзьях. – Дилан улыбнулся. – Как поживает мой добропорядочный друг, и как дела у моей милой герцогини с фиалковыми глазами? – У моей герцогини, – многозначительно поправил его Тремор. Дилан частенько подтрунивал над другом по поводу Дафны, наслаждаясь потом его реакцией. – Находится в прекрасном здравии. Немного мутит по утрам, конечно, – добавил он, на его лице появилось глуповатое выражение, свойственное мужчине, чья жена находится в положении, – но в остальном с ней всё в порядке. – Я уже поставил на сына, – сообщил ему Дилан. – Уверен, что ты ждёшь именно его. – Я буду не менее счастлив, если у меня родится дочь, уверяю... – Боже мой! – раздался испуганный голос. В дверном проёме стояла Грейс, положив одну руку на косяк, а другой придерживая края белого халата. Она выглядела как никогда прелестно, через плечо свисала толстая коса, а из-под подола простой белой ночной рубашки виднелись босые ноги. Мужчины поднялись на ноги. Дилан встал слишком резко и поморщился от боли в рёбрах, по которым прошлись кулаки Плаурайта. Грейс вскрикнула и подбежала к нему, с тревогой разглядывая синяки на его лице и обнажённой груди. – С тобой всё в порядке? Я встала, услышав шум на лестнице и бегающих вверх-вниз слуг. Осгуд сказал мне, что ты подрался. – Грейс опустила взгляд на его руки. – О, нет, – задохнулась она. – Дилан, что ты наделал? Она впервые обратилась к нему по имени. Всего несколько часов назад Грейс сильно разозлилась на него, а сейчас стояла перед ним такая милая и растрёпанная, от неё пахло грушевым мылом, на лице застыло беспокойство. Она беспокоилась о нём. Дилан расплылся в улыбке. – Успокойся, Грейс. Да, пара синяков, но ничего не сломано. Я в мгновение ока поправлюсь. Вот, смотри. Он протянул забинтованную руку и согнул пальцы, демонстрируя этим, что ничего не сломано. Грейс замешкалась, затем нежно взяла его ладонь в свои ладони, разглядывая белые льняные бинты и коснулась пятнышка засохшей крови на его пальце, которое не заметил доктор. Шум в голове утих, и Дилан полностью позабыл о боли в теле. Внезапно она отпустила его руку и, нахмурившись, посмотрела ему в глаза. – Ты потерял последний рассудок? – Окончательно и бесповоротно, – признался он, любуясь маленькой ямочкой на её подбородке и улыбаясь. – Ради всего святого, ты же композитор! О чём ты думал, ввязываясь в кулачные бои? Тебя же могли... ты же мог... твои руки… о, Дилан, в самом деле! Грейс с трудом подбирала слова, теперь разозлившись не на шутку. Она сжала губы и нахмурилась ещё сильнее. Дилан понимал, что Грейс пытается донести до него всю глупость его поступка и то, как это сильно её разозлило, но, как бы она ни старалась, у неё просто не получалось принять суровый вид. Губы были слишком пухлым, а глаза – слишком нежными. Её бы едва ли испугался щенок. Ему захотелось запечатлеть поцелуй на этих поджатых губках. От одной этой мысли в венах забурлила кровь. Боль в теле утихла, сменившись на более приятные ощущения. Дилан был уверен, что уже идёт на поправку. Послышалось вежливое покашливание. Дилан посмотрел на Тремора, который стоял возле кресла в дюжине футов от них и наблюдал за сценой. Грейс тихо ахнула и вцепилась в края халата. До неё внезапно дошло, что она находится в спальне Дилана в неподобающем виде. Она склонила голову, её щёки раскраснелись. – Прошу прощения, – пробормотала Грейс и, развернувшись, промчалась мимо Тремора вон из спальни. Герцог проводил её взглядом, затем повернулся к Дилану, вопросительно приподняв бровь. Ухмылка Дилана тут же исчезла. – Хочешь верь, хочешь нет, но она не та, за кого ты её принял. – Это не моё дело. Возможно, но Дилан читал мысли своего достопочтенного друга как открытую книгу. "Очередная". Учитывая то, чему Тремор только что стал свидетелем, и намерения самого Дилана, выводы, которые сделал герцог были очевидными и однозначными. Несмотря на сей факт, Дилан разозлился на подоплёку и почувствовал необходимость всё отрицать. – Она не моя любовница. – Я этого и не говорил. Дилан проигнорировал вежливый ответ друга. – Она не имеет отношения ни к чему подобному. Она респектабельная вдова из хорошей семьи. – Зачем он это сказал? Дилан ничего не знал о её семье. – Между нами ничего нет. – Мур, ты не обязан мне ничего объяснять. – Конечно, не обязан, – огрызнулся Дилан. – Я прекрасно это знаю. – Тогда почему он решил объясниться? Герцог смотрел на него с абсолютно беспристрастным выражением лица. – Чёрт возьми, Тремор, тебе обязательно быть таким обходительным? То, что мы остаёмся хорошими друзьями, ставит меня в тупик. Герцог не успел ответить, его перебил Йен, входя в спальню: – Обходительность считается положительной чертой характера, Дилан. Некоторые из нас специально её в себе развивают. Дилан проигнорировал брата, не сводя взгляда с Тремора. – Она не моя любовница. – Конечно, нет. – Что за любовница? – Йен перевёл взгляд с одного на другого. – О ком идёт речь? – Вы пропустили явление ангела в белых одеждах, который пролетел здесь несколько мгновений назад, – сказал ему Тремор. – У неё прелестные глаза, – добавил он, внезапно улыбнувшись. – Уже сочинил о ней сонату? Дилан не увидел ничего смешного в этом вопросе. Он прекрасно помнил тот вечер два года назад, когда подтрунивал над герцогом по поводу Дафны. Дилан фактически спровоцировал Тремора на драку ради забавы, просто чтобы увидеть, как друг потеряет над собой контроль. В то время Тремору это не показалось забавным, хотя сейчас он явно получал удовольствие, поменявшись с Диланом местами. – Не сонату, – честно ответил Дилан. – Симфонию. – Хорошо, – неожиданно сказал герцог. – Самое время снова сочинить какое-нибудь существенное произведение, чёрт возьми. Если эта молодая женщина тебя вдохновляет, тем лучше. – Что происходит? – настойчиво спросил Йен. – С тобой снова живёт женщина? – И очень хорошенькая, – вставил Тремор. – Блондинка. Зеленоглазая. – Я потрясён, – сказал Йен абсолютно обыденным тоном. – Как я уже и сказал, некоторые вещи не меняются. – Она не живёт со мной! – Заявление прозвучало столь нелепо, что Дилан сразу же уточнил: – То есть она живёт со мной, но не в том смысле, о котором вы подумали. Йен недоверчиво рассмеялся. – Свежо придание, а верится с трудом. Дилан раздражённо выдохнул. Возможно, сейчас как раз подходящий момент рассказать брату и лучшему другу о том, что в любом случае неизбежно станет достоянием общественности. Чёрт с ним. – Она не просто женщина, – поправил он. – Грейс – гувернантка моей дочери. – Дочери? – переспросили хором оба. Дилана весьма позабавили удивлённые лица брата и друга. – Да, джентльмены, у меня есть дочь. Изабель восемь лет, её мать умерла, и две недели назад французская католическая монахиня привела девочку на порог моего дома. – Но как... – начал Йен. – Я нанял для неё гувернантку, – продолжил он до того, как брат начнёт задавать неизбежные вопросы, расскажет, что, по его мнению, правильно для Изабель, что плохого в том, что Грейс живёт в его доме, словом, проявит свою приличную и занудную натуру. – Я намерен обеспечивать ребёнка из своей доли дохода от семейных поместий и из собственных источников, так что хорошо, что ты вернулся из Венеции. Нам нужно будет подписать документы с поверенными. Я прикажу их подготовить. – Прежде чем ты этим займёшься, необходимо удостовериться, что ты действительно отец ребёнка, – сказал Йен. – Я действительно её отец. – Откуда ты знаешь? – Когда ты её увидишь, братец, то перестанешь задаваться столь нелепым вопросом. Я больше не хочу обсуждать своё отцовство. – Если на содержание ребёнка ты намереваешься получить дополнительные средства из семейной казны, то лучше тебе не увиливать от ответа. Откуда ты знаешь, что он твой? – Я его дочь! Я его! Все трое обернулись на голос и увидели в дверях ещё одно создание в белой ночной рубашке, на этот раз брюнетку, намного моложе предыдущей гостьи и гораздо более свирепую. Изабель сжала маленькие кулачки и посмотрела на Йена.