И посреди всего этого я. Человек, пишущий книги о том, как писать книги, без юридического образования, который только что по причинам, пока непостижимым для меня и сомнительным с точки зрения закона, был выбран адвокатом подозреваемого в убийстве – или, возможно даже, серийного убийцы, если принять во внимание слова Люси о драматических предшествующих событиях, – который притом должен презирать меня. Если вы довольны моей честной игрой, давайте двигаться дальше. Глава 15 Я легко мог бы поймать Одри, но мы ввалились в холл толпой, и я хотел подождать, пока все разойдутся. Перед тем как Майкла увели в сушильню, он сказал мне, что пришлет за мной – так и сказал, будто я придворный шут, – после того как немного подумает. И изобретет убедительное алиби, как я подозревал. Все потихоньку просочились в бар, ресторан или разбрелись по своим комнатам. Арест Майкла стал неплохим развлечением для гостей курорта: на фасадных окнах осталось немало жирных отпечатков лбов. Марсело повел Одри наверх. Он приобнял ее одной рукой и говорил что-то успокаивающим, монотонным голосом. Моя мать еще не настолько стара, чтобы ступеньки лестницы были для нее серьезным препятствием, но уже в том возрасте, когда люди заводят дружбу с перилами, и поэтому они двигались медленно. Я отчасти ожидал, что Марсело погонится за Кроуфордом, осыпая его словесным огнем, но мой отчим бросил борьбу и вместо этого возился со своим телефоном (заряд батареи: неизвестен). Наверное, пытался поймать палочку на шкале уровня приема Сети и позвонить кому-то, кто может уволить Кроуфорда. Я подождал, пока они доберутся до площадки второго этажа, рассчитывая, что там хватит места зажать их в угол и вовлечь в разговор. Давненько я не беседовал с матерью лицом к лицу. Она могла что-то знать. Только я двинулся вслед за ними, как мне на плечо сзади легла чья-то рука. Не агрессивно, но меня самую малость потянули назад. Я обернулся и увидел Кэтрин, которая, как бы извиняясь, морщилась – такое выражение обычно появляется на лицах людей, когда они мимикой просят у вас прощения за свои слова. Такую мину часто строит Энди за спиной у своей жены, пока она объясняет, почему они рано уходят из гостей. – Сейчас самое лучшее время? – спросила она в своей обычной манере, встревоженной и серьезной, но в то же время чуточку снисходительной. Конечно, она была на добрый десяток лет моложе моей матери и в последнее время начала сюсюкать, говоря об Одри. Кэтрин ни в коем случае не делала это в насмешку и не разыгрывала озабоченность, но было ясно: она считала, что моя мать сдает. – О! – торжественно соглашаясь, произнес я. – Ты права. Давай дождемся еще нескольких трупов. – Потом я вспомнил, что обещал Энди не принимать все близко к сердцу. В конце концов, Кэтрин всего лишь пыталась помочь. Я смягчился и объяснил: – Мне нужно защищать Майкла, и поэтому я должен собрать как можно больше сведений. Рано или поздно мне все равно придется с ней поговорить. Кэтрин угрюмо согласилась с моими доводами. – Только постарайся не утомлять ее. – И снова мою тетку волновала хрупкость здоровья, а не счастье Одри. – Если она вообще станет говорить с тобой, чего, вероятно, не случится. – Я должен попытаться. – И какой подход ты применишь? – Не знаю. Начну пресмыкаться? – Я пожал плечами. – Она все-таки моя мать. Нужно как-то пробиться к ее материнским чувствам. Кэтрин засмеялась. Трудно было определить, жестокий это смех или сочувственный, но она убрала руку с моего плеча, больше не удерживая. – Если это весь твой план, надеюсь, ты привез с собой «уиджу»[6]. Одри сидела в библиотеке в обитом красной кожей кресле с высокой спинкой и листала роман Мэри Уэстмакотт, но вряд ли читала его. Идеальное место для развязки. Несмотря на слово «Библиотека», написанное на дверях, это помещение было настоящим кошмаром для любителей чтения. Здесь было множество книг в мягких обложках – заплесневелые, поврежденные водой, с ломкими, как картофельные чипсы, страницами, они заполняли полки, сколоченные из старых деревянных лыж и сноубордов. В каменном камине, который расхваливали авторы рекламного буклета, голодно потрескивали угли; архитектор, похоже, совершенно не подозревал о горючести книг. Из-за огня в комнате было слишком жарко, но зато меньше, чем в других помещениях отеля, пахло сыростью. На каминной полке не лежали пистолеты, ничего чеховского, но меня сильно потянуло на убийство при виде чучела голубя и медали в рамке под стеклом, которые имелись там вместо настоящего оружия. Заметив меня, мать закрыла книгу, встала и повернулась ко мне спиной, притворившись, что занята перебором остальных книг на полке из сноуборда. – Одри, – окликнул ее я, – ты не можешь игнорировать меня вечно. Она сунула книгу на полку – не на то место, по-моему, раз уж Мэри Уэстмакотт – псевдоним Агаты Кристи, но что значит имя? – обернулась и недовольно сдвинула брови, заметив, что я преградил ей путь к выходу. – Пришел позлорадствовать? – Она сложила руки на груди. – Сказать, что не ошибся насчет него? – Вообще-то, я хотел узнать, как ты себя чувствуешь. Одри на секунду замерла – не знаю, чтобы осмыслить мое предложение мира или вспомнить свое алиби, необходимое ей в связи с отменой совместного обеда, – а потом презрительно фыркнула: – Я могу сама о себе позаботиться. Она увиливала от ответа, явно досадуя на то, что кто-то проявляет чрезмерную заботу о ней, а это, без сомнения, казалось Одри угрозой ее независимости. Вероятно, Кэтрин в последнее время поддевала ее намеками на возраст, и я только разозлил мать своим вопросом. – Это всё? – Она сделала шаг в сторону, чтобы обойти меня. – Майкл не оказал помощь человеку, мама. Я считал, что поступаю правильно. – Слово «считал» было употреблено мною намеренно, хотя на самом деле я был убежден в том, что выполнил свой долг. – И сейчас тоже делаю то, что, по моему мнению, правильно. – Ты говоришь, как твой отец. – Одри покачала головой. Это не был комплимент. Мне стало любопытно. Она редко упоминала отца. – И в чем сходство? – Роберт мог оправдать что угодно. Для него каждое ограбление было лотерейным билетом, последним. Он сам себе отпустил все грехи. – Отпустил грехи? Мой отец не получил отпущения грехов, он погиб в перестрелке с двумя полицейскими, убив одного из них. Если только мать не имела в виду, что он каждый раз убеждал себя пойти на преступление, веря, что делает это по необходимости, ради своей семьи и что он достаточно хороший человек и не пойдет на следующее. Прямо как сигареты Люси. – Отец был плохим человеком. Ты же сама это знаешь. – Он был идиотом. Если бы он был просто плохим человеком, я могла бы с этим смириться. Но плохой человек, который считает себя хорошим… Вот что довело его до беды. А теперь по твоей милости я вынуждена смотреть, как ты совершаешь те же ошибки и ждешь, что я буду улыбаться и изображать, будто все в порядке? Только наша семья собралась вместе… и теперь разбираться с этим. Слова матери потрясли меня. Я повторяю отцовские ошибки? Она, что же, обвиняет меня в причастности к смерти Зеленых Ботинок? Этот намек заставил меня ужаснуться. Потом от обиды и еще потому, что никогда не говорил этого матери в глаза, я выпалил: – Майкл – убийца! – Он убил кого-то. Но разве это превращает его в убийцу? Некоторые люди убивают других и получают за это медали. Убивают по долгу службы. Майкл – не редкость и не исключение. Ты объявляешь его убийцей? А ты не думаешь того же о Кэтрин? О Софии? Если бы тебе пришлось поступить так же в подобной ситуации, какие бы причины ни толкнули его на это решение, кем стал бы ты? – Это разные вещи. – Неужели? – Думаю, в сарае лежит тело человека, который не согласился бы с тобой. – Майкл его не убивал. – В это я верю, – поспешно добавил я и сам удивился своей торопливости. – Но кто-то это сделал. И как-то все слишком гладко сходится одно к одному – наш семейный уик-энд, приезд Майкла. Смерть этого человека имеет к нам какое-то отношение, не сомневаюсь. Казалось, мои слова рассердили Одри. Но в ее волнении, в том, как она бросала взгляды мне за спину, крылось что-то еще. Я воспользовался шансом и шагнул к ней, понизил голос и спросил: – Ты знаешь, кто этот покойник? – Нет. – Рискую все испортить, но здесь Одри говорит правду. – Но он не из наших. Только это имеет значение. – Что ты от меня скрываешь? – Значит, ты хочешь найти убийцу? Тебе легче вообразить человека с ножом или пистолетом, за которым можно охотиться, безусловно дурного, чтобы не обращать внимания на правду? И что случится, если ты его найдешь? Тогда ты расплатишься за свои грехи? Хорошо, когда злодей умирает в конце романа. На самом деле так и должно происходить. А если Майкл сделал это с Аланом? И так заканчивается история Майкла, которая смутила тебя изначально. – Ей потребовалось пару раз глотнуть воздуха после этой филиппики, а я переваривал содержавшуюся в ее словах правду. – Мы здесь из-за тебя. Майкл сидит в этой каморке из-за тебя. Ты сделал это. Ты такой же, как твой отец. Он знал, как трудно нам будет без него, и все-таки оставил нас бороться за жизнь одних, и мы заплатили за это свою цену. Все заплатили. – Голос Одри был напитан ядом. – Если бы он оставил нам оружие, которым мы могли бы сражаться. Но нет. В банке пусто. И ты поступил так же с Майклом. На секунду я подумал, что она обвиняет меня в присвоении денег, и собирался уже спросить, откуда ей про них известно. Но быстро сообразил: мать говорит лишь о том, что, умерев, отец оставил нас нищими. Сказать по правде, не в такой уж нищете мы росли. Но не мне судить о том, каково это – растить детей в одиночку. В любом случае слова Одри, скорее всего, были метафорой. – Отец был убийцей, как и Майкл. – Я отмел ее аргументы и нанес ответный удар черно-белой правдой. – Разница только в том, что он к тому же был торчком. – Твой отец не был торчком! – взревела Одри. – Но рядом с ним нашли шприц, мама. Перестань обманывать себя! – Перестань доводить свою мать. – Позади меня раздался голос Марсело, который держал дымящуюся кружку с чем-то коричневым. Он сказал это в шутку, но сразу уловил, какая напряженная обстановка сложилась в комнате, и мягко выставил меня за дверь движением предплечья. Одри прокралась мимо нас, попутно взяв у Марсело питье, и быстро зашаркала по коридору. Отчим вскинул брови. – Ты как, в порядке? Я кивнул, но так механически, что он мигом почуял неладное. – Все перевернулось вверх дном. Насколько я понимаю, Майкл хочет поговорить с тобой. Эта глупая история с тем, кто его адвокат, не продлится дольше нескольких часов, но если рокировка поможет нам привлечь Кроуфорда на нашу сторону, что ж, хорошо, пусть он увидит: мы готовы сотрудничать и можем даже подыграть ему. – Марсело заметил, что я насторожился. – О, не думай, будто я сдаюсь. С ним я расквитаюсь позже, обещаю. От него мокрого места не останется. Но я знаю, когда поднимать шум, а когда лучше обождать. И думаю, я пока вне игры. Сперва ты поговори с Майклом, потому что он этого хочет. Мы ведем игру, а не Кроуфорд. Я невольно задумался: использование в речи спортивных метафор – это универсальная черта отчимов или особенность Марсело? – Но ты же настоящий адвокат. Притом хороший. Ты обеспечил ему каких-то три года тюрьмы по обвинению в убийстве – это отличный результат. Почему он больше тебе не доверяет? – Не знаю. – Марсело пожал плечами. – Похоже, он не склонен доверять никому. Может быть, расскажет тебе почему. – Когда ты знакомишься с новым клиентом, как отличаешь порядочного человека от негодяя? – спросил я. – Ну… я понимаю, ты должен быть беспристрастен, но наверняка ведь думаешь, что одни люди совсем пропащие, а у других еще есть надежда? – Именно поэтому я занялся корпоративным правом, там мне не приходится думать о таких вещах. Они все мешки с дерьмом. – Я серьезно спрашивал. – Знаю, приятель. – Он протянул руку и сжал мое плечо. Марсело всегда умел найти для меня альтернативу слову «сын», как будто ему было неловко его произносить, даже теперь. «Приятель» – одно из самых серьезных его обращений, продвинутый вариант в сравнении с «дружище». – Ты спрашиваешь о своем отце. – Одри сказала, он был дурным человеком, который считал себя хорошим.