— Девяностопятипроцентно, — улыбаясь, выговорил длинное слово Валентин. — Пять процентов — на чудеса. — Выпить хотите? — предложил Витольд, вспомнив «приветливые» остатки. Не пропадать же добру. Валентин улыбнулся еще раз и признался: — Хочу, но не буду. Я могу идти? — Спасибо вам, Валентин. И этот ушел. Дом вдовца. Витольд привычно осмотрел столовую, неизменную со дня смерти жены. Десять лет. Одно позволял себе ныне руководитель службы безопасности крупнейшей банковской системы: картины, писанные маслом хорошими художниками. Вот с этих он скромно начинал, будучи действующим полковником. Парижский пейзаж Фалька, степь Кузнецова с юртами. Дерево в поле однофамильца. А эти, новые, недавно приобретенные. Два портрета Григорьева. Сирень Кончаловского. Филоновский этюд. Театральный эскиз Сапунова. Галантные проказы кавалеров восемнадцатого века, исполненные Сомовым. Крымов. Осьмеркин. Тышлер. И нет казенной столовой, есть стена красоты. Нет, не на одну кнопку следовало нажать. На две. * * * … Проводив Леву, Сырцов отсидел положенный срок на набережной и неспешно двинул к ближайшему телефону-автомату. Он, конечно, рисковал, не ведя Леву, а сразу направившись сюда. Но если бы повел, то просто бы провалил операцию. Не обнаружил бы Лева со своими козлами, обязательно засекла бы очень хорошо подготовленная проверочная группа Зверева. Витольд Германович Зверев, родной до слез. Дед почувствовал его на расстоянии, ощутив гебистский почерк в деле. И подсказал. Вот поэтому он и рискнул. Трубку снял сам Казарян. — Армянчика можно? — до невозможности противным девичьим голосом заговорил Сырцов. Казарян мгновенно поправил: — Не Армянчика, а Арменчика. — Ну, это все равно, — не согласилась с ним отвратительно беспечная девица. — Не все равно. Я тоже армянчик. — Но вы старый армянчик. — Что тебе надо? — взревел Казарян. — Я и говорю. Армянчика. — Ты знаешь, который час, идиотка? — Мой дедушка, как всегда, прав. Вам надо принимать витамины. От нервов. Казарян швырнул трубку. Обрадовался, черт нетерпеливый. Представив его, Сырцов скривился от самодовольства, вышел из кабины и направился в Теплый переулок, где оставил «восьмерку». Замечательное у него было настроение. У ночной палатки дал слабину: высосал две банки пива. И пошел дальше, громко насвистывая уже постаревший шлягер «Два кусочика колбаски». Просчитали они их генерального конструктора, вычислили по всем правилам математики. Теперь бы конструктора в саночки усадить, чтобы с горки бесповоротно покатился. 39 Утренний клев. Дмитрий Федорович сидел на помосте, свесив синие ножки в теплую воду, и неотрывно смотрел на холерический от легкой ряби поплавок. По лестнице бесшумно спустилась Светлана и стала за спиной отца. В шортах, в маечке-безрукавочке, волосы забраны в тугой хвост, без косметики, тоненькая и стройная, она казалась нерешительной девочкой на прогулке по незнакомым местам. Она стояла и пристально вглядывалась в тот же поплавок. И не видела его. Почесав старческое мелкоскладчатое пузо под тельняшкой, Дмитрий Федорович счастливо зевнул и спросил, не оборачиваясь: — Сегодня ночью, как я понимаю, без любовников обошлась? — Это почему же ты так решил? — равнодушно поинтересовалась Светлана. — Рано встала. — У меня бессонница, папа. — Тогда уж с любовниками кувыркайся. Раз после этого спится. — Непременно последую твоему совету. Хитрован-окунек осторожно потянул поплавок в сторону. Дмитрий Федорович в тихом кураже так же осторожно снял шляпу и положил на помост. Поплавок резко дернулся и ушел под воду. Дмитрий Федорович резко подсек. И вот она добыча: вознесенный в воздух плотный окунек бился как флажок на ветру. — Граммов на триста потянет, — похвастался папа перед дочкой, насаживая окунька на кукан. — Тебе, говорят, Ксения звонила? — решилась наконец спросить Светлана. — Уже донесли! — восхитился папа, приспосабливая увертливого червя на крючок. — Чем ты холуев берешь? — Я их не беру, я их покупаю. Так звонила, папа? — Звонила, — признался Дмитрий Федорович и забросил удочку. Дождался, когда поплавок улегся как надо, продолжил содержательно и горестно: — Перед отъездом. Она в Турцию на отдых отправилась. — Еще что говорила? — О моем здоровье расспрашивала. Сказала, что сессию на пятерки сдала. Ну, еще чего? Да, Рексом интересовалась. — А мной? — Не, не интересовалась, — сказал папочка с удовольствием. — Твоя внучка — сука. — Не в большей степени, нежели дочка. Светлану малость прорвало. Она схватила отца за плечи, затрясла: — Она же знает, знает, что я места себе не нахожу! Обиженный Дмитрий Федорович строго прикрикнул: — Убери руки! Руки убери! — она убрала руки, и он со злорадством высказался по поводу ее истерических откровений: — Ну, допустим, место ты себе всегда находишь. Под мужиком. — Дочь — сука, а отец — старый мерзавец, — вслух поняла она. Дмитрий Федорович задрожал головкой — смеялся. Отсмеявшись, удовлетворенно спросил: — Еще какие новости тебе холуи сообщили? — Повар при расчете с поставщиками подворовывает. — И крупно? — По мелочам. — Ну и хрен с ним. Нового искать — дороже обойдется. Но клизму для порядка вставлю. Пусть знает, что высоко сижу и далеко гляжу. Светлана уселась рядом с ним, тоже свесила ножки и заглянула в светлые старческие глаза. Потом, подставив лицо свеженькому утреннему солнцу, поинтересовалась: — А ты действительно далеко глядишь? — Ты о чем? — подозрительно поинтересовался он. — Обо всем, — исчерпывающе ответила она и шаловливо поболтала ножками в воде. — Тихо ты! — отчаянно прорыдал Дмитрий Федорович. — Рыбу распугаешь! — Пардон, — охотно извинилась Светлана, перестала болтать ногами и нежным голосом продолжила допрос: — Так что же ты видишь со своей высоты? Ответить старикан не успел, потому что с другой, не его высоты, с высоты последних ступеней лестницы донесся беспечный бас: — Я вас ищу, ищу, а вы вон где! Отец и дочь, как аксакалы в знаменитом фильме «Белое солнце пустыни», подняли головы. Игриво, почти что в чечеточном степе, спускался к ним по ступенькам ладный, пышущий, так сказать, здоровьем, хорошо одетый жизнерадостный парень Георгий Сырцов. Спустился и, не здороваясь, полюбопытствовал: — Ну, как клев? Много поймали?