— Помирать тебе давно пора, а нет покоя деятельной натуре. По-прежнему властвовать хочешь, людскими судьбами распоряжаться. — А ты? — спросил Дмитрий Федорович. Выцветшие от старости глаза его были спокойны, холодны и ироничны. 52 Когда нечто твердое и холодное даже через рубашку ткнулось ему под ребра в правый бок, а чья-то левая рука дружелюбно обняла его за плечи и задушевный голос обещающе предложил ему прямо в ухо: — Давай, Сева, покатаемся в моей машине, — Всеволод Всеволодович Горелов понял, что сопротивляться неполезно. Во всяком случае, для здоровья. Он покорно пошел туда, куда его вели. Его усадили в немолодую «восьмерку», что стояла в тихом переулке за боксами. Он не видел того, кто вертел его как куклу, но узнал его по наглости. Находящийся во всероссийском розыске за попытку ограбления банка Георгий Сырцов с веселым нахальством взял его на пороге этого самого банка. Сырцов усадил Горелова на сиденье рядом с водительским местом и предупреждающе поинтересовался: — Надеюсь, рыпаться не будешь? — Не буду, — искренне и обреченно ответил Всеволод Всеволодович. Сырцов не спеша обошел радиатор и сел за баранку. Поехали. В привычный уголок у Лужников привез Сырцов компьютерщика. Нравилось ему тут. Выключил мотор, спокойно откинулся, развернувшись в уголок, чтобы лучше видеть собеседника, и сообщил: — Говорить будем. — О чем? — спросил Горелов. — О наших общих делах, Сева. — Спрашивайте — отвечаем, — предложил правила игры Сева. — А чего мне тебя спрашивать. Я и так все знаю. Я буду тебе советовать, друг мой, и ненавязчиво настаивать, чтобы ты последовал моим советам. — Готов прислушаться, — охотно и насмешливо откликнулся Горелов. — Вот и молодец, — похвалил его Сырцов. — Перво-наперво я бы посоветовал устроить мне встречу с твоим братом Никитой. — Мой брат погиб, — нетвердо заявил Сева. — Сева, ну что мы зря время теряем?! — взмолился Сырцов. — Дело надо делать, а не в жмурки играть. Так устроишь? — Я не знаю, где он сейчас. — Да и я не знаю, где он сейчас. Может, в Третьяковской галерее. А вообще-то он, как хорошо известно и тебе и мне, в банкирских дворцах поселился. Когда ты с ним встречаться будешь? — Так я тебе и сказал. — Извини, неправильно поставил вопрос. Да и договорились мы — без вопросов. Он мне очень нужен, Сева, и как можно скорее. Но я думаю, что я нужен вам даже больше, чем вы мне. — Ха! — междометием выразил свои сомнения Горелов. Сырцов помолчал недолго, изучая насмешливого клиента, изучил и спросил: — Знаешь, как кончали твоего дружка Леву Корзина? — Ничего не сказал в ответ Сева, ни «да», ни «нет», и поэтому Сырцов решил сам ответить на свой вопрос. В подробностях. — Ему отрезали голову стальной удавкой. Он еще стоял на ногах, а голова катилась по земле… — Зачем ты мне это рассказываешь? — перебивая, глухо спросил Горелов. — Я не рассказываю, — поправил Сырцов и без жалости известил Севу: — Я рисую ближайшую перспективу для вас с брательником. — Не пугай, — для порядка отбрехнулся Горелов. — Ты что, дурачок с мороза? Малахольный, больной, неумный? Рано или поздно Витольд, зная твои связи с Левой и его московскими командами, обнаружит прямой выход на него самого по поводу всяческих подслушивающих и сигналящих штучек, обнаружит и твою осведомленность о всех преступных операциях и разумно решит избавиться от тебя. О твоем брате, разлюбезном уголовнике Цыпе, я уж и не говорю. Как только отпадет надобность в нем, как связнике, его тотчас кончат. — Я, Сырцов, не знаю, согласится ли Никита… — Ты-то согласился. — Если с пистолетом под ребром, всякий согласится. — А ты его чем-нибудь другим, Сева, но таким же убедительным. — Что ты можешь нам гарантировать? — Тебе — свободу и безопасность. Никите — малый срок, если он не в крови. — Немного. Но не так уж и мало. Я попробую. — Не пробуй, просто сделай, Сева! — Легко говорить. — И говорить нелегко. — Сырцов передвинулся из угла к баранке и спросил, глядя на коробку малого дворца спорта: — Он на надежном крючке у этой суки, да? — И про Светлану, выходит, знаешь, — понял Горелов. — Я же тебе сказал, что знаю все. У него это действительно серьезно или она просто его умелым передком держит? — Это слишком серьезно, Сырцов. — Тогда хуже. Но ты попытайся, попытайся. — Я боюсь, Сырцов. Я боюсь довериться тебе. И не довериться боюсь. Я всего боюсь, Сырцов. — Давай подумаем, как тебе перестать бояться. — Ничего придумать нельзя. Мне суждено жить в страхе. — Странный ты человек, Сева. Ему, видите ли, суждено жить в страхе! Ты что, собираешься жить вечно? Ты — вечный жид, Агасфер? Тебе суждено жить совсем немного, если ты не поможешь мне. И страх кончится вместе с тобой. А если поможешь, кончится всего лишь твой страх. — Я поговорю с Никитой, — окончательно решил Горелов. — Как мне с тобой связаться? — Когда ты с ним будешь говорить? — Сегодня ночью. — К утру будешь дома? — Постараюсь. — Я позвоню тебе ровно в девять. Черный мотоциклист на скорости под сто вывернулся из-за ограды Лужников и, завалясь в глубоком вираже, отчаянно тормознул. «Сузуки» вскинулся задом, как строптивый, желающий сбросить всадника необузданный конь, но не сбросил и замер метрах в двадцати от мирной пожилой «восьмерки». Черный мотоциклист (черные джинсы, черная рокерская куртка, черный шлем, закрывавший лицо), не давая упасть мотоциклу, циркулем встал обеими ногами на землю и приподнялся в седле. — Ложись! — заорал Сырцов и, не веря в силу слов, за шиворот кинул Всеволода в щель между сиденьем и приборной доской. А сам, падая затылком, спиной вывалился на асфальт под веселый стрекот автомата «узи». Длинная очередь крушила стекла вечной страдалицы-«восьмерки». Сырцов перекатился к задним колесам, вырвал «вальтер» из сбруи и, прижавшись щекой к горячему шершавому асфальту, глянул туда, где должен был находиться мотоциклист. Он еще был там, но уже бил кованым башмаком по газам. И автомата уже не было видно: сунул под кожаную куртку. Ничего не скажешь, умелец. Сырцов подавил в себе томительное желание залепить в удалявшуюся черную спину пару пулек из «вальтера»: вероятность попадания была невелика, да и вряд ли следовало обнаруживать свою готовность к продолжению веселых смертельных игр. Пусть пока черный человек остается в неведении. Всеволод Всеволодович, присыпанный стеклянной крошкой, продолжал лежать на полу и не проявлял особой охоты вставать. — Быстро мотаем отсюда! — крикнул ему Сырцов. Закатив глаза под лоб, чтобы увидеть его, Всеволод Всеволодович, по-прежнему лежа, пролепетал, как испуганное дитя: — Кто это? Как это? Опять же за шиворот Сырцов вытащил его на волю. Подтягивался опасный, но любопытный народец: бомж, две испуганных до оргазма девицы, гражданин кавказской национальности. С бриллиантовым блеском и сладким звоном посыпались осколки. Горелов-старший по-собачьи отряхнулся. — Быстро! Быстро! — торопил Сырцов и действительно быстро зашагал к углу лужниковской ограды и, на ходу и не оборачиваясь, приказал: — Отряхни меня! Народец восторженно взирал на них до тех пор, пока они не скрылись за углом. Всеволод послушно бил ладонями по сырцовскому пиджаку. Уже за углом взмолился: — Я не могу на бегу! — потому что Сырцов бежал. И бежал, не отзываясь, до спасительной калитки под метромостом. Бежал и по лужниковским аллеям — туда, к всепоглощающей ярмарочной толпе. Смешавшись наконец с покупавшими и торговавшими, перешел на шаг.