“Но он женат, и брак его с донной Катариной безусловно счастливый, а верность и любовь их притча во языцех! Возможно ли, что прежде была несчастная любовь?” – с сомнением вопрошал самый молодой из любопытствующих. “Мой юный друг, – ответил лорд Сиэлс, – повзрослев, ты узнаешь, как мерила души меняются, но остаются благородными. Та, которую он без памяти любил и потерял, молила его на смертном одре не посвящать жизнь пестованию горя, но полюбить вновь. Годы притупили боль потери, и он внял мудрым словам ушедшей возлюбленной. Он женился, будучи любим больше, чем любил сам. Так было, но едва ли так сейчас. Вот и все, господа, что я вправе сказать об этом человеке. Я предпочту направить нашу беседу в другое русло. Как посвятивший полжизни Испании, я до сих пор размышляю над событием, последовавшим за победой над маврами”. “О чем вы, сэр?” “Я имею в виду изгнание иудеев”. “Кстати, что стало причиной эдикта? – спросил интересовавшийся политикой вельможа, – замысел избавиться от безбожников хорош, но в Испании иудеи были полезны трону успешной коммерцией. Разумно ли решение монархов?” “Здесь дело непростое, – ответил лорд Сиэлс, – утилитарные интересы королевства, возможно, пострадали. Но Торквемада настаивал на изгнании из соображений высших, то есть религиозных. Говорят, Изабелла не согласилась бы на причинение мук тысячам своих подданных, но инквизитор уверял государыню, что милосердие Ее Величества возбуждено колдовством проклятых иудеев, под влияние которых она, к несчастью, попала. Он взывал к совести католички и королевы католической страны. Скрепя сердце, она приняла упреки и обещала не вмешиваться в искоренение безверия. Пользуясь королевским словом, он добился принятия эдикта”. “А наш испанский соплеменник, о судьбе которого мы любопытствовали, имел отношение к этим событиям?” – поинтересовался один из рыцарей, окружавших лорда. “Рискуя доверием короля Фердинанда, он противился сему закону. Поняв, что изгнания не миновать, он в меру сил облегчал участь страстотерпцев”. “Что может означать такое попечительство? – прозвучал бдительный голос, – он сам склонен к безверию?” “О, нет! Он католик рьяный не менее чем сама Изабелла. Иначе королева не отдала бы ему в жены свою любимую придворную девицу Катарину, и тем паче не поручила бы заботу об инфанте!” “Нельзя ли подробнее, сэр?” “В пределах возможного, господа! Его преданность испанской королеве нерушима и, поверьте, неслучайна. Он поклялся вернуться на родину лишь тогда, когда Изабелла сочтет его пребывание в Англии более важным для себя. И день настал. Государыня просила его сопровождать инфанту, оставаться вблизи нее и верно служить дочери, как он верно служил матери. С радостью приняв почетную миссию, он восстановил свой титул и теперь будет с нами”. “Сэр, назовите его имя!” – выкрикнул нетерпеливый голос. “Артур Стенли – граф Дерби!”