Мирон еле сдержался, чтобы не потрясти головой — уверенность, что от этого станет еще хуже, послужила отрезвляющим фактором. Итак, можно попытаться проанализировать: он жив, но чувствует зверскую тошноту. Лицо горит. Башка раскалывается. Он находится в каком-то тёмном, и судя по запахам, замкнутом помещении. Вывод — его выследили. Совсем, как он давешнего суслика… Затем оглушили, связали и взяли в плен. Кто? На вскидку, два варианта: или владельцы дронов, или кочевники. Например, Торгутай Кирилтуху могло показаться, что одной винтовки в качестве мзды за свободный проезд по степи слишком мало… Осталось открыть глаза и проверить. Мирон предпринял еще одну героическую попытку разлепить веки. Кожа распухла и отекла, так что удалось создать лишь узкие щелочки, сквозь которые просочился неровный свет. Ах да, были ещё запахи. Крови — значит, приложили его знатно. Пота и еще чего похуже — значит, обморок был достаточно глубоким, чтобы тело перестало себя контролировать. Едкий запах антисептика — значит, о нём всё-таки позаботились. Обработали ожоги и рану на затылке… Помимо антисептика, пахло сырыми шкурами, овечьей кошмой и горящим кизяком. Значит, дроны здесь всё-таки ни при чём, — решил Мирон. Как-то не совмещались в его сознании высокотехнологичные ищейки и запах горящего кизяка… Мирон поворочался на колючей, ядрёно пахнущей кошме и сел. В голове сразу загудело, в горло хлынул поток горькой желчи. Значит, всё-таки сотрясение, — думал Мирон, прислушиваясь к утихающим спазмам в пустом желудке. Отёк спадал, и глаза уже открывались довольно широко. Теперь он видел, что находится в так называемой юрте — самопрограммируемом сборно-разборном коттедже, из которого удалили, вырвали с мясом все внутренности — спальни, кухню с линией доставки, биотуалет и систему подачи воды… Остались лишь стены и голый пол, заваленный кошмами, сырой овчиной и пластиковыми упаковками из-под замороженных соевых обедов. В дальнем углу обширного замусоренного пространства громоздилась еще одна куча шкур. Неожиданно она пошевелилась, и из глубины на Мирона уставились две светящиеся точки… — Кто здесь? — вскрикнул он, но тут же сообразил, что точки — это отражения огонька примитивного светодиодного маячка, тлеющего ровно посередине помещения. Отражался светильник в глазах. А глаза принадлежали тощему лысому существу. Худющему, с орлиным носом, иронично изогнутыми тонкими губами и огромным адамовым яблоком. Одето оно было в сильно заношенный спортивный костюм из нанопоры и громадные, сорок последнего размера, кроссовки. — Ты почему молчишь? — спросил Мирон. — Ты меня понимаешь? Существо моргнуло — раз, другой. Глаза его оставались совершенно пустыми. Лицо не выражало ни единой мысли, было похоже на пустой экран. — Чёрт, — выругался Мирон. — Подсунули в соседи овоща… — Я не овощ, — вдруг сказало существо. Как-то сразу стало понятно, что это мальчишка, подросток. — А какого хера молчишь? — сердито спросил Мирон, ощущая себя полным придурком. — Мне нужно было закончить запись, — пояснил мальчишка. Разложившись, как шезлонг на своих ногах-ходулях, он поднялся и в два шага преодолел расстояние до Мирона. — Здорово они тебя, — сказал он и вновь отключился. Лицо опустело, взгляд расфокусировался. — Эй, кончай придуриваться, — нервно попросил Мирон. — А то хочется тебе по морде съездить. — Нужен был крупный план, — не обидевшись, пояснил мальчишка. — Но теперь всё. Конец. Следующая передача завтра… — Что ты несёшь? Какой план? Какая передача? — Мирон протянул руку и дотронулся до мальчишки. Фух… А то показалось, что он вновь провалился в какой-нибудь сраный аттрактор. — Я видеолог, — скромно потупившись, выдал пацан. — Снимаю фильм о жизни нео-кочевников. Изучаю социальные течения в среде маргинальных обществ. — Ничего я, на хрен, не понял, — пожаловался Мирон. — Какой, в жопу, фильм? Чем ты его снимаешь? — У меня имплант, — мальчишка уселся рядом. Пахнуло давно не мытым телом и острым, солёным запахом сои. — Камера подключена напрямую к зрительному нерву, — он погладил кончиками пальцев бритый висок. — Запись идёт прямо на подкорку, а потом сразу уходит в Плюс. У меня такая фишка: никакого монтажа, никаких правок. Всё в реале — как оно есть на самом деле. — Тут есть вода? — на языке остался горький привкус желчи, в горле немилосердно першило. — Извини, я не подумал… — мальчишка вскочил и принялся рыться в упаковках на полу. В призрачном свете фитилька был он похож на сильно исхудавшего богомола. — Сейчас-сейчас… Наконец он отыскал бутылку с осмотической мембранной крышкой и протянул Мирону. — Пей. Мирон взял бутылку, внимательно осмотрел крышку. По идее, мембрана задерживала как частички грязи, так и бактерий. У него самого была такая бутылка — можно набрать воду из грязевой лужи, и высосать из неё чистый дистиллят. Приглядевшись, он понял: это и была его бутылка. Характерная царапина на боку и чуть погнутое донце… Он сделал несколько больших глотков, а остатки вылил в ладонь и плеснул на лицо. — Где остальные мои вещи? — спросил он хрипло. Вода помогла прийти в себя. Даже острая боль в затылке стихла до тупой неприятной ломоты. Но думать она не мешала. — Не знаю, — пожал плечами мальчишка. — Мне дали только это. — Стоп, — скомандовал Мирон. — Давай начнём сначала. Где мы находимся? — Где конкретно географически, или… — Без разницы, — он уже начал сатанеть. Святая подростковая простота так и подмывала пересчитать зубы. — Мы в плену. У одного из кочевых племён. Они называют себя племенем Рыжего Волка. В данный момент стойбище расположено на берегу реки. — Погоди, — перебил Мирон. После воды захотелось в туалет, но пока он решил не придавать этому значения. Надо во всём разобраться… — Ты знаешь, что находишься в плену, и всё равно снимаешь свой сраный фильм и выкладываешь видео в Плюс? — У меня сорок пять миллионов подписчиков. Они каждый день ждут проду, — мальчишка посмотрел на Мирона сияющими глазами. — Я знаменитость! Меня смотрит половина мира!.. — Ты больной на всю голову уёбок, — Мирон закрыл глаза. В затылке вновь начало болезненно пульсировать. — Плен — это не приключение. Это, на хрен, самоубийство, — вдруг он встрепенулся и сел прямее. — Давно ты здесь? Ты послал сигнал о помощи? — Здесь я уже месяц, — обиженно сказал мальчишка. — Мы кочуем по берегу какой-то большой реки, но так как у меня нет карты… — Погоди, — перебил Мирон. — Как это нет карты? У тебя же выход в Плюс! — Односторонний, — пожал плечами мальчишка. — Что? — Сигнал односторонний. Я могу только передавать свои впечатления, и всё, — Мирон смотрел на него молча, как на диковинное, но не очень приятное насекомое. — Такие условия, — поспешно сказал пацан. — Реалити-шоу… Я подписался путешествовать по Азии как бы «без ничего». Из гаджетов — только имплант с камерой и передатчиком. У меня была бумажная карта, но её отобрали. — Ёбаный насос, — Мирон подогнул ноги и спрятал лицо в коленях. — Можно тебя попросить не материться? — сердито буркнул пацан. — У меня уже уши в трубочку… Он посмотрел на подростка с новым интересом. — Ты вот уже месяц сидишь в плену у кочевников. Месяц ты не мылся, не видел ни одного человеческого лица, питаешься одной сублимированной соей… И тебя напрягает мой мат? — Ну да — мальчишка удивлённо распахнул глаза. — Неприятно же. — Ладно, извини. Постараюсь фильтровать. — Спасибо. — Как тебя зовут? — Виталик. То есть, Виталий Озеров. — А я — Мирон, — он протянул руку, почувствовал вялое и слегка липкое рукопожатие. — Почему у тебя лицо обгорело? — Упал в костёр. Когда по башке огрели. — Круто. — Сам в шоке. — Есть хочешь? — А что? — Соевый обед. Котлета, пюре и горошек. Сырые, но если привыкнуть… Газы, правда, потом мучают. — Я почуял. — Ну так что, будешь?