Мирон сглотнул. Хотел отказаться, но ведь нужно набраться сил. — Давай. Остро-солёный вкус сои напомнил о Токио. В горле встал комок. Мирон хотел уже плюнуть на всё, зашвырнуть пенопластовую каретку с склизкой коричневой дрянью в стену и отрубиться, но сдержался. Будем рассматривать нынешнее положение, как интересную задачу с множеством переменных, — решил он. Соль отбила все другие вкусы, и жевалось совершенно механически. Нужно отыскать выход. То есть, освободиться и сбежать. Прихватив с собой мальчишку, который до сих пор, спустя месяц, воспринимает плен у кочевников как увлекательный квест… Его предупреждали: кочевники ловят людей. На границе степи, в крошечном городишке, где он останавливался в последний раз пополнить запасы. Мужики там жили суровые, вооруженные до зубов. От набегов из степи они защищались стальными роль-шторами и пулеметами, расположенными на крышах зданий. К сожалению, в тот момент предупреждение его не столько насторожило, сколько обнадёжило: там, куда он едет — земли абсолютно дикие. А значит, преследования корпоратов можно не опасаться… Вывод был правильный. Но совершенно бесполезный. В том городишке ему говорили, что кочевники используют пленников как рабов — на самых чёрных, самых тяжелых работах. А потом продают на органы… Судя по истощенному виду Виталика, продажа ему светит в самом обозримом будущем. Значит, надо торопиться. * * * О том, что настало утро, Мирон понял по узким косым лучам, пронизавшим стену сборного домика там, где секции стен были пригнаны не слишком плотно друг к другу. И как только забрезжил рассвет, за стенами началась какая-то суета. Топот ног, крики, пронзительные вопли ребятишек, рокот разогреваемых двигателей… Виталик, прикорнувший рядом — всё-таки соскучился пацан по общению, по живому человеческому теплу — встрепенулся, распахнул огромные глазищи и повёл оттопыренными ушами, как антеннами. — Опять кочевать будем, — сказал он шепотом. — И неделю на этом месте не простояли… Будто подтверждая его слова, дверь домика со скрипом отворилась, и в неё просунулась голова в малахае. Вслед за малахаем возникло дуло автомата. Калашников, — как нетрудно было догадаться, — усмехнулся Мирон. Дуло недвусмысленно приказало им выходить на белый свет. — А всё-таки здесь красиво, — Виталик, стоя по колено в воде, плескал на тощую грудь и спину. Рёбра у него выпирали, как у старинного электронагревателя, а позвоночник походил на хребет осетра. — Зайди поглубже, — посоветовал, отфыркиваясь, Мирон. — Заодно и постираешь. — Я плавать не умею, — прищурился пацан. При свете дня оказалось, что лицо его усыпано веснушками, как лепешка — кунжутным семенем. — И глубины боюсь. — Не бойся, я тебя поймаю, — Мирон лёгкими гребками выплыл на мелководье и нащупал дно. В реку — широкую, неспешную и полноводную, их загнал давешний владелец Калаша. Мирон этому только порадовался: всё тело зудело от пота и засохшей крови. Но и насторожился. Виталика явно купаниями не баловали, а значит, точно готовят к продаже. Показать, так сказать, товар лицом… Правда, кто мог позарится на тощее лопоухое чучело двух метров ростом, Мирон не представлял. Версия с чёрными хирургами представлялась всё более реальной. И пугающей. Пока плавал, он успел наскоро осмотреть стойбище — ту часть, что располагалась возле реки. Плоский берег почти незаметно уходил в воду, и кибитки, или юрты, разбросанные в художественном беспорядке по зелёному полю, смотрелись очень живописно. Юрты были круглые, с коническими крышами. Впрочем, это всё, что связывало их с жилищами кочевников прошлого. Белый нано-пластик, программные ассемблеры — из них вполне можно было построить высотное здание, с общей канализацией и водопроводной системой. Как только пришла в голову эта мысль, Мирон тут же понял, что так оно и было: когда-то эти жилища составляли дома-ульи, но потом их раскурочили, растащили и частично перепрограммировали. За юртами находился загон для скота. Вешки небольших треугольных ботов огораживали периметр, достаточный для сотни баранов и табуна лошадей. За стойбищем начиналась равнина, которая плавно переходила в горы. На том берегу реки скалы начинались сразу из воды… За ночь его успели увезти на довольно значительное расстояние, — прикинул Мирон. Километров пятьсот, может, больше. В подтверждение своих выкладок он увидел несколько скоростных спидеров — один как раз приближался к юрте, ведя за собой волокуши на электротяге. Кочевник, спрыгнув с седла, набрал на ручном планшете какой-то код, и юрта начала складываться, проваливаться внутрь себя, таять, как глыба льда под пламенем ацетиленовой горелки… Когда от домика остался лишь компактный кубик в полметра высотой, кочевник закинул его в волокуши и направил планшет на следующую юрту. Надо выбираться, — лихорадочно думал Мирон, отжимая одежду. Он решил не ждать, пока вещи высохнут, и напялить их сразу — мало ли, что. Надежда, гревшая душу всю ночь — что благодаря Виталику его физиономия попадёт в Плюс, таким образом оповещая всех заинтересованных, где он находится — рассыпалась прахом, как только он увидел своё отражение в речной воде. Кожа на обгоревшем лице натянулась, сквозь слой антисептика просвечивала лиловая маска Фантомаса из винтажного кино. Никто его не найдёт. Значит, рассчитывать придётся только на себя. — Ты даже примерно не знаешь, где мы находимся? — спросил он Виталика, который тоже облачился в мокрую нанопору. Которая, впрочем, высохла буквально на глазах. — Местные зовут реку Идэр, — ответил пацан, натягивая кроссовки. — Это всё, что я знаю. — Ты сидел здесь целый месяц, и даже не потрудился разведать обстановку? — А зачем? — громадные глаза делали Виталика похожим на куклу. — Через неделю всё будет по-другому. Племя кочует по громадной территории — тыщи две километров. — Как ты не поймёшь, горе луковое: не будет для нас с тобой следующего кочевья. Нас прямо отсюда увезут на продажу. — Ну и ладно, — философски вздохнул мальчишка. — Новые люди, новые впечатления. Полезно для фильма. Мирон закатил глаза. Ничем этого идиота не пронять… — А ты и местным своё кино показывал? — как бы вскользь спросил он. — Ну да, — пожал плечами Виталик. — Я же им объяснил, что делаю. Мне разрешили походить по стойбищу, поснимать народ… У них антенна с широкополосным доступом, фигачит через спутники. — И они знают о твоём импланте, — в глазах Виталика впервые мелькнуло что-то, похожее на страх. — Который стоит больше, чем наши с тобой задницы, вместе взятые. — Они не имеют права, — быстро сказал мальчишка. — Имплант мне не принадлежит, это собственность компании. Минск-Неотех. У меня с ними контракт… — Плевали они с высокой юрты на твой контракт. — Но в имплант встроен передатчик! Если со мной что-нибудь случиться, за ним прилетят. — И что с тобой должно случиться? — Ну… Физические повреждения, — пацан сник. — Например, если тебе отпилят голову, — подлил масла Мирон. Пускай. Пускай уже вытаскивает голову из собственной жопы. Одному ему не справиться. — Он настроен на мои биоритмы. Хватается за соломинку, — усмехнулся Мирон. — Сейчас у него случится слом системы… — Как ты думаешь: его слишком трудно перепрограммировать? Мальчишка побледнел. Вопреки логике уши его запылали настоящим малиновым цветом. — Нас убьют? — Не сразу, — успокоил Мирон. — Органы гораздо лучше хранятся в естественной среде. — То есть, в живом теле? — Уловил. — И… Что же делать? На мгновение глаза его расфокусировались, лицо приобрело сходство с гипсовым слепком. — Эй, ты что, опять логинишься? — разозлился Мирон. — Это же сенсация, — пожал плечами Виталик. — Представляешь, как поднимутся рейтинги, когда станет известно, что меня собрались продать на органы? В случае удачи пацану не придётся работать до конца жизни, — подумал Мирон. — Только живая собака всё же лучше мёртвого льва. Раздался окрик. Видимо, охраннику показалось, что пленники разговаривают слишком долго. Мирон с Виталиком послушно зашагали в направлении, указанном дулом автомата. Хибары, в которой их держали ночью, уже не было, и охранник сунул пленников в загон к овцам — на мгновение отключив периметр, поддерживаемый охранными дронами. Мирон уселся на траву, отогнав не в меру любопытную овцу. От животного пахло всё тем же кизяком, шерстью и противоблошиной сывороткой. Виталик расположился рядом. Юрты таяли одна за другой, по пустым вытоптанным проплешинам носились весёлые собаки и совершенно голые дети. А ведь не тепло, — подумал Мирон, наблюдая за ребятёнком лет трёх. Тот ковылял босыми ножками прямо по колючей траве, голая попка розово поблёскивала в солнечных лучах. — Градусов пятнадцать, не больше.