— Помнишь, как мы с Ясунаро охотились на тебя в Токио, на автостраде? — перебила Амели. — Мы действительно собирались тебя убить — Ясунаро собирался. Но когда я попала в аварию… Ты отнёс меня к стенке, вызвал скорую… Мирон угрюмо отвернулся к окну. На Амели смотреть ему было больно. — Она врёт, — напоминал он себе раз за разом. — Ей что-то от меня нужно, и она просто импровизирует на ходу. — Всё это время мне не давала покоя мысль: почему ты не убил меня тогда? — подойдя сзади, Амели обняла его, провела ноготками по голой груди… Мирон вздрогнул, но вырываться не стал. Прикосновения были приятными. — Ты спокойно мог воткнуть мне в сердце свой крутой меч, мог бросить там, под колёсами грузовиков… Я бы так и сделала. И я поняла: ты — человек из другого мира. Не такого, где считается, что убийство — кратчайший способ решить проблему. И мне стало интересно. — Интересно? — Да, ты поразил меня, Мирон. Тем, что всегда думаешь о других. В первую очередь — о других. Ты не просчитываешь последствия для себя, если нужно кому-то помочь… — На самом деле, просчитываю. И они редко бывают в мою пользу. — Но ты всё равно помогаешь. Этим ты напоминаешь мне… деда. Молодого Такеши, пока он не стал жестким и прагматичным бизнесменом. — Откуда ты знаешь, каким он был в молодости? — Я не знаю. Но глядя на тебя, понимаю: вот таким он и мог быть. Амели прижалась щекой к его спине, и замолчала. Её горячее дыхание порождало мурашки, которые разбегались по плечам и пояснице, заползали под ремень джинс… — Сегодня вечером всё может закончиться, — сказал он. Сказал — и тут же понял: а ведь это правда. Он не солдат. Не морпех, не спецназовец… И несмотря на приказ Константина беречь его ценой своей головы, он почему-то сомневался, что Ярослав выполнит его буквально. В конце концов, для исследований им хватит и тела Платона. — Я знаю, — кивнула Амели и обняла его ещё крепче. — Я поэтому и пришла. — Соломон? — спросил он одними губами. — Он всё ещё один из нас, — прошептала сказала Амели. — Опасная игра. — Но выиграть можно очень много. Мирон попытался представить, что такое «много» для внучки миллиардера… — Чего ты хочешь? — спросил он, так ничего и не придумав, кроме мирового господства. А оно, рассудил Мирон, будет Амели не к лицу. — Заняться с тобой сексом. Прямо сейчас. — А в перспективе? Он повернулся, и уже сам обнял девушку за плечи. — Знаешь, как это ни банально, но чистого неба. Океанов без мазутной плёнки. Послушать песни китов. Поесть настоящего мёду. Плевать на камеры, — подумал Мирон и потащил Амели в спальню. До рейда оставалось восемь часов. До того, как за ним придут — пять. Успеем. — Знаешь, киты и чистое небо не появятся от того, что ты будешь всех взрывать, — сказал Мирон, сделав глоток апельсинового сока. Амели курила, подложив под спину подушку и натянув одеяло до подбородка. Затянувшись, она передала сигарету ему, а сама вновь свернулась калачиком. — Думаю, мой пубертатный период окончился, — сказала она сонно. — Как-то очень быстро взрослеешь, когда тебя хочет пришить собственный папашка. — Откуда ты узнала? — Когда ты ушел от Капюшончика… В общем, через двадцать минут после твоего ухода в окно влетел фугасный реактивный дрон-камикадзе. Пацан засёк его за три секунды до взрыва — мы едва успели выскочить на лестничную площадку. — Господи, Амели… — Мирон лёг рядом, лицом к девушке и посмотрел ей в глаза. — Это не твой отец, это Минск. Они охотились за мной. Это я виноват в том, что на вас с Капюшончиком напали. Они взяли меня прямо на улице, и если бы не Платон… Почему ты хохочешь? — Глупенький. Минск-Неотех — и есть мой отец. Так же, как Хиномару и еще с десяток компаний. Все они заняты одним и тем же: лихорадочно ищут способ перемещения сознания в Плюс. Это они охотятся за тобой — все эти полгода охотятся. Ну конечно, — в мозгу будто выбило заглушки и догадки хлынули, как водопад. Отец Амели!.. Бывший гонщик, парализованный из-за травмы. Человек, привыкший действовать очень быстро, иногда — безрассудно, обожающий риск, адреналин… И вот он прикован к креслу, а пошевелить может, разве что, глазами… Но мысли, чувства — всё осталось. Разум жаждал вновь оказаться свободным. Мирон рассмеялся. — Представляю, какие чувства он испытал, увидев меня на приёме у твоей матери. — Это был большой риск, — улыбнулась Амели. — Но я не могла отказать себе в удовольствии его подразнить. Подразнить — и смыться из-под носа. — А ты жестока, — сказал Мирон. — Иногда я делаю что-то такое, чего не могу объяснить, — вздохнула Амели. — Да, я уже заметил, — он провёл кончиками пальцев по голой руке девушки. — И даже не знаю: плакать по этому поводу, или сразу застрелиться. — Поговорим о деле, — вдруг сказала Амели, садясь в постели и нашаривая майку. Нашлась только майка Мирона, и она натянула её, утонув в широких рукавах. — Значит, дело всё-таки есть, — вздохнул Мирон. — А как же разговоры о моей неотразимой персоне? — Одно другому не мешает, — бросила Амели, закуривая новую сигарету. — Птичка на хвосте принесла, что Платон не сможет помочь тебе со льдом Минск-Неотех. — То есть, Соломон не только дал тебе ключ от номера, — бросил Мирон, доставая из пачки еще одну сигарету. И только потом вспомнил, что не следовало произносить имя негра вслух… — Повторяю: он всё ещё один из Анонимусов. То, что его яйца в тисках — еще не значит, что он не будет помогать своим, — совершенно не скрываясь, сказала Амели. — Если в «Ратибор» узнают… — Мирон огляделся так, словно ожидал, что Ярослав выскочит прямо из-под кровати. — Поверь. Они знают. Мирон потёр лицо. Что-то я туго соображаю, — подумал он. — Я под наблюдением. И в то же время я спокойно трахаюсь с девчонкой, попутно рассуждая с ней о потенциальных работодателях и их подковёрных играх… — Так что за дело? — усилием воли переключился Мирон. — Если, конечно, тебя не напрягает, что нас слышат. — Это даже упрощает задачу, — улыбнулась Амели, выпуская дым из ноздрей. Ты сумасшедшая, — в сотый раз подумал Мирон. — Ты знаешь, что номер под наблюдением, и всё равно заявляешься сюда, соблазняешь меня, без всякого стеснения кувыркаешься в кровати, а потом ведёшь деловые переговоры… Но ведь я тоже кувыркался без всякого стеснения. И теперь не прочь поговорить о деле. Наверное, я заразился от тебя, Амели. Стал таким же сумасшедшим. Кто бы знал полгода назад? — Я хочу помочь уничтожить Минск-Неотех, — сказала она вдруг. Мирон секунду помолчал. — Это чтобы отомстить отцу? — Ты так меня и не понял, — выбравшись из кровати — майка Мирона доходила ей до середины бедра — Амели принялась собирать свою одежду. — Я хочу, чтобы никаких корпораций не было. Вообще. — Круто. Особенно, из уст самой богатой девочки на планете. — Это не имеет никакого значения, — отмахнулась Амели. — Помнишь, мы говорили о китах? О том, что взрывами бомб их не вернуть. Террор — очень худая дорожка. — Ой, только не надо читать мне нотации, — Амели с разбегу запрыгнула к Мирону на колени и обняла за шею. — Ты принимаешь мою помощь, или нет? — Что именно ты имеешь в виду? — зная Амели, стоит проявить осторожность. — Я могу показать все слабые места. И знаю все коды. Я могу провести вас незамеченными. Взорвите там всё, к ебеням. — Не думаю, что они примут твою помощь, — осторожно сказал Мирон. — Я знаю вояк: они никому не доверяют. — Но они просили тебя договориться с Платоном. — Да, — Мирон говорил медленно, лихорадочно обдумывая каждое слово. — Но у Платона есть мотив: забрать материалы, которые позволят другим завладеть его технологией. — Думаешь, твои русские друзья откажут себе в этом удовольствии? Мирон промолчал. Конечно же, он об этом думал. И пришел к выводу, что лучше всего будет их опередить. Уничтожить все записи и результаты экспериментов, как только что сказала Амели — к ебеням. В этот момент в дверь постучали. Мирон посмотрел на светящийся циферблат в зеркале платяного шкафа: ровно двадцать один ноль-ноль, как выразился Ярослав. — Мне пора, — сказал он, поднимаясь. Открыл дверцу шкафа и даже не удивился, когда там оказались вешалки, набитые одеждой его размера. Выбрав чёрную майку, кожаную куртку и ботинки на толстой подошве, он оделся и вернулся к кровати, чтобы поцеловать Амели. — Ты же не из тех девушек, что послушно ожидают героя с войны, сидя за рукоделием, верно?