Барт отошел на несколько шагов назад. Подумал. – Можно так! Сбросил драпировки, воткнул в кровать рапиры и поставил на них щит. Появилось ощущение древнего замка, с гербом на… ну на чем-то древнем. Директор застонал от восторга, подскочил к Барту и начал жаловаться, в каких нечеловеческих условиях приходится работать столичной труппе на гастролях. – Разве это помещение? – взмахнул он руками. – Это курятник, а не театр, а что делать, где играть? Женин добралась до сцены как раз вовремя, чтобы вытолкнуть вслушивающегося в испанскую речь Барта из-под резко падающей Тени отца Гамлета. Тень потерла ушибленное место и выругалась. – Скажи длинноволосому, – попросил Барт, – что очень жаль, что в провинции да еще летом никто не оценит по достоинству такую блистательную труппу. Директор согласно вздохнул. – А ведь есть что показать! – Барт поднял с пола скомканную бумажку, разгладил. – Зрителя надо завлечь на представление. Афишей! Он на обратной, чистой стороне бумаги набросал, как, по его мнению, должна выглядеть привлекательная афиша. Женни удивилась, она ожидала от Барта больше художественности, а у него поперек знакомой кровати очень физиологически подробно мавр душил Дездемону. Лица актеров узнавались. Гамлет и Офелия. – Сколько? – выдохнул длинноволосый. Барт назвал цену. Директор труппы рвал на себе волосы, просил справедливой цены, взывал к милосердию. Женни испугалась такой реакции. Актеры равнодушно зевали. Видимо, такую сцену они видели не в первый раз. Барт снизил цену, но запросил аванс. Длинноволосый объявил, что победила любовь к прекрасному и он нанимает нового художника. – А декорации к «Отелло»? – шепотом спросила у Барта Женевьева. – Не все сразу. Будут и декорации, никуда он от нас не денется, – подмигнул ей заговорщицки Барт. – А мне что делать? – грустно вздохнула Женни. – Ну, если тебе мало переводить, будешь раскрашивать. – Барт уже закатал рукава. Директору стало слегка обидно, что он так просто сдался. – Не трогай. Рисуй своими, – отрезал он Барту, разыскавшему банки с красками среди хлама в подсобке. Барт кивнул и пожал плечами. Минут двадцать провозился, устанавливая и закрепляя кровать с «гербом», потом исчез и вернулся с красками из подсобки. Никто ему ничего не сказал. Работа закипела. Актеры восторженно цокали языками, особенно будущие Отелло и Дездемона. Барт им явно польстил. «Ничего выдающегося», – подумала Женин, усердно раскрашивая буквы и стараясь не вылезти за карандашные линии. Она отводила взгляд от темных пальцев на бледном горле и от высунутого из алых губ языка. «Тоже мне, натуралист». Вечером они смотрели «Гамлета». Женин «болела» за Тень отца Гамлета, у нее сердце замирало, когда Тень поднимали-опускали, но все обошлось. Бартоломью переживал за кровать. Всякий раз, когда актеры перемещались в опасной близости, он хватался за спинку переднего кресла. Не упала. Хорошо он ее закрепил. Во время дуэли зрители повскакивали с мест и закричали, подсказывая героям, куда колоть. – Вот это я понимаю – сила искусства, – насмешливо заметил Барт. Женевьева огорченно на него посмотрела. – Куда мы теперь? – спросила она его после спектакля. – Как куда? Спать! Публика разошлась. Уходили последние актеры. Барт демонтировал «герб», кто-то помог ему опустить кровать. Барт поискал покрывало. Себе он набросал тряпья на пол сцены. – Прошу! – Бартоломью, иронически улыбаясь, поклонился Женевьеве. Женин забралась на столь неожиданное ложе. Конечно, им надо экономить, гостиница стоит денег. Но спать посреди сцены! – У! – крикнула Женни в пустоту зала. – У! – отозвалось эхо. – Ты что? – показалась над кроватью голова Барта. Посмотрев на Женни, он сложил руки рупором: – Вау! «Вау-вау-вау», – ответило эхо. Они рассмеялись. – Ты хочешь стать художником? – спросила Женни. – Нет, конечно! – Почему «конечно»? Ты замечательно рисуешь! – Мало ли что я делаю замечательно. – Барту неудобно было разговаривать снизу, он сел к ней на кровать. – Художеством много не заработаешь. – А тебе надо много? – Да, – серьезно ответил Барт. – А как ты думаешь? Все держится на отце. Он уже не молод. Если с ним что-то случится, то вся ответственность за семью ляжет на меня. Врачи говорят, что Рафаэлю станет хуже. Он вздохнул. – Сейчас ему лучше, явно лучше. По сравнению с тем, что было. – А мама? – тихо спросила Женевьева. – Что мама? Вся на нервах из-за этих проблем с Рафаэлем. У нее сердце больное. Я! Я в ответе за Рафа и за нее. – И как ты собираешься заработать деньги? – поинтересовалась Женни. Барт посмотрел на нее. Ну зачем он ей это рассказывает, она не поймет. – Как-как. Женюсь на американке! – ответил своим обычным насмешливым тоном. – Американка не обязательно богата, – заметила Женин. – Я найду дочь миллионера, – цинично пообещал он. – А у меня мама из Америки. Не богатая, конечно. У Барта лицо вытянулось от удивления. – Моя тоже. Женин всплеснула руками. Таких совпадений не бывает! – Моя приехала посмотреть на родину своего отца, влюбилась в моего папу и осталась. – И моя! – воскликнул Барт. – Женевьева, скажи честно, ты – мое раздвоение личности? Сверим? Моя мама была с экскурсией в Меланьи. Отец провел группу американских туристов по замку, они ушли, он смотрит – в кресле семнадцатого века заснула девушка, он ее в группе не видел даже. Вероятно, сразу присела и отключилась. Он укрыл ее одеялом. Говорит, что стоял и раздумывал, целовать «Спящую красавицу» или нет. Женни разулыбалась. Ах, как она любит такие истории! Она уже воображала себя спящей в бархатном темно-бордовом кресле на низких гнутых ножках. – Мама проснулась. Отец показал ей замок. Персональная экскурсия. Для нее одной. И она осталась навсегда. – Мои тоже довольно романтично познакомились. Мама гостила в Порт-Пьере у дальних родственниц. Отец как раз открыл книжную лавочку. На набережной. «Книги, – поморщился Барт. – От них небольшой доход. Даже если выискивать древние и сплавлять их коллекционерам». – Папа все стеснялся подойти и заговорить с мамой. И общих знакомых не было, чтобы представили. Однажды к ней прямо среди бела дня стали приставать хулиганы. Она забежала в первую попавшуюся открытую дверь. Книжная лавка, как можно догадаться. Папа взялся провести ее до дома, после чашечки кофе. – Женни захохотала. – Что здесь смешного? – удивился Барт.