– Ну что ты. Я же дома, значит, все в порядке, – пробормотал ласково. – Я знаю, – бросила она на него беспомощный взгляд. – Но вдруг стало страшно. – Все хорошо, – вздохнул Барт. – Ты представляешь, – возбужденно заговорил Барт, оставшись с Рафом наедине, – я проснулся, увидел маму и испугался: Женин же спит рядом. Дыхание перехватило, пока не дошло, что это мне снится, а Женевьева у себя дома. Барт засмеялся. Рафаэль уставился на него удивленно, не мигая. – Да проснись ты, – толкнул его в грудь Барт, – родители вернулись, наша сегодняшняя вылазка вместе с Женин сорвалась. О, Женин! Я осел. Барт побежал убирать фигурку «семейного счастья» с подоконника. Рафаэль в прескверном настроении поехал к себе в комнату делать упражнения. Барт заглянул в приоткрытую дверь в замок. Мама стояла у окна и держала в руках фрагмент расшитой одежды. Кого-то мама ему напоминала. Женевьеву? Нет. Еще печальное, но уже светлое от радости лицо, солнечные лучи из узких окон. О! Кажется, картина такая есть. – Нравится? – спросил Барт о вышивке. – Очень! Изумительная работа! Но зачем вы это все вытащили? – Не знаю. – Барт пожал плечами. – Рассмотреть при свете. Все равно сундук поднимали. За завтраком отец с Рафаэлем обсуждали пазы, стыковые соединения и виды древесины. Бартоломью просматривал «Бюллетень исторического общества». Отец привез из столицы. Хорошо хоть туда зашел. Ох уж эта мама! – «Дни истории и культуры»… Меланьи тоже бы мог поучаствовать, – заметил вслух Барт. – Ну что может показать городской музей? – скептически пожал плечами отец. – Я же тебе объяснял: серьезную выставку не делают из смеси эпох и тематик. А для узкотематической у них нет ни специалистов, ни времени, ни материала достаточно. – А вместе с нашими экспонатами? – мотнул головой в сторону замка Барт. – Читай внимательно правила. Оружие и доспехи их не интересуют. – Ты тоже думал об участии? – поинтересовался Барт. – Ну конечно. – И отец повернулся к Рафаэлю: – По одним шурупам судить о возрасте нельзя, их могли вкрутить в процессе починки или реставрации. Я видел забавную путаницу с сундуком восемнадцатого века. А шурупы в нем – с мелкой нарезанной вручную резьбой, со смещенным шлицем явно конца семнадцатого… Барт уставился в «Бюллетень», однако он его не читал. Какая-то смутная идея вертелась у него в голове, но никак не хотела формулироваться. Барт принялся за еду. Обидно упускать такую возможность. И отец это отметил. Такую чушь иногда выставляют, а людям нравится. Вышитые копии картин, например. Мединос взялся за организацию. Женни сказала, старушки будут в восторге. И вообще женщины. Ох уж эти женщины! Возьми любой век. Полные шкафы платьев. Или сундуки. Барт хлопнул себя по лбу. Семейство прекратило жевать и уставилось на него. – Я просто вспомнил кое-что! – Барт улыбнулся. Рафаэль посмотрел на него с интересом, знакомые нотки прозвучали у брата в голосе: он опять что-то затевает. Они оба с трудом дождались конца завтрака. – Я знаю, как помирить Медичесов и Мединосов! – заявил Рафу Барт. – Ты догадался, кто взял кинжал и ножны? – ахнул Рафаэль. – А! Забудь! Мы никогда не докажем непричастность семей, даже если найдем оружие, – отмахнулся Барт. – Раф, ты мне нужен для другого. Я еще не продумал детали, но это то, что нам надо! И я пойду с Женни на Рождественский бал. Открыто. Женни вышла на крыльцо. Хорошо, что дождик прекратил капать. Ночь была такая безоблачная и вот – на тебе: небо успело затянуть тучами. Прижимая к груди папку с письмом, которое все-таки вручил ей дедушка, Женни побежала в замок. Сырой промозглый день. В Порт-Пьере все было бы иначе. И у дождя был бы запах моря. Что там мама делает? И отец… А как прошло вчерашнее открытие выставки? Свою оплошность Женин поняла, когда дверь ей открыла незнакомая женщина со скорбно опущенными уголками губ. Она скользнула по Женин равнодушным взглядом и недовольно сказала, что музей закрыт на зиму, об этом есть объявление на центральном входе. Ну конечно! Она забыла проверить, на месте ли их условный знак! Женин вытянула шею, увидела Рафаэля в каталке за спиной у женщины и гримасами попыталась ему пояснить, что у нее есть новость. – Здесь – частное владение! – Дверь перед носом Женевьевы захлопнулась. Женин побрела обратно. – Какая наглая теперь молодежь! – возмутилась мама. – Не здороваются, не извиняются. И Рафаэля эта девушка пыталась рассмотреть! Он ей что, зверушка из зоопарка? – Кто там? – поднял голову отец. – Какая-то туристка. Написано же, что замок закрыт для посещений, так нет, надо ломиться во все двери. Раф позади мамы сделал знак Бартоломью. – Как же я забыл во дворе… Промокнет… – пробормотал Барт, лениво натянул куртку и вышел. За дверью он ускорился и в несколько прыжков догнал Женин. Они пошли рядом. – Это мама была? – спросила Женин. Барт кивнул. – Что-то случилось? – спросила она, заметив блуждающую на его губах улыбку. – Нет, все в порядке. – Лукавые искорки сверкнули у Барта в глазах. – Женин! Твой отец любит лесть? – Да… – Женин почувствовала себя чуть ли не предательницей и стала оправдываться: – Ну… Кому же не понравится похвала за хорошо сделанную работу, даже если похвала слегка преувеличена. – Мой такой же, – перебил ее Барт. – Деньги ему нужнее, но на них нам рассчитывать не придется! Не с такой затеей. Это – для славы! Бартоломью взахлеб принялся расписывать ей идею выставки. Распаляясь по ходу рассказа. Он, Женевьева и Рафаэль сделают что-то вроде экспозиции исторического костюма. Из тех платьев, что они нашли в подвале, и тех, что хранятся в сундуке у Мединосов. Сундуки тоже пойдут в дело, не как экспонаты, конечно, а как фон. Это же отдельная – мебельная – тема, а две они не потянут. Платья – то, что надо. Дамы из Министерства культуры и Исторического общества зарыдают от восторга. Жаль, украшений нет. Неважно. Главное, чтоб плакали в присутствии мэра. Он, Барт, все рассчитал. На Рождество выставка будет еще в холле. Мэр скажет речь и споет дифирамбы Медичесам и Мединосам, пожертвовавшим для города и свои материалы, и время, а также приложившим усилия, чтобы организовать экспозицию, которую отметило Министерство культуры. Министерство точно надо подключать: что мэру какое-то Историческое общество. Пусть думает, что их пригласили участвовать в Днях истории и культуры в столице. Достойно представлять Меланьи. – Он нам предложит оказать всем честь, открыть бал, – заключил Барт, – что мы и сделаем, пока родители будут таять от похвал. «Ой, я же плохо танцую, – испугалась Женни, которая, конечно, воодушевилась, хотя мало что поняла из его сбивчивой речи. – Придется действительно озаботиться бальным платьем. И туфлями». – А при чем тут Мединосы? – спросила она. – Что, нет никакой возможности использовать ваш сундук? – слегка нахмурился Барт. – Почему? Надо позвонить тете. Если не рассказывать ей подробности, то она наверняка согласится, – раздумывала вслух Женни. – Только это имущество не Мединосов. Это тете досталось от ее мамы, моей бабушки. – Бабушка – жена Мединоса или нет? – возмутился Барт. – Увяжем как-нибудь. Звони ей. А завтра… Нет, завтра не могу. Послезавтра в пять встречаемся втроем в Большом бальном зале. Как раз закончу с зеркалами. Обсудим все спокойно. А что это у тебя такое? – заметил Барт папку в ее руках. – Маленький дедушка вспомнил, что у него есть еще одно письмо, кажется, оно имеет отношение к гостям, но косвенное. – Замечательно! – Барт было потянулся к папке, но передумал: не хотелось объяснять дома, что и откуда он принес. – Захвати послезавтра с собой, Рафаэль обрадуется. – Ты меня любишь? – вдруг спросила Женни. «Что же я ему говорю такие глупости, совсем не к месту и не вовремя?» – Люблю, – серьезно ответил Барт. Ему хотелось ее поцеловать, но, оглянувшись на замок, он ласково провел ладонью по ее нежной щеке и побежал домой. Женни стояла и смотрела ему вслед. Барт неловко поскользнулся на мокрой глине холма и чуть не упал, коснувшись рукой земли. Ее неожиданно умилила его неуклюжесть. Однако, посмотрев на папку в своей руке, Женни решила, что, пожалуй, хорошо, что он не взял документ с собой. Испачкал бы. Два вечера Женевьева грезила, как она заходит в пустой Бальный зал. К ней подходит Бартоломью, в его глазах нежность. Звучит тихая музыка, они танцуют. Одни в громадном помещении… Гм, музыке неоткуда взяться. Но это неважно! Бартоломью ее целует, не в силах сдержать нахлынувших чувств. – Раф с утра в библиотеке сидит. Сейчас освобожусь, пойдем к нему. Дай мне еще полчаса, – проговорил ей на бегу Барт и тут же заорал кому-то: – Это на другую сторону!