Рафаэль и Женевьева дружно рассмеялись. – Вы чего? – добродушно спросил Барт, распахивая перед Рафом заднюю дверцу. – Рафаэль только что цитировал Шекспира про Ромео. Очень в тему. Хотя, по привычке братьев Медичесов, передернул смысл, – разулыбалась Женни. – Шекспира? – удивился Барт, захлопнул дверцу за Женевьевой, уселся впереди, повернулся к ним. – Раф, ты же Шекспира терпеть не можешь? – За что? Женни посмотрела на Рафа, но ответил Барт: – За Макбета. Говорит, что ради красивого сюжета драматург оболгал лучшего из шотландских королей. – Макбет что, не стремился к власти? – не поняла Женин. – Конечно, стремился, – включился в разговор Рафаэль, – но не такой ценой! Доблестный и честный воин, он мог убить соперника в поединке, но не старика в постели. – Откуда ты знаешь… – засомневалась Женин. – По косвенным событиям тех лет. Шекспир много исказил ради своей идеи, – с горечью сказал Рафаэль. – Взял бы кого-то, кто действительно шел к власти по трупам, разве мало таких было в истории. Ославил великого рыцаря перед потомками. Благородного короля, который защитил страну от норвежского ига и обеспечил ей семнадцать лет безбедного существования. Женевьева удивленно подняла брови. – Макбет первый в истории Шотландии защитил права вдов и сирот! Дочерям дал право на наследство! – горячо говорил ей Рафаэль. – А я считаю – Шекспир прославил Макбета. Кто бы его за благодеяния помнил, – насмешливо заметил Барт. – Ну не мог, значит, Шекспир взять другого короля в герои, знаешь, все эти родственные связи при дворе, тот – шурин короля, тот – прадедушка королевы. Неверный шаг – голова с плеч, не посмотрят, что ты – Шекспир. – Именно, – закивал Рафаэль. – Выбирая между фактами и желанием угодить своему королю, Шекспир предпочел короля. – Стюарты считаются потомками Банко, – пояснил он Женевьеве. – Королевскую родню выставил в хорошем свете. – История запоминается не по научным статьям, которые, впрочем, тоже пристрастны. История переписывается словоблудами литераторами, что поделать, – притворно вздохнул Бартоломью и получил от Рафа по затылку. – А леди Макбет? – вдруг задумалась Женевьева. – О ней мало что известно, вдова с ребенком. Ее сын правил какое-то время после отчима. Была ли она так жестока и честолюбива, как в пьесе, летописи умалчивают, – сказал Рафаэль. – Нет, я не о том. В ее время выдергивали волосы на голове? Это было модно? – наморщила лоб Женевьева, вспоминая даты. Рафаэль открыл рот. – Вот правильный подход к жизни! Учись! – рассмеялся Барт и легонько щелкнул брата по лбу. – Нечего ворошить бесполезные для нас сейчас факты. Голова должна быть забита фасонами, модой и историей костюма. Для выставки! Женин встретилась с веселым взглядом водителя в зеркале заднего вида и покраснела. Вряд ли он прислушивался к их разговору и понял ее глупый вопрос, но она смутилась. – Гм, не помню. – размышлял Раф, – Одиннадцатый век… Нам же не он нужен, я не искал репродукций… – Лохматенькие еще ходили, – заверил их Барт. По приезде Бартоломью уточнил что-то у шофера, и они расстались довольные друг другом. – Как у тебя это получается? – спросила у приободрившегося Барта Женевьева. – Все, что бы ты ни задумал, моментально идет к тебе в руки. Барт бросил сумку на порог и притянул к себе Женин. Она обхватила его за шею, подергала за короткие волосы. – И девушки тоже, – проворчала ревниво. Барт улыбался. – У тебя всего одна попытка сказать правильные слова! – заявила строго. – Мне никто не нужен кроме тебя! – То-то! Рафаэль не успел дослушать воркованье влюбленных, скрипнула дверь. Бартоломью отскочил в темноту, увлекая за собой Женевьеву. – Меня нет! Придумай что-нибудь, – шепотом сказал брату. Рафаэль подкатил к двери: – Привет, мама. Бартоломью вернулся в город, забыл что-то в Бальном зале. Он скоро приедет. Барт и Женин затаили дыхание. Ворча, что забытое можно забрать утром, а не шататься в потемках, мама захлопнула за младшим сыном дверь. Полоска света погасла. Барт и Женин, взявшись за руки, побежали к Чайной горке. У домика Маленьких остановились. Барт обнял Женин. От его поцелуя у Женевьевы перехватило дыхание и соскочил с запрокинутой головы берет. Барт поднял его и надел ей на голову. – Когда мы поженимся? – спросила Женин и испугалась своих слов. Что же она вечно выдает вслух первое, что приходит на ум, что он про нее сейчас подумает. Женин вспыхнула. – Скоро, – прошептал Барт, снова целуя ее, – скоро, девочка. На следующий Рождественский бал пойдем мужем и женой. – До него же месяц всего остался. – Нет, на этом мы помирим Медичесов с Мединосами. Пока они привыкнут к мысли, что мы вместе, я заработаю деньги. Кучу денег. За лето. Проведу осенний карнавал и сыграем свадьбу. – Он опять ее поцеловал. – Как долго ждать, – вздохнула Женин, отстраняясь. – Мне пора. Спокойной ночи, Бартоломью. – До завтра, – сказал он ей вслед. Женни ворочалась в постели. Вот бы поскорее пожениться! Бартоломью был бы сейчас рядом, как в их путешествии, но теперь она могла бы его обнять, прижаться, поцеловать… Женни наконец уснула. Барт брел в замок. «Спокойной ночи». Какая спокойная ночь после таких поцелуев. «Как долго ждать». И правда, долго. Он сумеет организовать свадьбу до карнавала. Может, родители чего подкинут. Нет, он сам. Он найдет, как летом заработать. Думай, Барт, думай! Стоп, не сейчас. Все должно идти по плану. Выставка! Дома он рванулся было к Рафаэлю с тарелкой в руках. Мама возмутилась. Ужин – за столом! Барт проглотил не жуя, чмокнул маму в щеку и исчез в коридоре. Рафаэль не спал, аккуратно переписывал документ Маленького дедушки. – Раф, кажется, я уловил изюминку, вот смотри. – Барт достал блокнот из нагрудного кармана. Секунду подумав, он запихнул его обратно, взял большой чистый лист из стопки перед Рафаэлем и набросал портрет. – Похожа! – ахнул Раф. – Женни – девушка в берете набекрень! – довольно рассмеялся Барт. – Даже если на ней нет берета. Я поймал ее изюминку. – Она – ангел, – улыбнулся Рафаэль, рассматривая рисунок. Барт захохотал. – Если ангел, то с нимбом набекрень! – Подаришь мне рисунок? – спросил Рафаэль. Бартоломью опешил. Он был доволен, что ему наконец удалось выразить сущность Женевьевы в портрете. Это был первый удачный рисунок. Но он привык уступать брату: в конце концов, это всего лишь изображение, завтра он прижмет к себе живую, веселую Женни, поцелует в улыбку, нарисует еще миллион ее портретов. Барт размашисто поставил свои инициалы в правом нижнем углу и щедрым жестом вернул Рафу. – Держи! Бартоломью проснулся рано. Новый проект настолько захватил Барта, что и во сне его преследовали какие-то идеи. Он сел, позевал, наяву додумывая воплощение ночных грез. Почувствовал смутное беспокойство. Официальное заявление на участие они еще не подали. Все. Нужно подниматься, заниматься делами. Бартоломью заказал телефонный разговор со столицей и с заявлением, вложенным в «Бюллетень Исторического общества», пошел к Рафаэлю. Раф возле кровати делал упражнения с резиновыми жгутами. – Доброе утро, – ритмично выдохнул он Барту.