— Звери, животные. Они как танки прут напролом, им плевать на все и всех. «Петли» вьют на месте, как наперсточники играют. Не уследишь, как обдурят на ровном месте. Особистов на всю страну всего тысячи три. Армия большая, не считая всяких там МЧС, Росгвардии и прочих законных вооруженных формирований. А этих мало. Где война, они с войсками, боевого опыта у каждого много, знают специфику армейской службы. Крови не боятся, заборы ею красят. Их на мякине не проведешь. Это у нас один отдел работает по контрразведке, другой — по терроризму, третий — по экономическим преступлениям. Есть «уши», есть «ноги». А у них — один на все направления. И крутись как хочешь. Поневоле озвереешь от нагрузки, стресса, когда с боевых командировок не вылазишь. Самое главное, в глаза не смотри. Они до костей тебя видят. Лучших агентуристов, чем в военной контрразведке, нет на белом свете. Кстати, и задержание они зачастую проводят в гордом одиночестве… Тогда Роман посчитал, что это просто треп. А тут простой капитан так на него смотрит. — Да ладно, чего ты взъелся, — миролюбиво проговорил второй офицер. — Нормальный мент. Ты же кино про бандитов смотришь. Интересно ведь самому. Вот и ему интересно. Капитан бросил быстрый, тяжелый взгляд на своего коллегу, потом на Кушакова. Цокнул языком, налил всем по полной стопке, не чокаясь, выпил, подцепил кусок колбасы с общей тарелки, откинулся на спинку стула: — Ладно. Устроим экскурсию. Только никому ни звука. А то чучелом для штыкового боя сделаю. Кушаков молча кивнул и так же молча выпил. Мысль напоить военных и попасть в часть уже не казалась ему такой гениальной. Но на следующий день его провели по части. Показали казарму, учебные классы, повели в автопарк, там стояли обычные грузовики, а вот за сетчатым забором бродил часовой, из открытых ангаров торчали какие-то непонятные машины, вернее, только часть было видно, и подвозили что-то под тентом, но, судя по выпирающему брезенту, было похоже на какие-то ракеты. Рядом ходили бойцы в общевойсковых защитных комплектах, в противогазах, в руках у двоих были приборы, какое-то выносное устройство на штанге. Очень похоже на дозиметры, таким уровень радиации измеряют. — С перезарядки притащили. Пошли отсюда. Сейчас «фонить» начнут, — кивнув на ракеты, сказал один из сопровождающих. — Ага, — подхватил второй. — С ГХК, с горы. Там и так сам по себе фон повышен из-за отработанного ядерного топлива, а тут еще эти… — споткнулся на полуслове, — …изделия сейчас делают. Пошли, короче, отсюда. Тебе нельзя тут, а нам без надобности. Кушаков согласно кивнул. Оглянулся, пытаясь запомнить всю картину целиком, и полушепотом спросил: — Они что, с ядерными боеголовками? Жестко: — Я же тебе говорил, что он шпион! — сплюнул капитан. — Давай расстреляем? — По его голосу было понятно, что он не шутил. — Не кипятись! — осадил его второй. — Это же обычные боеголовки. Просто собирают и обслуживают на ГХК, вот отсюда и повышенный радиационный фон. Наутро в Финляндию ушло зашифрованное письмо Элле о том, что видел. Через три недели пришел ответ, от которого агент Растесс мгновенно вспотел: «Дорогой друг! Мы очень рады, что у вас все наладилось. Ваша безопасность для нас на первом месте. Ваше последнее письмо о том, что в воинской части имеются ракеты, которые были доставлены из ГХК, очень важно. Для вас зарезервирована двойная сумма за эту информацию. Предлагаем вам, используя возможности новой подруги, попасть на ГХК и установить, подлинно или косвенно, выпускают ли там либо обслуживают ракетную технику. В случае удачного выполнения ваш обычный гонорар за это задание будет увеличен пятикратно. Просим не отправлять информацию по обычному почтовому каналу. Готовы обеспечить тайниковую операцию в населенных пунктах «1» или «2». Просим придать первоочередной приоритет выполнению задания на ГХК. Ваши расходы будут компенсированы. Также просим рассмотреть возможность жениться на вашей новой подруге. Это поможет получить доступ к людям и информации атомной промышленности. Ваши У и Д». Кушаков перечитал сообщение несколько раз, смахнул капельки пота со лба. С одной стороны, ему было приятно, что вместо десяти тысяч долларов он получит двадцать тысяч, а в случае удачи на ГХК — пятьдесят тысяч!!! Уф! Ему стало жарко от возбуждения. Он посчитал в уме, что лет за десять может заработать миллион долларов!!! Миллион!!! Ради этого можно и нужно перейти к активной фазе с Олесей! Ее отец сможет устроить экскурсию в «гору» на ГХК!!! Там такие огромные выработки, что можно и черта лысого спрятать! Тьфу, тьфу, тьфу! Черти Кушакову были не нужны. Ну, и идея жениться на Олесе тоже имела свои перспективы… Романов выглядел уставшим, долбил по клавишам компьютера, периодически отпивая, судя по цвету, очень крепкий чай. Ночью никого не задерживали, иначе бы Кушаков принимал активное участие. — Ты где всю ночь провел? На старости лет решил по молодым девкам побегать? Или освежил старые связи? У Кушакова было прекрасное настроение, подсчеты возможной выгоды будоражили воображение, кровь бурлила в жилах, хотелось скорее перейти к активной фазе действий. Но для этого нужно придумать повод, чтобы на несколько дней вырваться в «двадцать шестой почтовый ящик». Романов оторвался от компьютера и красными от усталости глазами посмотрел на Кушакова: — Спасибо, молодой человек, что так хорошо обо мне думаете. Это льстит моему мужскому эго. Но, увы, юные нимфы рассматривают меня только как «папика». А когда узнают, что я старший опер предпенсионного возраста, то вообще теряют интерес. Им же банкомат с членом нужен. Поэтому, мой юный друг, я занимался работой. Встречался с агентурой, опрашивал граждан, наводил справки. И знаешь, Ромчик, мой уставший ум и невыспавшееся подсознание породили гениальнейшую мысль! Тянет на Нобелевскую премию! Кушаков заинтересованно посмотрел на него: — Излагай! Я внемлю! — Я понял, что коммунисты в Советском Союзе были последними ослами! Они уперлись в свою идеологию. Она разваливалась, а они цеплялись за нее. А вот на Западе, да и у нас сейчас, сделали все красиво. Чем больше групп по интересам, тем легче ими управлять. — Например? Романов сделал большой глоток чая, поморщился, слишком горячий, потер и без того красные глаза: — Создавайте группы по интересам. Например, группы «зеленых». Они атакуют тех, кто носит мех. Создается противостояние. Сексуальные меньшинства противостоят тем, кто за нормальные семейные ценности. Арабы против евреев. Христиане против арабов и евреев. Все против всех. Это называется «свобода мнений», «свобода всех против всех», «да здравствует индивидуализм!». И никто не обращает внимания на «Большого Брата», который и руководит всем этим цирком, совершая все, что ему заблагорассудится. И так во всем мире. Правозащитники кричат, что плюрализм мнений и поступков — главное благо. И им верят! На это все ведутся и покупаются! Кто-то за деньги вещает эту чушь, а кто-то по идеологическим мотивам, свято веруя в эту религию. Коммунисты пытались об этом рассказать, но топорно, по-революционному, а когда Союз рухнул, первыми рванули грабить народное достояние. Вот это моя гениальная мысль. Как она тебе? — И что же тебя толкнуло к этому умозаключению? — улыбнулся Кушаков. — Не поверишь! Мне нужна была информация по азербайджанцу Али-заде. Я и раньше ходил, думал, как бы подобраться. Азербайджанская диаспора и все источники в ней молчат, как партизаны на допросе в гестапо. Стало известно, что он посещает мечеть. Я к мусульманским источникам из таджиков. А в ответ — тишина. Голову сломал, как добыть сведения. Еще раз перечитал все, что на него есть. Получалось, что он среди ополченцев неслабо воевал в Нагорном Карабахе. В переводе с азербайджанского на русский у него был позывной Палач. Такие позывные просто так не дают. Все диаспоры держатся друг за друга, не сдают никого русским. Тогда я пошел к своему источнику из армян. Ты его знаешь. Сказать, что он источник, — соврать. Для статистики я его в «корки» оформил. Положено иметь источники в диаспорах? Получите. Так, шапочное знакомство. Сидим, хороший чай пьем. От спиртного решил сразу отказаться. Знаю, что он тоже в Карабахе воевал в ополчении, потом сюда перебрался. Много у него родственников погибло тогда. Включая жену и ребенка. Здесь он уже во второй раз женился на армянке, ну, и младшую дочь от первого брака оттуда вывез. И давай ему душу бередить, чтобы он вспомнил ту войну и рассказал мне о ней. Плакал дядя, когда рассказывал, как жену хоронил. Зарезали ее. Надругались сначала. Сына застрелили. Он пытался мать защитить. Тяжело и страшно. А потом и спрашиваю, что он знает про Палача. Он рассказал те слухи, которые на войне слышал. Спрашиваю, а он в курсе, Али-заде и есть Палач? Пришлось навалиться на него, когда тот рванул к выходу, чтобы кончить его. Кое-как уговорил не глупить. Он и поведал мне все, что известно ему. Месть — великая штука, особенно когда это можно сделать чужими руками. А потом отправил меня на кладбище. Мол, Палач там часто бывает, хотя родственников вроде у него там нет. По городу имеет несколько овощных ларьков. Армянин взял с меня слово, что я возьму Палача и сообщу ему об этом. — И ты дал слово? — усмехнулся Кушаков. — Чего ржешь как конь вороной? Знаю, что источнику нельзя ничего обещать, можешь не исполнить по разным обстоятельствам. Но тут случай иной. Не дал бы слово, через неделю нашли бы труп, и потом еще возись с раскрытием убийства. А оно мне надо? — Понятно, — кивнул Роман. — Затем ты поехал на кладбище. Наверное, уже темнело? — Смеркалось. Все как у классика. Смеркалось. Кладбище. Кресты. Есть у меня там доверенное лицо. — Романов! Скажи мне, где у тебя нет источников? На кладбище-то тебе зачем? — Молод ты еще. В дурные девяностые была практика у бандитов «похороны в два этажа». Слышал? — Угу. Труп есть, но нужно куда-то спрятать. В свежую могилу и закапывали убиенного, а поутру, сверху, официального покойника. Все легально. Даже если и узнали, что на «первом этаже» криминальный труп, то замучаешься получать документы, разрешение на эксгумацию, родственников умолять, в суде санкцию получать. В «бурсе» старые опера рассказывали. В Питере там тоже такая проблема была. — Вот! Теперь просек? У меня там мужичок с тех времен пристроен. Копатель могил. Деньгу хорошую зашибает, поболе нашего, глаз верный, не болтлив, наблюдателен. Пьет в меру. Его любимая присказка: «Люди всегда будут есть, болеть и умирать, так что я без работы не останусь». Встретился с ним. Он уже заканчивал могилку копать для завтрашних похорон. Давно я его не беспокоил, больше года. Не дело, конечно, так надолго источника оставлять без связи. Одним словом, приехал к нему. Он вылез из ямы, оперся на лопату, закурил, поплевывает. Показывает на роскошные памятники надгробные. Там настоящие произведения искусства. Ангелы плачущие, вдовы скорбящие и другие. Красиво. Им место в музеях, а не на погосте. Вот он и говорит: — Мертвым уже без разницы, что у них на могиле стоит, крест деревянный или полторы тонны гранита. Живые извращаются, мол, такие мы богатые. И невдомек им, что когда труба Судного дня призовет всех на Суд Страшный, то покойнички из-под крестов сгнивших поднимутся и пошагают в зал заседаний. А вот эти, с крышкой гранитной, не уверен, что сумеют выкарабкаться. — Да он у тебя философ, как я погляжу. — Есть такое. Работа на свежем воздухе, собеседников особо нет, только начальство, которое лишь ставит задачи, вот и тянет пофилософствовать. Стал расспрашивать про Али-заде. Фотоморду предъявил для опознания. Тот усмехнулся, говорит, видит каждую неделю на мусульманской части кладбища. Оказывается, у нас есть деление на воинские захоронения, христианские, еврейские и мусульманские. А у армян есть своя, отдельная, «делянка». И на каждой части диаспор, по религиозному признаку, кроме русских и военных, строго свои копатели могил, те, кто смотрит за территорией, зимой снег чистит, летом мусор вывозит и прочее. Чужие там не ходят. Ты вот когда был последний раз на кладбище, Ромчик? — По весне, наверное, на Родительский день, могилы бабушек и дедушек прибирали, — пожал плечами Кушаков. — Именно, не так часто нормальные обыватели погост посещают. А этот — каждую неделю. Источник это дело приметил. А он человек наблюдательный и любопытный, за год поднасобирал информации, сделал вывод, что у Палача там «яма» — тайник, где наркоту хранят. Место тихое. Посторонние там редко появляются, да и быстро уходят. Свой человек на кладбище присмотрит за тайником. Если чужие будут крутиться рядом — предупредит. Толково придумано. Вот так. — Молодец! — искренне похвалил товарища Кушаков. — У «ямы» будешь брать? — В идеале. Чтобы и Палача под микитки прихватить, да и отравы изъять. Но как там засаду устроить? Похороны? Но знать бы, в какой день он придет. Не каждый же день отдел на кладбище гонять. Да и примелькаемся мы там. Срисуют наши физиономии, не дураки же. — М-да. Задачка, — покачал головой Растесс. — Обзоры из МВД приходили, что барыги часто устраивают тайники на кладбищах. Не ново. Надо поднять, почитать, как их брали с поличным. — Точно! Было! — кивнул Романов и начал растирать лицо. — Спать хочу. Вот и туплю. Надо завтра почитать. У Растесса были свои планы. Горно-химический комбинат, а не беглый азербайджанец-барыга занимал его мысли. Щукин Полковник Щукин вызвал Уланова. Иван Андреевич пил бессчетное количество кружек кофе, банка с окурками была полна больше чем наполовину, во рту дымилась очередная сигарета. — Разрешите, товарищ полковник?! — Заходи, Аркадий Викторович! Ну что. Как мы и предполагали, что нужно плясать от текста, так оно и вышло. Вот, читай, — пододвинул он в сторону Уланова папку. — Расшифровка. Я же говорил, что пока мы не будем знать какие-то ключевые слова, ни черта у нас не получится. Что наши криптографы, что московские дешифровщики не смогли поломать шифр. А тут, как только мы им дали фамилии военных, звания, адрес воинской части, так все сумели нам раскодировать, и ранние шифровки тоже. Читай, получай удовольствие. Майор углубился в бумаги, потом, оторвавшись от чтения, поднял глаза: — Товарищ полковник, как давно вам принесли расшифрованные донесения агента? — Вчера вечером. Я домой не уходил. Думал. Но это мои мысли, забирай папку, в секретариате на себя перепиши. Жду тебя завтра утром с мыслями и планом, как дальше разрабатывать шпиона Кушакова и реализовать план по его поимке. Только, пожалуйста, помни, что статья Уголовного кодекса номер двести семьдесят пять требует доказать ущерб, который нанесен России. Не просто сам факт сотрудничества с иностранной спецслужбой, а именно ущерб. В суд именно с этим надо идти. Адвокаты, в случае успеха, у него будут высокооплачиваемые. За один день они получают как наше с вами годовое денежное довольствие, сложенное вместе. И они его отрабатывают на все сто процентов. Деньги, понятно, не ЦРУ напрямую перечисляет, а всякие фонды в поддержку угнетаемых негров в Китае или озеленения Луны. Это я утрирую, конечно, но смысл один. Правда, когда они выходят из тюрьмы, то посольство США и Англии открещиваются от них, говорят, что они ошиблись адресом и правительства этих стран ни хрена им не должны. Уже масса примеров такого отношения к бывшим агентам как к использованным презервативам. Выбросили на помойку, спустили в унитаз. И никогда им визу не дадут. Никуда. Как бы они ни пыжились. И правильно. Не надо Родину продавать. — Иван Андреевич, — вскинул взгляд на начальника Уланов, — я по диагонали прочитал, получается, что агент сейчас будет рваться в «двадцать шестой» на ГХК. Хочет увидеть там сборку и обслуживание ракет. Что будем делать? — Будем показывать то, что он хочет увидеть. Я с особистами уже созвонился. Они помогут. Как в воинской части ему кино показали, а он «клюнул». Вот был бы ты честный мент, какой у тебя мог быть интерес к ракетам?