– Пом!.. – успел крикнуть юноша и снова погрузился под воду. – Тон!.. – крикнул он, когда всплыл во второй раз. – Мам!.. – было третьим посланием миру, раздавшимся над полуночной рекой. Теченье стремительно уносило Юлиуса от моста, так что его убийцы если и расслышали крики бедняги, то не придали им значения. Погружаясь в четвертый раз, Юлиус уже прощался с белым светом. В голове почему-то вскочило прочитанное или услышанное: тонущий всплывает три раза, а затем тонет уже окончательно. И Юлиус заподозрил, что остальные сентенции он сможет поведать уже только рыбам на дне. Однако, паче чаянья, он смог всплыть еще раз. Что-то долбануло Юлиуса по уху, и он машинально ухватился за эту вещь, неожиданно оказавшуюся веслом лодки. – Сюда, дурень! – услышал Юлиус не слишком любезное предложение, но хриплый голос незнакомца показался ему в данный момент слаще, чем отрепетированная кантата ангельского хора у райских врат. Упрашивать себя Юлиус не заставил, подтянулся и намертво вцепился в борт лодки. А еще через пару минут, с помощью своего спасителя, невидимого в темноте, Юлиус смог перекинуть через борт одну ногу, а потом перевалиться внутрь. Юлиус сидел, скрючившись, на дне лодки, дрожал и смотрел, как мимо медленно скользят черные громады домов с редкими светящимися окнами. Вдыхать речной воздух, пахнущий тиной и рыбой, казалось блаженством. Вот дома закончились, и сплошной черной полосой встал то ли лес, то ли парк. – Надо тебе обсохнуть, парень. А то простудишься, – заметил незнакомец, причаливая к берегу. Несмотря на июнь, ночи были еще достаточно прохладными, и промокший до нитки Юлиус дрожал как осиновый лист. Не тратя времени на споры, он вылез на берег и послушно пошел помогать незнакомцу ломать хворост для костра. – Тебя как звать-то? – спросил незнакомец через полчаса у раздевшегося догола и завернувшегося в дерюгу Юлиуса. В другое время Юлиус побрезговал бы даже вытирать о такую тряпку ноги, но сейчас он сидел, преисполненный острой благодарности к этой ветоши, к своему спасителю и огню, дающему тепло. – Ю-ю-л-лиус, – с трудом разжав выбивающие чечетку зубы, произнес юноша. – Сп-пасибо вам огр-р-ромное. – На, глотни, а то и вправду заболеешь, – проворчал незнакомец. Пламя разгоревшегося костра осветило седые космы, нищенские лохмотья и внимательные глаза, которые смотрели на Юлиуса с затаенной мыслью. Юлиус послушно принял бутылку, которую ему протянул бродяга, поморщился от сильного сивушного запаха, но отказываться не стал, решив, что отвергать искренние дары спасителей неблагоразумно и неблагородно. Пойло разлилось по гортани, обжигая, дошло до желудка, в котором уже много часов не было ни маковой росинки, и ударило в голову. Юлиусу сначала сделалось тепло, потом легко, а затем весело. Мир стал прекрасен: в лесу, как оголтелые, драли глотку соловьи, река в лунном свете казалась заколдованным лугом, по которому мельтешили серебряные феечки. На небе было две луны. Юлиус сложил большой и указательный палец колечком и постарался найти обе луны через эту импровизированную подзорную трубу, чтобы исследовать редкое природное явление. Потом с интересом посмотрел на свою руку: пальцев на ней тоже было явно больше, чем помнил Юлиус. – Ты как в речке-то оказался, дурень? – снисходительно бросил нищий. – Поскользнулся, что ли? – Не-е, я не сам, – сказал Юлиус, отвлекаясь от чудес природы. – Как это – не сам? – удивился бродяга. – Меня туда бросили. – Кто? – Старушка с капустой. И ее пятнистый сын с ножичком. – Да иди ты! – Ага. Убить хотели. – Да иди ты! – А все из-за пионов, – пригорюнился Юлиус. – Каких пионов? Увидев неподдельный интерес к его персоне, Юлиус охотно и подробно поведал симпатичному собеседнику всю драму, начиная с первого акта, то есть с того момента, когда вышел из дома утром. Бродяга время от времени подбадривал Юлиуса восклицаниями и сочувственными ругательствами. Незаметно для себя Юлиус рассказал и про завещание виконта Оттенпорта, и про романтическую историю соблазнения некой аристократической девицы из Климтдейла, и про подвеску. – Только ты никому! – шепотом добавил Юлиус и строго погрозил двумя… или тремя?.. указательными пальцами бродяге. – Тс-с-с! Это секрет! – Иди ты! Да я никому! Ты что, парень?! – Да я тебе верю! Ты же мне теперь как… как… – Юлиус не нашел подходящего слова и просто ударил себя кулаком по груди, выражая свои чувства. От удара он начал заваливаться с бревна, и бродяга едва успел его подхватить и усадить назад. – Да неужели ты смог запомнить и даже нарисовать подвеску? – уточнил бродяга с восхищением. – Это ж какую память надо иметь! Гигант! Юлиус гордо выпрямился. – Да я ее хоть с закрытыми глазами нарисую! – заявил он. – Да иди ты! – Могу доказать! Есть бумага? – Хм. Бродяга покопался в своих лохмотьях и выудил блокнот и карандаш. В другой раз Юлиус бы удивился тому факту, что какой-то нищий бродяга носит у себя в кармане канцелярские принадлежности, но сейчас он был обуреваем только одним желанием – доказать правдивость своих слов. – Сейчас! – сказал он, принял позу поустойчивей и принялся старательно водить карандашом по бумаге, несмотря на то что карандашей тоже стало почему-то много. – Вот! – с гордостью продемонстрировал он бродяге свои потуги на творчество. – Иди ты! – уважительно сказал бродяга, рассматривая бумажку. – Талант! – Юлиус довольно заулыбался. – Еще будешь? – и бродяга протянул юноше бутылку. Через четверть часа Юлиус счастливо похрапывал на речном песке около костра, завернутый в дерюгу. Ему снились пионы, рыбы, которые острыми ножами сами счищали с себя чешую, а также веревки, которые ползали за Юлиусом, как живые, пытаясь ухватить за ногу. Юноша дергал ногой и морщился. – Мама! – пожаловался он во сне, пустил ниточку слюней и перевернулся на другой бок. – Хм, маму, безусловно, жаль, – покачал головой бродяга, – но вряд ли ей грозит скорое свидание с тобой, Юлли, – нищий осторожно убрал карандашный рисунок, сделанный помощником нотариуса, и задумчиво добавил: – Значит, Климтдейл… Интересно. ГЛАВА 16. Отчим и падчерица – Пф-ф! И охота печатать такую чушь! – фыркнул нисс Венцель и, отложив в сторону «Столичные ведомости», раздраженно стукнул по верхушке яйца всмятку, сминая скорлупу внутрь. – Что за чушь? – равнодушно спросила Люсицьена, переводя небесно-голубой и такой же безоблачный, как июньское небо, взгляд с цветущей магнолии за окном на… не столь приятную в эстетическом плане картину. Говоря точнее, на своего отчима, лысеющего на глазах полного мужчину с маленькими масляными глазками. Люсицьена посмотрела, как отчим ест яйцо, обильно украшая свои усы желтком, и предпочла вернуться к прежнему пейзажу. – Да полная! – снова фыркнул нисс Венцель, так что часть яйца из его рта разлетелась по столу. – Вот послушай: «Ходят слухи, что кто-то через подставных лиц скупает кошачьи приюты в Вайтбурге». Пф-ф! Журналюги! Придумают же такое! Кому всерьез может прийти в голову такая чушь: тратить свои кровные на приюты для каких-то блохастых бездельников? – Тому, кто любит кошек? – пожала плечами Люсицьена. Она-то кошек обожала. – Пф-ф! – было единственным ответом нисса Венцеля. Поедая рыбу с артишоками, он просмотрел «Столичные ведомости» от первой страницы до последнего объявления: «Предлагается награда в пятьдесят штильсов за любые сведения о бесследно пропавшем Юлиусе Дробтоне. Обращаться в нотариальную контору «Дробтон и Дробтон». Потом отложил газету и перешел к местному «Вестнику Климтдейла», который был изучен не менее внимательно, с сопутствующими комментариями и фырканьем. – Кстати! – заметил нисс Венцель, окончив знакомство с периодикой. – Будь любезна, Люсицьена, и попроси сегодня Гертруду удвоить количество блюд к обеду. – У нас сегодня гости? – удивилась Люсицьена: чужие люди были в доме нисса Венцеля явлением крайне редким. – Да, к нам в дом придет граф Олларф. – Никогда о нем не слышала. – Я познакомился с графом вчера в клубе. Он сказал, что приехал в Климтдейл на летнюю вакацию. А так у него дом в столице. – А нисс Креймер будет? – стараясь говорить безразличным тоном, поинтересовалась Люсицьена. – Да, Армант тоже придет. После обеда он, как обычно, будет помогать мне с оформлением новой докладной записки. Девушка лишь кивнула головой, но невольно порозовела. Армант Креймер вот уже более полугода приходил к ним на обеды раз в неделю. Все это время он активно помогал своему непосредственному начальнику, ниссу Венцелю. А именно: переводил статьи, оформлял докладные записки, словом, выполнял уйму работы за своего патрона, чем тот беззастенчиво пользовался, глядя на Арманта как на даровую рабочую лошадку. – Хорошо, папa, я все подготовлю. Мы пойдем сегодня гулять на набережную? – Нет, извини, дорогая. Я сейчас еду в клуб, а из клуба мы с графом приедем сразу к нам домой. Люсицьена вздохнула. Отзавтракав, нисс Венцель распрощался с падчерицей и покинул дом. Люсицьена еще пару раз вздохнула, взяла книгу и пошла в свою комнату, окна которой тоже выходили на закрытый задний дворик с цветущей магнолией. – Читаете, Люсси? – спросила ее, заглянув в комнату, старая служанка Гертруда. – Заходи, Трудди, – гостеприимно сказала девушка, откладывая книгу. – Отчим велел передать, что к обеду будет какой-то граф Олларф, приехавший в Климтдейл из столицы. И ты должна проследить за тем, чтобы обед был торжественным. – Да неужели? – удивилась Гертруда. – Гости! Вот те раз! Даю голову на отсечение, что граф – старая плешивая развалина без единого зуба, из которой песок сыпется. – Может, отчим хочет посыпать дорожки во дворе? – хихикнула Люсьцьена. – Но почему ты так решила, Трудди? – уточнила она. – Да разве ж он кого другого к вам подпустит? – всплеснула руками Трудди. – Держит вас взаперти. В гости вы не ездите. В дом нисс Венцель никого не приглашает. Разве что директора Департамента, но тому сто лет в обед. Ну, Армант еще ходит, но и то для работы. Гулять – не каждый день и только в сопровождении вашего отчима. А сам так и зыркает злобно по сторонам, чтобы не дай бог какой-нибудь юноша на вас глаз не положил. Даже комнату вам отвел с видом на двор, чтобы чего не случилось. – Но зачем отчиму это надо? – кротко спросила Люсицьена.