– Да ясно зачем! – фыркнула Гертруда, почти в точности копируя хозяина. – Все денежки ваши. После смерти матушки вашей он стал опекуном и распорядителем всего капитала. А как станете вы совершеннолетней или замуж выйдете, так и конец! Придется ему отчет держать и деньги возвращать. Если еще не растратил все! И Гертруда с гневом подбоченилась. Люсицьена грустно уронила руки на колени. Отношения между отчимом и падчерицей не были теплыми. Нисс Венцель женился на матери Люсицьены, Амаранте Дрион, когда девочке было десять лет. Жили они до этого в Климтдейле жизнью замкнутой и одинокой. Люсицьена пару раз слышала, как мать и бабушка переговаривались о том, что общество Климтдейла закрыто для них, и вздыхали об участи Люсицьены, которой не грозил брак с юношей из приличной семьи. Причины этого девочка не знала, поэтому просто приняла на веру тот факт, что ей суждена жизнь изгоя. Еще из этих подслушанных разговоров Люсицьена почерпнула, что брак ее матери и нисса Венцеля удобен обоим. Нисс Венцель получал большое приданное, а чем брак был выгоден матери Люсицьены, девушка не разумела. Впрочем, нисс Венцель при каждом удобном случае напоминал об этом своей жене, чем немало ранил Амаранту. Люсицьена видела, что ее мать несчастна в браке, но когда заводила наедине с матерью об этом разговор, то каждый раз получала заверения в том, что нисс Венцель совершил благодеяние, женившись на одинокой женщине с ребенком. Все это так и осталось бы тайной для девушки, если бы четыре года назад черная оспа не унесла жизнь трети жителей Климтдейла, среди которых были также мать и бабушка Люсицьены. Тогда, жестоко страдая и оплакивая дорогих ей людей, Люсицьена перебирала драгоценности и бумаги матери и нашла ее дневник. Когда-то дневник имел магическую защиту от взлома, но по прошествии времени чары ослабели, и Люсицьена смогла проникнуть в сокрытое. Тайна страданий матери открылась ей как на ладони, заставляя испытать запоздалую нежность и сочувствие к несчастной женщине, в судьбе которой было лишь два счастливых периода – короткая и бурная любовь к неизвестному соблазнителю, имя которого Амаранта не доверила даже дневнику, и любовь к дочери, плоду запретной любви. Поэтому сейчас, когда Гертруда начала обвинять отчима в корысти, Люсицьена, хоть в душе и согласилась с ней, но не стала говорить, что даже если бы ее ввели в аристократическое общество Климтдейла, то само общество с презрением отторгло бы из себя чуждый элемент. – Давай не будем говорить об этом, Трудди, – мягко сказала девушка служанке, которую знала с малолетства. – Ох нисса! – покачала головой Гертруда и погладила искривленными артритом пальцами плечо своей госпожи и подопечной. – Сердце у меня болит за вас. Сначала оно кровью обливалось из-за Амаранты, а теперь из-за вас. – Не будем об этом, Трудди! – уже тверже сказала девушка, и служанка послушно закивала головой. – Да я зачем пришла-то? – спохватилась она. – Странность вам хотела рассказать. – Какую странность? – А вот помните ту подвеску, которую вам матушка передала незадолго до смерти? – Люсицьена кивнула. – Так горничная рассказала, что поймал ее на улице торговец. Из какого-то ювелирного дома. Важный такой господин. Визитную карточку этой дурехе дал и денег. И сказал, что по поручению своего клиента разыскивает украшение. Якобы, заказ у него такой. И рисунок украшения показал на бумажке. – И что? – спросила заинтересованная Люсицьена. – Ну, горничная ляпнула, что такое у ниссы видела, у вас то бишь. Так это та подвеска и была! – Странно. Прямо такая же? – Горничная говорит, что точь-в-точь. Я ее отчитала, чтобы языком не молола зря, но разве за ними уследишь? Да еще и денег ей отвалили за сплетню. Для нынешней молодежи ничего святого нет. За деньги всю подноготную семьи продать готовы. Нет нынче ни преданности, ни верности. Гертруда осуждающе покачала головой. Люсицьена порывисто вскочила, открыла шкаф и достала оттуда шкатулку. Девушка приложила руку к крышке и шепнула заветное слово в замочную скважину. Потом вставила ключ и открыла шкатулку. Здесь хранились самые дорогие и важные для Люсьены вещи: ее личные документы, дневник матери, семейная подвеска и драгоценности, завещанные ей бабушкой и матерью, на которые не смог наложить руку нисс Венцель. Люсицьена взяла в руки подвеску. Три тонкие полоски белого, желтого и красного золота переплетались между собой самым замысловатым способом, уходя, казалось, в никуда и снова выныривая из ниоткуда. Ювелир словно плел драгоценное кружево или рисовал некий таинственный знак. – Это символ ордена любви, – Люсицьена словно наяву услышала хрустально-надломленный голос Амаранты, прозвучавший много лет назад. – Нежность, страдание и надежда. Они так же переплетаются в душе любящего, как эти полоски. И они так же окроплены кровью сердца. Люсицьена погладила рубины, ярко горящие на подвеске. Она знала еще одну особенность этого украшения, но предпочитала помалкивать об этом, храня секрет в тайне ото всех, даже от Трудди. – Если этот торговец придет, проводи его ко мне, – сказала девушка. – Я хочу знать, что ему нужно. – Да что нужно! Купить он ее хочет. Говорит, что любые деньги заплатит. Люсицьена спрятала подвеску назад в шкатулку. Нет, расставаться с подвеской матери она даже в мыслях не держала. А вот зачем она торговцу, ей было любопытно. – Придет, Трудди, проводи, – повторила она. – А там мне решать, что делать. ГЛАВА 17. Обед Пророчество Гертруды в отношении графа Олларфа не сбылось. Граф был совсем не стар, хотя и преодолел пору зеленой юности. Он был нисколько не плешив, напротив, его белокурые волосы красиво ложились ему на плечи, оттеняя классический профиль. А когда граф улыбался, то можно было убедиться, что его рот полон превосходных крепких зубов. И песок из него не сыпался. От графа исходили волны чарующего одеколона, и Люсицьена вздрогнула, когда граф, наклонившись, прикоснулся губами к ее руке. Голубые глаза смотрели на Люсицьену с интересом, не укрывшимся от девушки. Они обедали вчетвером: нисс Венцель, граф, Люсицьена и Армант, – но беседу вели преимущественно Люсицьена и новый гость. – Вы были на войне? – едва ли не в первый раз вставил слово в беседу мрачный Армант, прикоснувшись к своей левой щеке. – Нет, что вы! – улыбнулся ему граф. – К счастью или к сожалению, нынешним соларцам не приходится участвовать в войнах. Однако молодость у меня была бурная. Я, видите ли, крайне нетерпелив к любому проявлению несправедливости и нечестия. Поэтому раньше мне приходилось частенько отправляться на встречи, куда благородные ниссы берут с собой друзей, и с которых не всегда возвращаются… по крайней мере, на своих двоих. Люсицьена оценила иронию графа и улыбнулась в ответ. – Вы впервые проводите в Климтдейле лето? – поинтересовалась она. – Да, нисса Венцель, я впервые в вашем прекрасном цветущем городе и уже успел преисполниться сожаления о том, что не бывал здесь раньше. Люсицьена опустила глаза: в каждой фразе, произнесенной графом, ей чудился подтекст, который смущал ее девичью неискушенность. – Но признаюсь, – продолжил развивать свою мысль граф, – что меня влекло сюда не только море и живописные виды, открывающиеся с набережной. И даже не здешнее общество, украшением которого вы, нисса Венцель, могли бы по праву считаться. – А что же, граф? – порозовела Люсицьена. – Дело в том, что мои друзья из Королевского Университета пригласили меня полюбоваться раскопками в окрестностях Климтдейла. – Я никогда об этом не слышала! – воскликнула Люсицьена. – Раскопки! Как это должно быть интересно! Не правда ли, папа? – Очень, – встрепенулся нисс Венцель. После обильного обеда его потянуло ко сну, и обращенный к нему вопрос не дал уронить голову на крахмальную салфетку. – И что за раскопки? – с любопытством спросила Люсицьена. – Вы, конечно, слышали, нисса Венцель, о нашествии на нашу страну стэксов и норров, случившееся более тысячи лет назад? – О да! Я проходила это в школе. – Так вот. Пройдя через север, такой похожий на земли их родины, стэксы ринулись в южные районы с более мягким климатом и благодатной почвой. Поблизости от Климтдейла ими было решено основать свой город. Вождем пришедших норров был король Фруэль, а его женой Фрайберта. Вы ведь знаете, нисс Венцель, что женщины норров наравне с мужчинами участвовали в завоевательных походах и даже сражались? – Да, я читала об этом. Но разве древний город норров сохранился? Это его раскопали ваши друзья? – Отнюдь. Норры ушли из этих мест. Те, что остались в живых. Но считается, что король Фруэль и Фрайберта были похоронены где-то здесь. Мои друзья полагают, что именно их гробница была недавно открыта в окрестностях Климтдейла. Есть красивая легенда, которая рассказывает об этих супругах. – Какая? – спросила Люсицьена, и ее глаза загорелись. Граф мягко улыбнулся и слегка поклонился девушке. – В легенде рассказывается, что наши предки поклялись отомстить за кровь убитых соплеменников. Они обратились за помощью к магам. Те задействовали черную магию и наслали на норров страшных демонов загробного мира – угбуртов. Демоны приходили ночами и изводили норров кошмарами, после которых те начинали сходить с ума, убивать себя и друг друга. А после смерти угбурты, по легенде, приходили и пожирали душу умерших. Не в силах переносить ночные ужасы, король Фруэль покончил с собой, оставив безутешной свою возлюбленную Фрайберту. Королева приказала возвести каменную гробницу по традициям своего народа, положить туда тело своего мужа, а потом засыпать гробницу высоким курганом, оставив лишь узкий колодец, ведущий с вершины холма вертикально вниз. Когда же ее приказ был исполнен, Фрайберта добровольно спустилась вниз и, таким образом, похоронила себя заживо вместе с Фруэлем. – Какой ужас! – воскликнула Люсицьена. – Но зачем она это сделала? – Три дня и три ночи Фрайберта с мечом в руках защищала мужа от угбуртов, которые пытались похитить душу ее возлюбленного. Выиграв схватку и победив демонов, она умерла от ран, нервного истощения, голода, жажды и горя в объятиях своего остывшего супруга. – Какая грустная история, – сказала Люсицьена, по щекам которой потекли слезы. – А откуда вы знаете эту легенду? – поинтересовался Армант, хмуро переводя взгляд с графа на Люсицьену. – Я впервые слышу ее. Хотя тоже, в некоторой степени, интересуюсь историей, особенно своего родного края. – Это неудивительно, – снисходительно улыбнулся граф. – Эту легенду можно прочитать только в древних манускриптах, которые собирали норры и стэксы. Одно время я интересовался некой исторической хроникой, и его величество король Норландии дал мне допуск в Норландский Исторический Архив… – Вы были в Норландии? – восхищенно спросила Люсицьена. Граф махнул рукой. – Ах, где я только не был! Я не могу, конечно, сравниться с великим Уильямом Кернсом, который забирается в самые экзотические уголки нашего земного шара, но все же поездил я немало. Люсицьена зачарованно смотрела на гостя, который в ее глазах если и не являлся идеалом мужчины, то уже приближался к нему. Будучи долгое время законсервированной, если так можно выразиться, в собственном соку, она с благодарностью принимала любого человека, вносившего в ее скучное существование хоть толику новизны, но граф!.. Граф полностью поразил ее воображение. И не будь сердце Люсицьены уже занято, она бы тут же возложила его к подножью нового алтаря. – Как бы я хотела путешествовать! – воскликнула девушка. – Побывать хотя бы в другом городе, не то что в другой стране… Нисс Венцель прервал ее кашлем. – Ты еще юна, дорогая, чтобы думать о таких вещах. Приличной ниссе прежде всего следует думать о своем доме, о хороших манерах и о подходящих для нее занятиях, а не о всяких таких штучках. – Да, конечно, папа, – смиренно ответила Люсицьена. – Вы знаете, нисса Венцель, – с заговорщицким видом подавшись вперед, сказал граф, – а вы можете посетить место раскопок. – Правда? – Да, только чуть попозже. Когда рабочие раскопали один из курганов, где по предположениям ученых должна была находиться гробница норров, они действительно обнаружили некое сооружение, сложенное из обтесанных каменных глыб. Оно было запечатано, а над предполагаемым входом были выбиты пиктографические знаки на древненоррском языке. – И что же там было написано?