Дядя Коля лишь крякнул, опрокинув в рот содержимое своей рюмки. Лина поднесла рюмку к губам. Пахло противно. Отпив глоточек, она задохнулась от горечи, от вкуса, от того, как горячая жидкость полилась в желудок. Поставив рюмку на стол, девочка закашлялась, судорожно втягивая в себя воздух. На глазах выступили слезы. Мужчины дружно заржали. Налили по второй и выпили. – Ты закусывай, дуреха. – Михась протянул ей вилку. Лина подцепила из банки рыбинку и быстро положила ее в рот. Стало немного лучше, но она не хотела это повторять. – Ешь, еще столько дел впереди, – сказал дядя Коля, широко улыбаясь Михасю. Они пили, курили, Лина съела один помидор и еще одну кильку. Больше желудок не принимал, скручиваясь от предчувствия надвигающейся беды. Большой беды. Беда надвигалась, это было ясно. Все чаще то дядя Коля, то Михась дотрагивались до нее, пытались обнять. Непонятно шутили. Сами ржали над своими шутками. В ход пошла вторая бутылка. «Обед» продолжался уже не один час. Лина сидела, словно проглотив кол. Она была одна в компании незнакомых мужчин, в чужом городе, и никто не знал, где она есть. Никто ее не ждал. Никто не забеспокоится о ней. – Спасибо за все. Мне нужно идти. – Лина встала с табуретки. – Куда это ты намылилась? – спросил Михась. – Мне на вокзал надо. Кассы закроются. – А ну села! – Дядя Коля больно дернул за руку, вынуждая сесть на место. – Но мне правда пора. – Лина готова была расплакаться. – Вот расплатишься, тогда и пойдешь. – Сколько? У меня есть немного денег… – Во дура! – сказал дядя Коля приятелю. – Так щас научим! – отозвался Михась, слегка пошатываясь от выпитого. Дядя Коля бесцеремонно задрал подол ее платья и ухватился за коленку. Его огромная потная горячая рука будто оставляла ожог от каждого прикосновения. Лина вскочила: – Что вы делаете? – Га-га-га, – зарыготал Михась. – Она че, целка? – Да ты сам зырь. Морда некрашеная, одета как чучело. Такое платье еще моя бабка носила. Ясно же, что нетроганая! Лина отступила на шаг от стола, развернулась и попыталась убежать из страшного дома. Но дядя Коля, сидевший ближе, успел схватить ее за платье. Лина не удержалась на ногах и упала, успев выставить перед собой руки. – Ты смотри, может, ее рачком сначала? – поднялся из-за стола Михась. Его сильно качнуло, так что пришлось хвататься за навесной шкафчик. – Да мы ее и рачком, и жучком, и бочком, и как захотим, – пообещал дядя Коля. Девочка вырывалась. Ее пугали эти слова, вызывавшие неприятное чувство внизу живота. Беда наступила. Мужчины крепко держали ее за руки, тащили в спальню. По пути они лапали ее за грудь, за попу, Михась, нагнувшись, укусил за ухо. – Костлявая, – чуть покривился дядя Коля. – Сойдет, – заплетающимся языком сказал хозяин дома. В спальне стояла полутораспальная кровать, накрытая несвежим покрывалом. Дергающуюся Лину швырнули на нее. Она тут же попыталась встать, но получила оплеуху. К такому ей было не привыкать, поэтому сопротивление не ослабло. – Вот сучка! – Держи ее за ноги, – приказал дядя Коля. Михась ухватил правую ногу девочки, дернул на себя, опрокидывая Лину на спину. Платье задралось. Дядя Коля полез под него, касаясь кожи. Отчаянно сопротивляясь, Лина вцепилась ему в лицо пальцами. Она что есть силы пнула держащего ее Михася левой ногой. Удар получился сильный, мужчина упал. Дядя Коля, на лице которого проступала кровь, бил Лину кулаками по рукам, чтобы она ослабила хватку. Крича от страха, девочка лишь сильнее сжимала пальцы. Один из них скользнул по брови дяди Коли и угодил ему в глаз. Мужчина завопил, мгновенно ослабив хватку. Лина оттолкнула его, вскочила на кровати и бросилась прочь. – Догони ее! – орал дядя Коля, держась за лицо. Михась поднялся, но выпитый алкоголь замедлил реакцию. Врезаясь в стены, путаясь в ногах, он поплелся в прихожую. Сознание Лины будто раздвоилось. Одна часть стремилась убежать, спрятаться, исчезнуть из страшного дома, быть как можно дальше. А вторая была холодна и расчетлива. Именно она заставила Лину остановиться в тесноватой прихожей, взять свои вещи, найти свою обувь и только потом выбежать. За спиной слышалась возня, за ней бежали. Но девочку гнал вперед страх, она не чувствовала усталости и боли. Остановилась Лина, только выбежав на людную улицу. Хрипло дыша, она привалилась к стене магазина. Прохожие обходили ее стороной. Растрепанная, с надорванным рукавом, в порванных на пятках колготах, с двумя пакетами и стоптанными туфлями в руках. Больше она не будет верить людям. * * * – Иван Иванович, а было на теле Осиповой что-то, что не вошло в дело? – спросил Парфенов. У озерского судебного патологоанатома в кабинете было уютно. Маленький диванчик, журнальный столик, даже вполне домашний торшер с абажуром в крупный цветочек. Не обошлось без шкафа с застекленными дверцами, где стояли папочки, справочники и запас бумаги. Но он прекрасно вписывался в стиль эдакого земского доктора. Даже красочные подробные анатомические плакаты на стенках не придавали кабинету истинно медицинского вида. Только чуть заметный запах спирта, дезинфектора и формалина перебивал запах отличного, хоть и растворимого, кофе. – За кого вы меня принимаете, молодой человек? – слегка улыбаясь, спросил Иван Иваныч. – Все, что нашел на трупе, все занес в отчет. – Не в обиду вам, но какая-то слабая привязка этого осужденного Гулимова по биологическим следам. Пара волосков на верхней одежде Осиповой – и все. А кому принадлежит подногтевое содержимое? – По Гулимову странно, да, – согласился анатом. – Но следователь посчитал это достаточным. Тем более там ведь полное признание. И на следственном эксперименте Гулимов все показал и рассказал, насколько я знаю. – Но эпителий из-под ногтей Осиповой ему не принадлежит? – Кирилл отпил кофе. – Не принадлежит, – подтвердил Иван Иванович. – Там тоже мужчина, второй положительный резус-фактор. Но тот мужчина не идентифицирован. – То есть, насколько можно судить, Осипова оказывала сопротивление, раз ногти у нее сломаны, но ни разу не оцарапала Гулимова? Разве так бывает? – Был апрель, Гулимов был в куртке. – И шапке-балаклаве. – Я не исключаю такой вариант. – Или же у него был сообщник, – продолжал рассуждать Парфенов. – А Гулимов про сообщника не рассказывал? – Если бы рассказывал, это было бы в деле, – снисходительно сказал Иван Иванович. – Да, сообщник мог быть, но Гулимов не рассказал про него, понимая, что тогда статья будет другой и срок большим. – Или эпителий остался после очередного клиента? Такое могло быть? – Почему нет? Но я сомневаюсь. То, что перед смертью у Осиповой был половой акт, сто процентов. Там и выделения, и остатки лубриката свежие. А еще внутренние стороны бедер, половые губы, анус были обработаны каким-то слабеньким дезинфектором. Так что, сами понимаете, если уж она протерлась, то из-под ногтей бы тоже все убрала. * * * – Вы не подумайте, Иван Иваныч классный специалист, – сказал капитан Лосев, сопровождая Парфенова к следователям. – Он раньше в столице работал. – А как же так получилось, что из столицы он перебрался сюда? – В нашу глушь? – открыто улыбнулся Олег. – Да, – кивнул Кирилл, неловко чувствуя себя рядом с этим огромным дружелюбным опером. – Так он пил. И не скрывает этого. Уходил в запои на несколько недель, работать не мог. Потому что там, говорит, трупы рекой через стол текут. Вот однажды уволился – и к нам. У нас ведь не столица. – Это точно. – Парфенов глубоко вдохнул. – Тишина. – Опять же рыбалка. – Ушица под водочку. – Вы же не пьете? – удивился Лосев. – В хорошей компании очень даже пью. Не как ваш Иван Иваныч, но случается.