Однако, как нам стало известно из достоверных источников, признательные показания были получены незаконным путем. Проще говоря, задержанного заставили взять на себя убийство Осиповой. По этому факту ведется внутренняя проверка. Несколько причастных к расследованию человек отстранили от работы, один полицейский уволился… От того же источника мы узнали, что дело Людмилы Осиповой передано следственной группе, занимающейся делами Мацкевич и Лопатиной. И это уже третий эпизод в этой жестокой серии убийств. До сих пор не выдвинуто ни единой версии о том, кто же может быть причастен к убийствам. Нет никаких сомнений, что полиция оказалась бессильной перед лицом серьезной опасности… Специально для «Огней» Лина Журавлева». * * * Форму Парфенов надевал крайне редко, по особым случаям. Вызов на совещание в Главк был определенно таким особым случаем. Ничего хорошего от этого совещания Кирилл не ждал. – Итого, три эпизода. Хотя по Осиповой, – генерал заглянул краем глаза в листок, лежащий перед ним на столе, – еще ничего не ясно, кроме того, что предыдущее расследование оказалось слишком поспешным с выводами. Три эпизода – это уже серия. Понимаете? Нам уже можно с уверенностью говорить о том, что в городе орудует маньяк? Поднимать панику среди населения? Ждать из столицы спецов? Махать белым флагом и трубить о помощи? – Я полагаю, товарищ генерал, этого пока не требуется, – сказал полковник Завьялов, начальник районного отдела, которому непосредственно подчинялся Парфенов со своим отделом. – Очень хорошо, что вы так полагаете. А что вы делаете? – Разрешите, товарищ генерал? – обратился Кирилл. – Парфенов? – хотя среди полковничьих и подполковничьих погонов другого майора не было. – Что ж, поведайте нам о своих розыскных действиях. Или вы только чужие дела изучаете столь тщательно и пристрастно? Кирилл встал со своего места в самом углу зала, дернул за полу форменный китель. Последний вопрос генерала он решил игнорировать. – Мы выяснили, что каждая убитая в той или иной степени занималась проституцией. То есть потенциально находилась в зоне риска. Все они не старше двадцати пяти лет. Примерно одного роста и телосложения. У всех длинные волосы. А значит, преступника интересует определенный типаж. Можно попробовать взять его «на живца». – Отличное решение! А главное, свежее. У вас ни черта нет, майор. Между первым эпизодом и вторым прошло несколько месяцев. А между вторым и третьим – три с половиной дня. Откуда вы знаете, когда он пойдет убивать в следующий раз? И пойдет ли вообще. Может быть, нам всех женщин-полицейских, включая секретарш, на улицу отправить? А на эти вопросы ответов у Кирилла не было. У них не было действительно ничего, за что можно ухватиться. – Чем занята ваша группа сейчас? – Отрабатываем возможные связи жертв, – воротник рубашки стал тесным, – опрашиваем их знакомых, родственников. Оперативники подключают агентуру. – Негусто. Складывается впечатление, что эта вот журналистка, – генерал похлопал ладонью по закрытому ноутбуку, – имеет полное право писать о вашем бездействии и вашей беспомощности. * * * – Вы заявили в полицию? – Валентин Игоревич, нарушая все свои принципы, взял Лину за руку. – Нет, – качнула головой женщина. – Мне и в голову не пришло, что можно и нужно обратиться за помощью. Я была рада, что вырвалась тогда из того страшного дома. – А что вы тогда чувствовали? – Уязвимость, – подумав, ответила Лина. – Да, пожалуй, это самое правильное слово. Пока я добралась до вокзала, собирая взгляды чужих людей, ни один из которых даже не спросил, все ли у меня в порядке, мне казалось, что любой может меня обидеть. Вообще от Озерков остались только плохие воспоминания. Журавлева осторожно высвободила ладонь из руки психоаналитика, поправила прядку волос, упавшую на лоб. Ей было необходимо высказаться, просто поговорить с кем-то, кто в курсе всего, что с ней происходило. Пустая квартира подавляла. А после того, как пришлось написать статью для «Огней», воспоминания с новой силой навалились и принялись изматывать душу. «Как хорошо, что он согласился меня принять вне очереди», – подумала Лина, договорившаяся о вечернем сеансе. – А мне Озерки понравились. Я был там в начале весны. Спокойное, тихое место, без всей этой суеты. – Что же там можно делать? – Ну, Лина, – улыбнулся Валентин Игоревич, – психологам тоже иногда нужно отдыхать. Некоторые ходят к другим психологам, некоторые дотягивают до выгорания и уходят из профессии. Я вот беру неделю-другую и уезжаю в какой-нибудь тихий городок. Думаю еще раз съездить в Озерки зимой. – А я уезжала оттуда, надеясь никогда больше не возвращаться. – Как же вы вообще осмелились на такой шаг? Наверняка это было непростое решение. – Это было единственное решение. Единственное, о котором я не пожалела ни одного раза. * * * – Я не знаю, кем и как я бы выросла, если бы не школа. Это ненавистное для многих заведение стало для меня настоящей путевкой в нормальную жизнь. Да, я ненавидела одноклассников. Это был грех, но он был вполне осознанный. Тем более к тому времени я уже почти не верила в Бога. «Если он так жесток, что допускает все, что со мной случается, то мне не нужен такой Бог», – думала я, терпя побои и отстаивая бесконечные молебны. Мне хотелось, чтобы все сложилось иначе. Но все было так, как было, и ни единого шанса изменить жизнь. Темное платье, колготы и уродливые туфли. Взгляд в пол. Послушание. Подчинение. Служение Богу. Вся жизнь в жертву. Чтобы потом, после смерти, иметь хоть малейшую возможность посмотреть на рай через забор. Хотя и этого такой грешнице, каковой была я, по словам матери, было много. Я с ужасом ждала окончания девятого класса. Это означало, что меня заберут из школы. И будут по-прежнему распоряжаться моей жизнью, моими желаниями. Мир снова схлопнется до размеров нашего двора. Как сумасшедшая я окунулась в учебу. Мои и так неплохие оценки взлетели до пятерок. Учителя ставили меня в пример, за что я получала тычки и насмешки. Монахиня-заучка. Ботанка. Книжная целка. Как меня только не называли. Чем ближе был выпускной, тем хуже мне становилось. Хотя бы еще два года! За два года мне исполнится восемнадцать. Я стану взрослой и смогу сама распоряжаться собой. Спасибо учителям, которые настояли, чтобы я пошла в одиннадцатый класс. Скрипя зубами, отец написал заявление. Это был его единственный раз появления в школе. Паспорт я получила самая последняя среди одноклассников. Его мне помогла сделать биологичка, которая ходила со мной в паспортный стол. – Нам не нужны мирские документы, – говорила мать. – Бог про нас все знает. Он все знает! При этом ее палец гневно указывал на мое лицо, будто все грехи мира сосредоточились во мне. Нам, нашей семье, не следовало иметь с остальным миром ничего общего. По крайней мере, насколько это возможно. Неустанно писалась на небесах книга нашей жизни, все прегрешения, все отступы от заповедей, вся ложь, скверна, все бесовские мысли, желания, позывы – все было в ней. И за каждую запись предстояло ответить на Страшном суде. Тогда все мои земные наказания покажутся лаской. Мне не следовало получать документ. Но он у меня появился. В день выдачи мне пришлось задержаться, потому что в паспортном столе что-то там случилось непредвиденное. Я стояла, смотрела на настенные часы и понимала, что мне не миновать наказания. Ведь дома я должна была оказываться в строго определенный час и выполнять свое послушание. Именно так это называли родители. Принести воды, дрова, подоить корову, прополоть огород, выстирать кучу белья. Много чего ждало меня после школы. Я опоздала домой больше чем на час. Получив с порога пару пощечин, я вынуждена была рассказать, где была в это время. – Бесовка! – Мать схватила меня за ворот платья, почти придушивая, втащила в комнату. – Где он? Мой паспорт. Картонная книжечка с моим именем, с моей фотографией, на которой горели огромные испуганные глаза. Что-то принадлежащее только мне. Что-то ставшее частью меня. Моя собственная история. Только моя, не касающаяся ни родителей, ни Бога. Я не могла, не хотела и не собиралась его отдавать. * * * – Шеф, все плохо? – спросил Гриня. – Да уж нехорошо. – Кирилл провел ладонью по волосам. Совещание в Главке и обратная дорога в отдел в одной машине с начальством стоили Парфенову больше нервов, чем любой допрос. Расследование зашло в тупик, единственная надежда оставалась на Игнатьича и его команду. – Докладывайте, что удалось выяснить? – Парфенов, снявший только китель, выглядел для подчиненных весьма внушительно. – Или вы балду пинали, пока я в Озерках был? – Обидно, между прочим, – сказал Федя. – Я, можно сказать, домой только ночевать приходил. Снова по всем прошелся и показал фотку Осиповой. Ну не было у девушек общих знакомых. Осипова вообще, наверное, у нас в городе и не была никогда. – Понятно, – кивнул Кирилл. – Я не особо-то и рассчитывал, что их убивает общий знакомый. Месть – это что-то из кино и книжек. Гриша, у тебя как дела? – Норм, шеф! – хитро улыбаясь, отозвался Город. – Смешно. А по существу? Ты видео из «Пеликана» все просмотрел? – Нет, – признался Григорий. – Почему? – Потому что за два дня до смерти Мацкевич у них навернулся сервер. Пока ждали мастера, пока он им его починил. Короче, два дня минус. – Ну а остальное? – Остальное – да. Но там куча народа, ничего не понятно. Так-то не видно, что кто-то пристает к Мацкевич или, там, просто за ней наблюдает. Голяк, шеф. Парфенов вздохнул. Хуже всего, что они действительно беспомощны, как только что родившиеся щенки. Убийства произошли в разных районах, в разное время. Их ничего не объединяло, кроме занятий жертв и способа убийства. Либо преступник был очень умный, либо ему невероятно везло. В любом случае выйти на него сейчас они не могли. А это означало одно. И это «одно» ох как не нравилось Парфенову. До зубовного скрипа не нравилось.