– Именно в этом и заключается моя работа. – Вы такой чуткий, внимательный. Знаете, у меня никогда не было рядом близкого человека, с которым можно было просто поговорить по душам. Такого, от которого ничего не хочется скрывать. – А как же Славик? Он не был вам таким человеком? – Нет. Сейчас я точно в этом уверена. Даже мой первый не был таким человеком. – А как же любовь? Любовь сближает людей. – Мой первый секс не имеет никакого отношения к любви. * * * – Она серьезно сейчас ему все расскажет? – Егоров попивал кофе из термоса и жевал приготовленные женой бутерброды. – Вероятно, – кивнул Парфенов. Полицейские сидели в тесном фургоне, припаркованном недалеко от офиса Бойко. Половину салона занимала пишущая аппаратура. Перед ней сидел техник Миша Скворцов, следя за качеством изображения и звука. Парфенов, Егоров и Город расположились на оставленных «родных» сиденьях машины. Гриня то и дело смотрел в свой смартфон. – Не, ну правильно. – Федя закрутил крышку термоса. – Журналистика же тоже одна из древнейших. – Помолчи, пожалуйста. – А что я такого сказал? Она вон чужому мужику сейчас про такое будет рассказывать. Я бы не стал. – Да ты нам и не такое рассказываешь, – хмыкнул Гриня. – Это другое. Баба не должна делиться подробностями, как и кто ее имеет. Ну если она не шлюха, конечно. Кому интересно, перед кем она ноги раздвигает? – Федя, еще раз прошу – помолчи! – Голос Парфенова был тихим и спокойным, но Егоров предпочел немедленно закрыть рот. – Она сейчас там делает все, чтобы мы поймали убийцу. И если у тебя найдется еще что-то сказать, прокомментировать, то ты возьми ручку и бумажку. Напиши все, что тебя беспокоит. А потом сожги. – Или съешь, – буркнул Гриня. – Да я че? Я ниче. Пусть хоть че рассказывает. – Егоров сложил руки на груди и отвернулся к окну. * * * Дикая девочка из какой-то деревни приехала в огромный город. Высоченные дома, толпы людей на улицах, потоки машин. Рекламные растяжки, светящиеся вывески, киоски на каждом углу. Будто чужая планета. Упорядоченный хаос. Я смотрела на все это, открыв рот. Если тогда у меня был хоть какой-то путь к отступлению, я бы бежала туда со всех ног и ни разу не оглянулась. Малейшее сомнение в собственных силах – и я бы пропала. Но я была дикая и наивная. Я понятия не имела, что даже с хорошим аттестатом можно не поступить в вуз. Что есть люди, которые годами пытаются хоть как-то обустроиться в этом городе. Что всем здесь, по сути, наплевать на всех остальных, кроме семьи и пары друзей, да и то не всегда. Я ничего не знала про настоящую жизнь. Но у меня было огромное желание. Кое-как приведя себя в порядок в вокзальном туалете, я села в переполненный автобус, едущий в нужном направлении, и покатила к своему будущему универу. План из моей заветной тетрадки пока выполнялся. Конечно, я приехала раньше, чем начинались вступительные экзамены. И нужно было пару дней где-то переночевать. Я спросила на вахте универа, где и за сколько можно снять комнату. Вахтер, оглядев меня пренебрежительным взглядом с головы до ног, посоветовал мне уезжать домой. А я пошла бродить вокруг вуза, высматривая в парке укромный уголок, где можно хоть как-то поспать. Так я обошла половину здания и вышла к общежитию. Какая-то крупная женщина громко ругалась на рабочих. Шел ремонт. Я остановилась посмотреть на происходящее, делать было все равно нечего. – Эй, малохольная, – окликнула меня крупная женщина. – Ты здесь чего? Поступать, что ли? – Да, – сказала я, подходя ближе. – Документы уже подала? – Так послезавтра экзамены. – Тогда я тебя поселить не могу. Даже не проси! – Да я тут, где-нибудь. – В смысле? – Женщина уперла кулаки в широкие бока и посмотрела на меня, подняв одну бровь. – Белить умеешь? Так я познакомилась с комендантом общежития. Она дала мне чью-то робу, сказав, что какая-то Ленка корова и пьяница и что гнать ее надо ссаными тряпками. То ли я тогда хорошо работала, то ли мне улыбнулась удача, то ли судьба наконец-то сжалилась, но я поступила. Легко сдала экзамены и стала студенткой. Все лето я работала с комендантом. То белила, то красила, то мыла полы. Мне платили. Первое, что я купила на свою самую первую зарплату, – джинсы. Надев их, я окончательно поняла, что стала другим человеком. Веселые студенческие дни – от сессии до сессии. Меня не особо любили на курсе, считая выскочкой, – половину предметов мне ставили автоматом. А я просто пахала как лошадь, носясь между редакциями, пока мои сокурсники бухали, ходили на свидания, выходили замуж, рожали детей или просто трахали все, что может шевелиться. – А у тебя никого нет! Ты ваще девственница! Ты мужика-то голого только в интернете видела! – сказала мне однажды соседка по комнате, когда я выгоняла двух ее дружков, расхаживающих по нашей комнате в одних трусах. Это была правда, и это было обидно. Мне было двадцать два, а я ни разу не целовалась. На меня смотрели парни, на подработках мужчины-журналисты звали пить кофе или сразу к себе. Но мой внутренний зажим не давал расслабиться и просто побыть женщиной. «О’кей, – сказала я себе, – я пересплю с первым, кто не будет противен». Это случилось под Новый год. Меня как внештатника пригласили в одну редакцию на корпоратив. Вечеринка мало чем отличалась от вечеринки в общаге. Только выпивка и закуска были подороже и их было побольше. Фотограф Вова не отходил от меня ни на шаг. «Ну Вова так Вова», – решила я, выпив пару бокалов шампанского. Мы устроились в кабинете редактора на крохотном диванчике. Вова был в стельку пьян, поэтому ничего не заметил. Немного боли. Немного омерзения от запаха спиртного и сигарет. Тяжесть потного мужчины. Его постанывания мне в ухо. Никакого неземного удовольствия я не получила. Просто потерпела минут пять. В конце он содрогнулся всем телом и распластался на мне. А я думала о том, чтобы не забеременеть от этого придурка, потому что презерватив он не надел. При следующей нашей встрече Вова даже не вспомнил, что мы делали на том диванчике. А настоящие отношения у меня появились только через пару лет после этого. * * * – Я никому не рассказывала, что затянула с потерей девственности до такого возраста. В наше время это, мягко говоря, странновато. Вам так не кажется? – Лина отпила предложенной воды. На ее стакане остался отпечаток помады. Увлажненные губы соблазнительно сложились в полуулыбку. – Учитывая все, что с вами происходило… – сказал Валентин Игоревич. – Я имею в виду явную психологическую травму, полученную при попытке изнасилования. И влияние аскетичного религиозного воспитания. Все в совокупности влияло на ваше сексуальное развитие. И это совершенно нормально. Лично я не вижу никакой проблемы в том, как человек выбирает себе партнера и когда начинает половую жизнь. – Вы знаете, а ведь я никому из своих мужчин не показывала свои шрамы. Хотите посмотреть? – Э-э-э… – замялся Валентин Игоревич. Мужчина явно нервничал. Он часто проводил ладонями по коленям, вытирая выступающий пот. Чаще, чем обычно, поправлял съезжающие на кончик носа очки. Лина поднялась с кресла. Она слегка подрагивала, поворачиваясь спиной к предполагаемому убийце. Если сейчас, в этот самый момент, у него сработает треклятый триггер? Он просто бросится на нее, сожмет руки на ее шее и задушит. Пока Парфенов с ребятами поймут, в чем дело, пока поднимутся, пока потратят минуту на пререкание с секретаршей, Лина будет уже мертва. Край футболки медленно пополз вверх. Журавлева чуть повернула голову, чтобы наблюдать за реакцией психоаналитика. – Ох! – громко выдохнул Валентин Игоревич. Исполосованная, изуродованная спина. Застежка бюстгалтера. Пара небольших родинок. След от ожога. Зарубцевавшееся детство. – Потрогайте, – Лина чуть повела плечом. – Но… Это не совсем этично. – Бойко шумно сглотнул. – Потрогайте. Просто прикоснитесь. – Ее голос дрогнул. Осторожно, подушечками пальцев Валентин Игоревич дотронулся до одного из шрамов. Грубая, жесткая полоска на нежной теплой коже. От его прикосновения женщина передернула плечами и тихо всхлипнула. – У вас очень нежные пальцы, – севшим голосом произнесла Лина. На самом деле ей хотелось кричать от ужаса, который все разрастался внутри. Еще чуть-чуть, и она произнесет код отмены операции. А еще хотелось в туалет, мочевой пузырь, казалось, вот-вот лопнет. Лина прикусила нижнюю губу. Валентин Игоревич моментально убрал свои холодные пальцы с ее спины. Он глубоко дышал, как будто кондиционер перестал работать и в комнату ворвалась духота.