– Да, Озерки. Вы ведь были там нынешней весной? У своего приятеля Ивана Ивановича, который работает в озерковском морге. – Да, я у него был. В конце марта. Гостил почти неделю. При чем тут это? – Пишите, Валентин Игоревич. Парфенов пил кофе и смотрел на Бойко. Тот морщил лоб, тер виски. На третьей строчке, где была дата убийства Мацкевич, Бойко застрял. – Не можете вспомнить, что делали в этот день? – Мне нужны гарантии… – Какие гарантии? Сейчас мои ребята проводят обыск в вашей квартире. И если они найдут хотя бы один волосок, принадлежащий какой-либо из убитых девушек, вам светит пожизненное. Вы это понимаете? – Что? Обыск? – Именно. Дело громкое, постановление было готово еще вчера ночью. Так что группа работает с самого утра. – Но разве я не должен там присутствовать? – Там и без вас достаточно людей. Так какие гарантии вам нужны? Что признание смягчит участь? Можно договориться с прокурором, и по совокупности получите лет тридцать – тридцать пять. Годам к восьмидесяти выйдете. Бойко застонал, закрыв лицо ладонями. – Я ничего не делал! Мне не в чем сознаваться! Как вы не понимаете? – По его лицу потекли слезы, которые он размазывал кулаками. – Перестаньте истерить и пишите! – грозно приказал Парфенов. Всхлипывая, Валентин Игоревич взялся за ручку. Слезы оставляли на бумаге мокрые пятна. * * * Столько книг одновременно Егоров видел только в школьной библиотеке, потому что в другие просто не ходил. Одна комната в квартире Бойко от пола до потолка была заставлена шкафами, на полках которых теснились переплеты. Небольшой диванчик у окна и торшер с плюшевым абажуром. – Приступим? – натягивая перчатки, сказал Город. – Давай я здесь, а ты по спальне? – предложил Федя. – Давай. – Только ты там аккуратнее. Мало ли какую спидозу подхватишь. Оперативники разошлись по комнатам. Игнатьич стоял с понятыми, наблюдая, как работают его стажеры. – Галочка, циферку рядом положите и только потом делайте снимок, – подсказывал эксперт. – И потом в пакетик убираете, на пакетике маркером ставите дату, номер, свою подпись. И точное время изъятия. Галочка кивала и выполняла все указания. Гриша передавал ей вынутые из платяного шкафа ремни и обувь. – У меня пусто, – сказал Егоров. – Там только целые тонны макулатуры. У вас? – Вон собрали. – Гриня кивнул на целую груду упакованных в пакеты вещей. – Я бы на вашем месте ни на что особо не рассчитывал, – вмешался в разговор Игнатьич. – Почему? – Потому что явных следов крови на ремнях нет. А они быть должны. Потому что ремень он использует один и тот же. Мне вчера пришли результаты расширенного анализа. В ранах Мацкевич найдена ДНК Лопатиной. В крайне малых количествах. Думаю, что в образцах Трегубовой будут ДНК уже и Мацкевич, и Лопатиной. – То-то шеф обрадуется, – сказал Егоров. – Моя задача не радовать Кирилла Андреевича, а проводить экспертизы. * * * Больше всего Парфенова интересовало алиби Бойко на время смерти Мацкевич – слишком уж бурно задержанный отреагировал. На закапанном листе напротив значилось лишь «Павел Потеев». – Вы ведь не станете как-то обнародовать эту информацию? – дрожащим голосом спросил Валентин Игоревич. – Тайну следствия никто не отменял. – Пожалуйста, и Журавлевой не говорите. Она это точно выложит в своей статье. – Почему вас это так волнует? – Вы действительно не понимаете? – воскликнул Валентин Игоревич. – Действительно не понимаю, – пожал плечами Парфенов. – Мои отношения с Павлом… В нашем обществе это до сих пор осуждается. Даже ваш подчиненный вчера… Все эти оскорбления… – Извиняться за него я не буду. – Мне не нужны извинения. Я хочу, чтобы подробности моей личной жизни нигде не всплыли. Понимаете, у меня есть клиенты-мужчины. Есть очень влиятельные клиенты-мужчины. На сеансах они бывают весьма откровенны. И если все узнают о моей ориентации, я потеряю очень многое. Почти всю мою практику. Мне перестанут доверять. Нужно будет переезжать, начинать все заново. Мне уже сорок шесть, мне поздно начинать все с нуля. – Я могу вам обещать только одно: если вы окажетесь непричастны к убийствам, я тут же забуду о вашем существовании. А эти материалы останутся в деле. И только в деле. – А Журавлева? Я не дурак, кто-то из полиции делился с ней информацией. Она узнает и использует это против меня. Вы не представляете, на что способна отвергнутая женщина. – Бойко, успокойтесь! Журавлева действовала по нашей просьбе. – Все это время? – опешил Валентин Игоревич. – Это все, все, что она рассказывала, было лишь уловкой? – Нет. Только вчера. * * * Стационарный телефон в кабинетике Лины звонил так редко, что она не помнила, что он у нее вообще был. Под ворохом листов с пометками к вышедшим и только планируемым материалам раздалась трель. Журавлева сдвинула бумаги, чтобы увидеть серый аппарат с запыленными кнопками. Входящий номер, высветившийся на экране, был ей незнаком. Лина медлила, телефон звонил. – Алло? – Это мог звонить Парфенов. В трубке молчали. Слышалось чужое дыхание, отдаленные голоса, шум проезжающей машины. – Кто это? Говорите! На том конце шумно выдохнули, будто насмехаясь. – Что вам нужно? Перестаньте мне звонить! Звонящий поскреб динамик. От этого звука мелкие волоски на шее Лины встали дыбом. Она припечатала трубку к рычагам. Одной рукой оттолкнула телефон подальше от себя, будто сам аппарат мог причинить ей вред. Со стола посыпались бумаги и карандаш, которым Лина делала пометки. Женщина порывисто притянула к себе телефон и выдернула из него шнур. – Кирилл Андреевич! Мне снова звонили! Прямо сейчас. На работу, – затараторила Лина, едва Парфенов снял трубку. Она стояла в углу кабинета, сжимая смартфон. Знакомое до последнего сантиметра пространство уже не казалось безопасным. – Успокойтесь. Рассказывайте по порядку. – Что рассказывать? Мне только что снова позвонили и молчали в трубку. – Вы уверены, что это не чей-то глупый розыгрыш? Или что кто-то не ошибся номером. – Вы меня за дуру держите? – Номер определился? – после недолгого молчания сказал Кирилл. – Диктуйте.